Точка схождения
Шрифт:
— Это как?
— Понимаешь, — пояснил Самарин чуть смущенно. — Тут вот какое дело… Некоторое время назад мы разработали теорию, доказать которую можно, только претворив ее в жизнь. Она основывается на факте полной идентичности историй наших миров вплоть до «Дня „Х“», — и их абсолютном расхождении после этого срока. Чтоб не растекаться мыслью по древу, объясню совсем уж упрощенно: мы считаем, что если предотвратить аварию на ЧАЭС в их мире, в нашем так же не произойдет ядерной катастрофы. 26–27 апреля 1986 года — своего рода отправная точка, с которой и начались глобальные различия в истории миров.
— Ого. Серьезное заявление… Думаешь, получится?
— Надеюсь, что получится, — твердо ответил полковник. — Все равно это единственное, что мы можем попытаться изменить. Ну, а если теория ошибочна? Что ж, тогда мы по-крайней мере расскажем «соседям» о том, как погиб наш мир. Вдруг, чем-то это им да и поможет. А там, глядишь, они и изобретут способ к нам в гости наведаться, может, даже и с помощью, все материалы по проекту мы ведь им тоже передадим, вместе с той информацией, что ты с собой привез.
— А вот кстати, — Баранов кивнул кейс, — зачем вам всё это? Здесь практически все фото и видео материалы с первых дней Хаоса, что мы сумели найти. С подробным описанием, разумеется. Многое, кстати, отснято моими ребятами из команд наружной разведки.
— Так для того и нужно, чтобы там, — Самарин неопределенно дернул головой куда-то в сторону, где по его представлениям, видимо, и находился параллельный мир, — нам сразу и навсегда поверили. Съемки разрушенных столиц там есть?
— Естественно, — пожал плечами полковник. — И не только их. Слушай, Андрей, а как ты, собственно, собираешься аварию на АЭС предотвращать?
— Хороший вопрос, — отчего-то снова несколько смутился собеседник. — Видишь ли, какая несуразица… Эксперимент стал окончательно неуправляемым и привел к разрушению реактора примерно в половине второго ночи двадцать шестого апреля, но мы не можем открыть проход более чем за два часа до этого срока. Почему, можешь даже не спрашивать — этого мы, как ни бились, так и не сумели понять. Подозреваю, что это еще одна отправная точка, на сей раз эдакая «точка невозвращения», после которой события окончательно пошли по наиболее трагическому сценарию.
Полковник мрачно усмехнулся:
— Негусто. Этих двух часов может хватить, чтобы остановить эксперимент?
— Ну, останавливать-то его уже будет поздно, но наши спецы гарантируют, что заглушить реактор еще возможно. Тем более, реактор знакомый, точная копия нашего РБМК. Ты даже не представляешь, сколько мы всякой информации «с той стороны» понатаскали за эти четыре выхода! Чуть ли не до метра и секунды знаем, кто и где из персонала перед самой аварией находился. Думаю, ребята справятся, главное, чтобы они на станцию по-тихому пробрались. Впрочем, тут тоже все до мелочей продумано, просто не хочу тебя грузить ненужными подробностями.
Несколько минут офицеры молчали, затем Самарин кивнул майору Картузову, так и не издавшему за все это время ни звука:
— Ну, что, Витя, давай, твой выход.
И пояснил удивленно вскинувшему бровь полковнику:
— Майор у нас как раз и отвечал за сбор информации «с той стороны». Ну и увлекся, так сказать. Перевыполнил план, как в нашей прошлой жизни говорили. И создал свою теорию. Сам расскажешь, товарищ майор?
Картузов смущенно пожал плечами:
— Андрей Витальич, да вы ж знаете, ну не мастак я воздух сотрясать. Может уж сами?
— Вот такие у меня кадры, товарищ полковник, — Самарин шутливо подмигнул Юрию. — Работают как кони, а двух слов связать не могут. Ладно, Витек, если чайник поставишь, сам объясню. В общем, так: товарищ майор столь усердно собирал и систематизировал информацию с «Земли-2», что совершенно случайно выдвинул еще одну теорию. Между прочим, не столь уж и неосуществимую. Он предположил, что, если удастся предотвратить Чернобыльскую катастрофу, то вторым нашим шагом должна стать попытка спасти от разрушения Советский Союз. По мнению Виктора свет Федоровича, последнее должно оказать крайне положительное воздействие на восстановление равновесия между нашими мирами. Спросишь, почему так? Да просто оттого, что глобальное изменение мироустройства даже при отсутствии такого форс-мажорного фактора, как крупная ядерная катастрофа или глобальная война, вносит в систему параллельных миров слишком значительный диссонанс. Заумно, конечно, сказано, но приметно так, верно, Витя? Понимаешь?
— Похоже, понимаю, — осторожно кивнул Баранов, однако от дальнейших комментариев все же воздержался.
— Информации у нас с избытком — и касающейся аварии на ЧАЭС, и хроники нашей Войны, и всех тех изменений, что превратили их СССР в разрозненное сборище удельных княжеств, выживающих лишь за счет заокеанских и европейских кредитов или распродажи последних ресурсов. Если они нам поверят относительно Чернобыля, есть шанс, что поверят и насчет всего остального. А уж там — как кривая вывезет…
— Как-то всё… зыбко… — неуверенно сообщил полковник, с благодарностью принимая из рук Картузова второй по счету стакан с чаем.
— А ты снаружи давно был? — осклабился Самарин. — Уж часа с два, как не был, верно? И как считаешь, сильно ли упрочился наш мир за эти сто двадцать минут? Зыбко, — полковник горько усмехнулся. — Мы уже почти двадцать лет в этом самом зыбком состоянии пребываем и прозябаем. А сейчас у нас появился ШАНС!
— Да понимаю я всё, что ты, как ребенок, честное слово, — вскинулся Баранов. — В конце концов, можно подумать, я что-то способен изменить…
— Способен, Юрий, поверь мне, способен. Каждый из нас на что-то способен. Нужно только захотеть, — полковник неожиданно поднялся с дивана. — Ну, что, пошли обживаться? Кубрик мы тебе приготовили — просто загляденье. А насчет остального? До начала операции почти двое суток, успеем еще поговорить.
Операционный зал, как назвал его полковник Самарин, представлял собой огромное, под сорок квадратных метров, помещение на третьем, самом нижнем уровне бункера. Вопреки ожиданиям гостя, комната вовсе не была заполнена множеством сложных приборов — как выразился Андрей в ответ на удивленный вопрос полковника: «ну, так мы ж не на съемочной площадке фантастического фильма. Наиболее чуткая аппаратура вынесена на второй ярус и экранирована от внешних излучений, компьютерщикам тут и вовсе делать нечего. Здесь, по сути, только аппаратура пробоя и сам контур. Вон он, собственно, наши его в шутку „Вратами“ назвали».