Тогда нас было трое
Шрифт:
Мэнни обернулся. Берт и Марта уснули прямо на полотенце, положив головы рядышком и вытянувшись на камнях, так что их тела образовали широкое "V".
– Берт! Марта! Вставайте!
Берт зашевелился, потом сел, протирая глаза. С залива снова донесся вопль.
– Это оттуда, - Мэнни показал на залив.
Берт, не вставая, резко повернулся и взглянул на перевернутую лодку и на полузатонувшие фигурки вцепившихся в нее мужчины и женщины.
– Час от часу не легче, - сказал Берт.
– Что это они там делают?
– Он толкнул Марту локтем
– Вставай, тут кораблекрушение показывают.
Лодка была почти неподвижна и только слегка рыскала, когда фигурки пытались переменить положение. Потом Мэнни увидел, как мужчина оттолкнулся и поплыл к берегу. Он плыл медленно и каждые тридцать секунд останавливался, махал руками и испускал вопль. После такой остановки он исчезал под водой, затем снова выныривал на поверхность, поднимая истерические фонтаны брызг.
– Ну и ну, - сказал Берт, - он ее там бросил.
Берт уже стоял, и рядом с ним стояла Марта, и оба смотрели в ту сторону. Мужчине еще оставалось плыть добрых триста ярдов, и со всеми этими воплями, маханием и нырянием было не похоже, что он когда-нибудь доберется до твердой земли. Женщина, по-прежнему цеплявшаяся за лодку, тоже время от времени что-то кричала, и голос ее, злобный и пронзительный, разносился по сверкающей тихой глади залива.
Наконец Мэнни удалось разобрать, что кричал пловец: "Au secours! Je noye, je noye!" [На помощь! Тону, тону! (фр.)]. Мэнни почувствовал легкое раздражение. В солнечный день, посреди мирного, тихого залива жутким голосом кричать "тону" - это уже слишком, театральщина какая-то. Он подошел к краю дамбы, туда, где стояли Берт и Марта.
– С ним все в порядке, - сказал Берт, - у него отличный толчок ногами.
– Но это ему так просто не пройдет, - добавила Марта, - взять и бросить свою даму на волю волн - ну и ну!
Тем временем мужчина снова исчез под водой. На этот раз он что-то долго не показывался, и Мэнни, глядя на то место, где канул этот человек, почувствовал, как у него пересохло во рту. Но вот он показался снова, и обнаженные, белые руки и плечи его блеснули на фоне темно-синей воды. Он, видимо, стягивал под водой рубашку, и действительно, через мгновение она всплыла и, задубевшая от воды, медленно закачалась на волнах. Человек снова закричал. Теперь уже было очевидно, что он взывает к ним троим, стоящим на дамбе. И снова поплыл, тяжело шлепая руками по воде.
Мэнни оглядел берег и причал, куда на зиму были вытащены лодки. Ни одной подходящей посудины, ни куска веревки. Он прислушался, не раздастся ли стук молотка, который они слышали, подходя к дамбе. И вспомнил, что стук давно затих, еще когда они обедали. Вдали, на той стороне залива, возле домиков, обращенных к воде, не было ни души: ни купальщиков, ни рыбаков, ни детей - никого. Словно весь этот мир - камни, песок и море был отдан им троим, стоящим на дамбе, да еще женщине, которая, вцепившись в днище перевернутой лодки, что-то пронзительно и злобно кричала полуголому мужчине, который медленно удалялся от нее, с трудом загребая воду.
"Почему
Мэнни в замешательстве оглянулся. Марта, щурясь, глядела на воду и задумчиво, словно школьница, размышляющая над задачкой, грызла ноготь на большом пальце. Берт с насмешливым любопытством наблюдал за происходящим, будто смотрел выступление акробата в третьеразрядном цирке.
– Дурак чертов, - сказал Берт негромко.
– Лодкой он правит, как сапожник, а держаться поближе к берегу у него ума не хватило.
– Французы!
– сказала Марта.
– Они же думают, что они все могут.
– И снова принялась за ноготь.
Человек опять им что-то крикнул.
– Что будем делать?
– спросил Мэнни.
– Обложим этого идиота последними словами, пусть только на берег выйдет. Тоже мне моряк!
– ответил Берт.
Мэнни следил за пловцом. Теперь тот плыл медленнее и с каждым взмахом, казалось, все глубже оседал в воде.
– По-моему, он не доплывет, - сказал Мэнни.
– Увы и ах, - сказал Берт, - тем хуже для него.
Марта промолчала.
Мэнни с трудом проглотил комок.
"Я не могу, - подумал он.
– Мне всю жизнь будет вспоминаться этот день, когда я стоял и смотрел, как человек тонет".
И еще одна картина замаячила перед ним. Изображение было резкое, отчетливое, со всеми деталями. Берт, Марта и он - втроем - стоят перед конторкой. За конторкой француз-полицейский. На полицейском фуражка, он что-то строчит в маленькой черной книжечке, и авторучка у него протекает.
– Итак, - говорит полицейский, - вы желаете заявить об утопленнике?
– Да.
– Значит, вы видели этого джентльмена на некотором расстоянии от берега, он махал вам рукой, а потом исчез?
– Да.
– А леди?
– Когда мы видели ее в последний раз, она держалась за лодку и ее уносило в море.
– Ага. И вы... гм... и что же вы предприняли?
– Мы... мы пришли и заявили об этом.
– Да, да, конечно.
– Опять он что-то царапает в своей книжечке. Протянул руку: - Ваши паспорта, пожалуйста?
– Быстро перелистывает и, холодновато усмехнувшись, бросает их на конторку.
– Ах, американцы, ну-ну...
Человек снова исчез на целую секунду.
Мэнни опять судорожно глотнул, но комок застрял в горле.
– Я сейчас его выловлю, - сказал он. Но не двинулся с места, как будто то, что он это сказал, уже каким-то образом могло все исправить: вытащить человека на берег, перевернуть обратно лодку, прекратить вопли.
– Ярдов двести пятьдесят туда, - сказал Берт очень тихо, - и почти двести пятьдесят обратно с французом, который рехнулся от страха и норовит вцепиться тебе в горло.