Тогда нас было трое
Шрифт:
– Хочешь сыру?
– спросила Марта.
– С горчицей.
– Берт сел и глубокомысленно уставился на Мэнни.
– Как ты думаешь, Мэнни, - начал он после паузы, - мы на самом деле так счастливы или нам это только кажется? Вечная жвачка философов - иллюзия или реальность? Камень ли это?
– Его снова заносило в риторику.
– Синь ли этот океан и мокра ли его вода? А эта девушка, она на самом деле прекрасна? А то, что у нас в кармане, - это настоящие деньги или премиальные купоны, которые в 1922 году выпустила в Дулуте табачная компания, которая потом обанкротилась в первый четверг после кризиса? А то, что мы пьем, - это доброе французское вино или уксус, приправленный кровью и морской водой? "Розе де
– Спасайся, кто может, - сказала Марта, - предохранительный клапан сорвало.
Мэнни мечтательно улыбнулся, он любил эти выходки Берта. Сам он был немногоречив и суховат - говорил только то, что хотел сказать, слово в слово. Но он питал слабость к словесным фейерверкам приятеля и восхищался Бертом, как человек, любящий музыку, но лишенный таланта, восхищается своим другом - отличным пианистом, который готов, когда надо, сесть за рояль, не дожидаясь дополнительного приглашения. Это началось давно, им еще было по шестнадцать, и они учились вместе в школе, и Берт развлекался тем, что сочинял белым стихом малопочтительные импровизации на тему, предполагаемых постельных подвигов их немолодой, слегка лысоватой химички. Время от времени Берту за это влетало, потому что он не знал удержу и страха, и уж если его заносило, то он договаривался до черт-те чего, кто бы при сем ни присутствовал. Одно из таких представлений довело их до драки с четырьмя молодыми немцами. Случилось это совсем недавно в Ницце, в какой-то brasserie [пивной (фр.)], и им потом пришлось удирать от полиции. Сначала Берт заговорил с этими парнями и спросил, откуда они. Поколебавшись, они ответили, что из Швейцарии. "Из Швейцарии?
– ласково переспросил Берт.
– А из каких мест? Из Дюссельдорфа? Из Гамбурга?"
Крупные, широкоплечие немцы почувствовали себя неловко, они отвернулись к стойке и склонились над пивом, но Берт не отставал. "Лучшее место в Швейцарии, - сказал он громко, - это Бельзен - такой провинциальный, уютный, полный воспоминаний. Я всегда говорил, что Швейцария обязательно выиграла бы войну, если бы не эти часовщики, которые всадили ей нож в спину. И поделом".
"Кончай, - шепнул Мэнни, - их четверо. Они нас задавят".
– Марта потянула его за руку и замотала головой, предостерегая.
Но Берта уже понесло. "Счастлив сообщить вам, джентльмены, - он широко улыбнулся, - что, как и многие чистокровные храбрецы американцы, я всегда верил в великую Швейцарию". Немцы начали перешептываться, а Мэнни тем временем снял часы и спрятал в карман, чтобы не разбились в драке.
"Заткнись, Берт, - сказала Марта.
– Сейчас они тебя двинут пивной кружкой".
"А теперь, мальчики, - Берт поднял стакан, - я предлагаю вам выпить за великого маленького швейцарца, за нашего добрейшего и милейшего, за нашего Любимейшего, за старину Адольфа Гитлера, а потом мы все вместе споем "Швейцария юбер аллес". Слова, я полагаю, вы еще не забыли..."
Мэнни успел незаметно придвинуться, и, когда первый немец замахнулся, он перехватил его руку и два раза ударил правой. Немцы были медлительны, но крепки и очень злы, и, когда Мэнни удалось оттащить Берта к дверям, у него самого уже был расквашен нос, у Берта воротник болтался на ниточке, а официанты на разные голоса призывали полицию.
Они бежали по темным закоулкам Ниццы, слыша, как замирают вдали беспорядочные крики. Берт радостно посмеивался на бегу, размахивая правой рукой - кисть онемела после того, как он стукнул одного из немцев по черепу, - и то и дело фыркал: "Ты из какой Швейцарии, Фриц? Из Лейпцига? Или из Нюрнберга?".
Полчаса спустя, когда они уже сидели в полной безопасности в баре на Променад дез Англе, Мэнни и Марте это тоже стало казаться забавным, и с тех пор все лето, стоило кому-нибудь сделать глупость, его немедленно спрашивали: "Ну, а ты из какой Швейцарии?".
Сейчас Берт сидел, ласково баюкая бутылку розового вина и устремив взор на залив.
– Я, пожалуй, открою бюро путешествий нового типа. Путешествие в межсезонье по слегка захирелым курортам. Я напишу проспект "Познайте блаженство! Будьте выше моды! Покиньте Вашего Спутника Жизни на предстоящий отпуск!". Мэнни, как ты считаешь, твой папа отвалит нам денег на такое прекрасное начинание?
Берт непоколебимо верил, что отец Мэнни сверхъестественно богат и только и ждет повода вложить деньги в одно из предприятий, которое Берт соизволит ему предложить. Это могла быть и закладка плантации авокадо в Граце и постройка четырехтысячефутового подъемника для лыжников в маленькой деревушке из двадцати двух домов в испанских Пиренеях. Отца Мэнни Берт рассматривал в этих проектах как основной и неисчерпаемый источник капитала, себе же отводил роль главного директора-распорядителя, постоянно пребывающего в Европе.
– Мэнни, - сказал Берт, - не пора ли нам послать папе телеграмму?
– Не пора, - сказал Мэнни.
– Но такой случай бывает раз в жизни, - продолжал Берт, - солить он свои деньги собирается, что ли? Ты знаешь, что такое налог на наследство? Как только придет его последний час, явятся чиновники из налогового управления - и поминай как звали. Ладно, придумаем что-нибудь другое. Чтобы я да не нашел, куда вложить его доллары?
– Он смерил взглядом Марту, которая между тем уже принялась за виноград.
– Марта, - сказал он, знаешь ли ты, что в недалеком будущем из тебя получится недурной источник доходов?
– Когда мне будет восемьдесят пять, - сказала Марта, - я пожертвую свой скелет науке.
– Главное - не выйти замуж за американца, - продолжал Берт.
– Комиссия [по расследованию антиамериканской деятельности] по нему плачет, - заметила Марта.
– Америка не место для хорошенькой женщины.
– Берта снова понесло. Квартиры становятся слишком маленькими, служанки - слишком дорогими, и в один прекрасный день наша красотка может вдруг очутиться в уютном маленьком гнездышке в Скарсдейле среди телевизоров, кухонно-уборочных машин и приглашений вступить в Родительско-учительскую ассоциацию. Красивой женщине лучше жить в стране с душком некоторого упадка, где еще не все экономически целесообразно, ну, например, во Франции. Ты бы вышла замуж за милого сорокапятилетнего мужчину с аккуратными усиками и огромным наследственным поместьем где-нибудь на холмистых берегах Луары. Прекрасная охота осенью, легкие вина собственного изготовления, несколько дюжин слуг, которые сдергивают шапчонки при приближении вашей колымаги. Муж будет тебя обожать, будет приглашать всех твоих друзей, чтобы ты не скучала одна, пока он месяцами будет в Париже устраивать свои дела и лечить печенку у своего доктора.
– Ну, а при чем тут ты?
– спросила Марта.
– Его тоже пригласят, чтоб ты не скучала, - сказал Мэнни.
Ему не нравился этот разговор. Берт, конечно, шутил, но Мэнни знал, что, если бы Марта в самом деле женила на себе старика с большими деньгами, Берт бы ее одобрил. Как раз накануне, когда они заговорили о том, кто какую изберет карьеру, Берт заметил: главное - это распознать свой дар и суметь его использовать. А суметь использовать - значит суметь избавиться от этого невыносимого занудства - от работы.