Тогда придите, и рассудим (Капитан Ульдемир - 2)
Шрифт:
– Знаешь ли, Форама…
– Я настаиваю. В конце концов, лояльность ученого…
– Погоди, мар. Я хочу сказать вот что: если завтра, или даже сегодня после обеда, начнется война, я надену мундир, возьму то, что мне выдадут, и по старой памяти пойду грузиться на десантный корабль. Не пойду – побегу! Понятно?
– Молодец.
– И если даже в результате от меня останется лишь маленькое облачко где-нибудь на подступах к вражеской планете, я все равно до последнего мгновения буду считать, что поступил единственно правильным образом.
– И я тоже.
– Но – слушай и запомни: это не помешает мне, опять-таки до последнего момента, называть дураком того, в чьей глупости я абсолютно уверен. Ты знаешь, что я много лет провел на стратегической службе, и не где-нибудь, а в космическом десанте, где безусловность повиновения и точного исполнения – даже не закон, а религия, культ. Но и там мы, не стесняясь своих малых звездочек, характеризовали своих старших так, как они того заслуживали.
– Как же так?..
– Потому что это разные вещи. Есть Планета, это – принцип. Это наша Планета, она – для нас. И за нее я буду драться с кем угодно, драться жестоко. Но не за тех, кто – беда планеты, а не ее достоинство. На каких бы уровнях они ни стояли.
– И все-таки воздержись. Любая двойственность вредна.
– Ладно, мое мнение ты услышал. Не буду тебя нервировать, раз ты у нас такой нежный.
– Я ведь тоже служил, Цоцонго.
– Да, состоял при таком же, как тут, компьютере, только что носил мундир. Но вернемся-ка лучше к делу, продолжим рассуждения. Если твои предположения справедливы, то от неприятностей не гарантированы и наше оружие, наши энергоцентрали, залежи ископаемых, наконец… Дальше: где проходит граница, за которой эти новые свойства пространства перестанут действовать? Что уцелеет? Титан? Железо? Алюминий? А золото, серебро, платина? Промышленность, экономика?
– Это ужасно, Цоцонго.
– И, главное, защиты не будет: от законов природы не укроешься ни в какое убежище.
– Но что я могу сделать! – сказал Форама в отчаянии. – Я и на самом деле не вижу иного объяснения! Нельзя строить гипотезы по принципу «нравится – не нравится»! Это же наука!
– Наука – пока этим занимаешься ты. Ну я, допустим. Наши коллеги – исследователи. Но вот представь: ты доложил свои выводы тем, кто ожидает результатов. Поставь себя на их место. Естественно, они тоже ужаснутся. И в первую очередь потребуют чего? Чтобы их успокоили. Утешили. Указали выход из положения. Или хотя бы направление, в котором этот выход искать. Пойми: бремя руководства заключается в том, что все, что происходит в сфере его влияния, хорошее или плохое, приписывается ему, если даже на самом деле от него нимало не зависит. И поскольку никто не отказывается, когда ему приписывается хорошее, то трудно возражать, и когда приписывается плохое: как ни доказывай, мнение массы все равно останется прежним, и изменить его можно только большой кровью.
– Ну пусть так…
– Как же, по-твоему, должно почувствовать себя руководство, которому ты объявляешь, что при нем может наступить всего-навсего конец света? И к тому же не можешь предсказать, как его предотвратить. Хотя бы ценой колоссальных усилий. И как оно, по-твоему, должно поступить?
– Как же?
– Самое малое – просто-напросто с тобой не согласиться. Поверят они сами или нет – дело другое, но вслух они не согласятся. Отвергнут. Скажут, что ты спятил. Мы оба – если я стану тебя поддерживать. Будут рассуждать по такой схеме: если и предстоит конец света, пусть раньше времени никто ничего не знает. Чтобы не было паники. Ужаса. Смуты. Всего прочего. И это логично.
– Но на результат это не повлияет?
– Естественно, Форама.
– Постой. Но почему мы вдруг начали думать в такой плоскости? Ведь и на самом деле может найтись какой-то выход! С какой стати мы примиряемся с мыслью о невозможности спасения? Давай думать, Цоцонго, давай думать, пока еще есть время! Во-первых, мы не знаем, с какой скоростью будут происходить эти изменения. Так что до железа, может быть, дойдет еще очень не скоро, не исключено, что и вообще не дойдет. К счастью, не все тут надо решать сразу. В первую очередь – тяжелые, Цоцонго, в них опасность. О сверхтяжелых я не говорю, их – ничтожные количества… Тяжелые элементы. В рудах – не так страшно: там они в очень рассеянном виде. Просто эвакуировать людей подальше. Конечно, будет великое множество микровзрывов, немалая в сумме энергия уйдет в пространство, возникнут, быть может, нарушения климата, но с климатом можно еще побороться… Оружие? Срочно выбрасывать в пространство, и подальше. Нацелить хотя бы на солнце, что ли…
– А энергоцентрали?
– Стопорить. Вынимать горючее. В ракеты. И – туда же.
– Планета без энергии?
– Вовсе нет. Речь идет только о тех станциях, что работают на тяжелых элементах. Половина, в крайнем случае. И может быть, Цоцонго, это и к лучшему. Будет меньше дерьма, меньше роскоши, реклам, оружия, отравы в атмосфере…
– Конец цивилизации.
– Но не жизни. Живые могут искать выход. У мертвых выхода больше нет.
– И этим ты хочешь успокоить начальство?
– Что же делать, если другого пути не найдется?
– Предложишь им остаться без оружия?
– Цоцонго, обожди. Если я прав, то и у Врагов не лучше…
– Не лучше, да. Но ведь они не явятся, чтобы доложить об этом. Если даже знают. Но есть вероятность, что мы, благодаря нашему сверхтяжелому, столкнулись с этим эффектом первыми. А те спохватятся, только когда в их лабораториях начнут фукать ядра полегче нашего. Но и тогда они будут держать все в строжайшей тайне, как и мы. Будут надеяться, что, возможно, как раз мы ничего не знаем, что у нас начнется паника – а тогда бери нас голыми руками. Только руки нечем будет довезти: флот кончится, придется восстанавливать доисторические конструкции на химическом топливе. Итак, что будет происходить на той планете, мы узнаем далеко не сразу. А чтобы и они не узнали, что происходит у нас, даже те меры, которые решатся принять, будут строго засекречены. Демонтаж централей будут объяснять ремонтом, а кое-где – уступкой мнению окружающего населения, что же касается оружия, то за него будут держаться до последней возможности.
– Последний, предпоследний… Цоцонго, надо немедленно установить наблюдение во всех институтах, где есть сверхтяжелые. Обеспечив безопасность, конечно. Эвакуировать людей… Если мы правы, то элементы будут разрушаться в строгой последовательности, от больших номеров к меньшим, по изотопам. И по скорости этого процесса мы сможем составить представление о его характере – равномерен он, ускоряется или замедляется, и о том, каким временем мы вообще располагаем. Я думаю, это первое, что должна сделать администрация. И надо доказать им, что наибольшая опасность – именно в оружии, и его надо выкинуть поскорее.
– Попробуем… Только, видишь ли, Форама, оружие ведь не обязательно запускать к солнцу.
– Ты хочешь сказать…
– На врага. Чтобы грохнуло не зря: глядишь, и уложат двух зайцев сразу. Но ведь это наверняка и тем придет в голову?
– Цоцонго, знаешь что? Я только что понял: ситуация настолько неопределенная, что предпринять что-нибудь можно только с ведома и согласия Врагов.
– Эй, Форама! Чем это пахнет?
– Но есть ведь у нас договоры об оружии! Почему не заключить еще одни? Тут дело поважнее.