Тогда придите, и рассудим (Капитан Ульдемир - 2)
Шрифт:
– Ты все поймешь сразу. Тут надо было просто привести все в удобный для решения вид. Начать с того, что никакой диверсии, конечно, не было и быть не могло. Способа влиять на скорость ядерного распада нет, но если даже какой-то небывалый гений у Врагов нашел такой способ и сразу же передал свою находку стратегам, как это, безусловно, сделали бы мы с тобой, то они не стали бы испытывать его на сверхтяжелых элементах, поскольку те в экономике и военном деле сегодня никакой роли еще не играют, но начали бы с тяжелых, потому что заряды наших охотников содержат именно тяжелые ядра, и это был бы прекрасный способ вывести нашу защиту из строя. Но вот охотники целехоньки, а взорвалась наша лаборатория.
– Да, по элементарной логике вроде бы так выходит, – помедлив, кивнул Цоцонго.
– Значит, остаются, как ты понимаешь, две возможности.
– Явление природы – раз; а вторая?
– Некая высшая цивилизация, о которой мы ничего не знаем и которая относится к нам не то чтобы враждебно, но без должного внимания, и занимается своими делами, не предполагая, что при этом может нанести нам какой-то ущерб.
– Мне этот вариант не кажется убедительным, – скривился Цоцонго, – хотя звучит он весьма успокоительно: если такая цивилизация существует, ее носители, надо надеяться, заметят, что сделали нам бо-бо и, догадываясь об уровне нашего развития и локальной космической ситуации, поспешат явиться с повинной… пока у нас тут не пооткручивали голов кому надо и кому не надо. Но это, думается, гипотеза чисто умозрительная, ни на каких фактах не основанная и не подтвержденная. Вряд ли можно выходить с нею к начальству.
– Нет, конечно. Посмеются, и только. Да и сам я, откровенно говоря, в такую возможность не верю. И сделал такое предположение, лишь чтобы показать, что и такой вариант мы рассматривали.
– Значит, явление природы? – Цоцонго скептически поджал губы. – Уж больно необъятная категория. Помнится, ты говорил о каком-то потоке частиц или излучения. Если такой поток существует, это установят очень быстро или уже установили. Он не мог пройти сквозь стены или перекрытия института, не оставив следов, которые мы уже умеем обнаруживать и интерпретировать. А ведь стены сохранились, пусть даже и в обломках. Не говоря уже о том, что наши стратеги так пристально изучают всеми мыслимыми способами каждый квадратный сантиметр неба, что мимо них вряд ли проскользнуло бы что-либо подобное.
– Поток, Цоцонго, это был бы очень неплохой вариант. Тогда осталась бы лишь задача – найти способ защиты от него, этакий зонтик – раскрыть его и возобновить работу, потому что продолжать ее все равно придется… Это если во всем виноват поток частиц. Однако… – Форама нахмурился. – У меня странное ощущение: что на самом деле я знаю, в чем дело, но никак не могу понять – что же именно я знаю. Как будто знание и во мне, и в то же время где-то снаружи…
Цоцонго живо взглянул на него:
– Интересно: и у меня похожее состояние, некая уверенность, но не в том, что я все знаю, а в том, что все знаешь ты. Как будто похожие ситуации у нас уже бывали когда-то…
Форама пожал плечами.
– Специалисты называют это ложной памятью. Но вернемся к делу.
– Жаль, – задумчиво сказал Цоцонго, – что никто другой на планете не занимался нашей темой. Было бы интересно узнать, уцелели их лаборатории или их так же исковеркало. Хорошо; а если не поток – что тогда?
– Четкого ответа, как ты понимаешь, у меня пока нет. Но – не кажется ли тебе, что в таких случаях, как наш, надо искать наиболее сумасшедшую гипотезу?
– Я-то всегда придерживаюсь такого мнения. И что видится тебе самым безумным?
– Ну, я как раз стараюсь исходить из самых разумных предпосылок. Как говорит наш змееносец – интерпретировать факты, опираясь на известные и проверенные опытом закономерности. Могу добавить: не только проверенные опытом, но и теоретически обоснованные.
– Естественно. Иначе что осталось бы от науки?
– Как знать… Может быть, поднялась бы на иную ступень.
– Поднялась или опустилась? Черт знает, что ты хочешь сказать таким вступлением?
– Что вода кипит при ста градусах.
– Это и есть безумная гипотеза?
– Но кипит при давлении, которое мы считаем нормальным. А когда мы забираемся повыше, она закипает, скажем, при девяноста. И нас это не удивляет, поскольку мы знаем зависимость между давлением и температурой кипения. А вот если бы это не было нам известно, мы восприняли бы такой факт как потрясение основ и попрание фундаментальных законов, подтвержденных опытом и теоретически обоснованных. В особенности, если бы наш подъем в гору оказался настолько постепенным, что мы и не замечали бы его… Возник бы повод обвинить кого-то в преднамеренной порче термометров. И далеко не сразу пришли бы к пониманию механизма событий.
– То есть, что изменилось давление.
– То есть, что с нашим пространственным перемещением связано изменение каких-то законов, которые мы считаем неизменными, и что в этом плане пространство анизотропно.
– Ты считаешь, параметры пространства могли измениться?
– В этом роде. И нас угораздило создать свой сверхтяжелый именно тогда, когда мы оказались в зоне изменений какой-то из характеристик пространства, или вещества, или еще чего-то…
– Своя логика в этом есть. Но как доказать?
– Методом исключения. Если все остальные возможности отпадут…
– Ладно, допустим. Но скажи, милый мар Форама: это ты и хочешь нести наверх?
– Что ж тут такого? Нам поручили…
– Дай договорить. Ты подумал, какие выводы однозначно следуют из твоего предположения?
– Ну, до выводов я еще не добрался.
– За ними далеко ходить не надо. Вот первый: если все обстоит так, как ты предполагаешь, то работы по созданию нашего сверхтяжелого будут заранее обречены на провал. Так?
– Н-ну… Безусловно, пока картина не изменится…
– Стоп. Второе: можно ли утверждать, что эти твои изменения характеристик пространства влияют только на наш элемент, а на другие, более легкие, не влияют?
– Очень возможно, что придет и их черед. Откуда мне знать? Ведь механизм явления нам пока неизвестен!
– И ты рассчитываешь, что наши высшие уровни согласятся…
– У тебя, Цоцонго, есть скверная привычка язвить по поводу тех, кто обладает большей величиной, чем мы с тобой. Я был бы очень рад, если бы ты эту свою привычку оставил.