Шрифт:
Памяти моей бабушки
Анны Николаевны Лодыгиной
посвящается
Глава первая. «Только экстренные вызовы»
– Па, там хоть кто-то ещё живёт, кроме твоей бабы Нюры?
– Во-первых, не моей, а нашей. А во-вторых, да, живут несколько семей.
Тоха отвернулся и снова принялся считать быстро проносившиеся столбики. Уже 200 км от города отмахали, а отец и не думает говорить: «Ну вот, почти приехали!» Инет перестал ловиться минут 15 назад, да и до этого работал с перебоями. На экране смартфона
«Ловись, инет, – большой и маленький!» – не слишком весело подумал юный путешественник. Сегодня бесило всё: встать пришлось в пять утра («А то пробки начнутся, суббота ведь!»), на завтрак мама сварила кашу (оно бы ещё нечего, её-то можно было уломать на бутерброд, но отец заставил всё съесть), планшет пришлось оставить дома («Мы крышу едем чинить, а не в пулялки твои играть!»), а в довершение всего в «МакАвто» на выезде из города так и не заглянули («Ты поел же! И нечего мне пачкать машину!»). Поехала бы с ними мама, а тем более если с Дашкой – тут ещё можно было родаков разжалобить, но с отцом в деревню отправился только Тоха. Вот уж свезло так свезло!
Берёзки-поля-берёзки-поля, и так до бесконечности. О, сосны! Хоть какое-то разнообразие. Хотя лучше бы кафе какое-нибудь. Тоха уже всё придумал: издалека увидит какую-никакую придорожную «таверну», удивится и как бы между прочим предложит отцу перекусить. Тот наверняка и сам проголодался. Ждать подходящего случая пришлось километров сто.
– О, па, смотри, кафешка! – чуть более жизнерадостно, чем планировал, воскликнул Тоха. Отец только рассмеялся в ответ:
– Она вечно закрыта, сколько я себя помню. Вечный «Учёт».
И правда, когда машина поравнялась с тем строением, которое Тоха принял за действующее кафе, любителю фастфуда пришлось признать, что в этом сарае вряд ли кого-то кормили в этом тысячелетии. Да и в прошлом – сомнительно.
Пришлось ехать впроголодь. Тохин урчащий желудок громко упрекал сидящего за рулем деспота, но тот как будто ничего не замечал. Берёзки-поля-сосны-берёзки-поля… Но вот отец наконец-то довольно хмыкнул, сбросил скорость и повернул налево. «Почти приехали!» – обрадовался Тоха. Рано, ох как рано! Потому что дорога, на которой трясло, но можно было ехать больше 100 км в час, закончилась – началось какое-то направление, которое, вероятно, бомбили. Или местная земля отторгала асфальт, одно из двух. Но ехать однозначно здесь можно было только на танке. Отцовский «Аутлендер» и то с трудом преодолевал ямы и колдобины и чуть было не застрял в каком-то болоте. «Да, коротким путем не получится!» – пробормотал горе-водитель, кое-как выбрался обратно на «прости-господи-дорогу» и снова принялся крутить руль то в одну, то в другую сторону. Тоху уже мутить начало, когда он услышал: «Вот здесь мы в детстве землянику собирали. Рукой подать уже!»
Никаких признаков жилья мальчик не углядел… [И вот тут давайте сразу договоримся: мы будем называть Тоху «мальчиком», хотя это бы ему сильно не понравилось, если бы он узнал. Но нормального названия для 13-летнего крутого пацана, закончившего шестой класс, в русском языке так и не появилось, а тинейджером его назвать язык не поворачивается. Так что пусть будет «мальчик».] И километров через пять – тоже. Но отец светился от радости, как золотая медаль, поэтому Тоха только пожал плечами.
Наконец-то машина взобралась на горку, а внизу показался огромный разрушенный ангар. За ним виднелись какие-то заросли, а среди них – несколько оранжево-ржавых крыш. «Б. Поляны» – значилось на покосившемся дорожном знаке. Приехали, значит.
– Здесь раньше большая деревня была, – начал вдруг объяснять отец, пока машина петляла между двумя рядами деревьев, – но я уже не застал. Все в город переехали, из двухсот дворов только двадцать оставалось, когда я на лето сюда приезжал. А сейчас и того меньше. Зато как здесь дышится!
Тоха только хмыкнул: в этот момент они как раз проезжали мимо большой «ароматной» кучи, притулившейся возле чьего-то забора. Но саркастически высказаться об этом мальчик не успел – отец уверенно свернул с того, что здесь называлось дорогой, к неприметному голубоватому домику, заглушил мотор и посигналил. Где-то сбоку скрипнула дверь, и навстречу вышедшему из машины Тохиному отцу прямо-таки выкатилась маленькая, сухонькая, светящаяся радостью старушка. Она бросилась обнимать и целовать гостя, довольно причитая:
– А от и приехал, внучок! Совсем бабу Нюру позабыл, Виталька, а я уж все глазоньки проглядела… Всё дела да дела в вашем городу! Ну проходи, проходи. Устал, поди, с дороги-то! Ай не один? – и старушка, козырьком приставив ладонь ко лбу и прищурив глаза, поглядела на машину. Тут уж Тохе пришлось открыть дверь и выйти.
– Ну, что встал? Подходи знакомиться с бабой Нюрой! – сказал отец и даже хотел притянуть мальчика за руку. Но Тоха же не маленький – увернулся и подошел к бабушке сам, брякнул: «Здрасьте!»
– Здравствуй, здравствуй, Антошечка! А то я тебя только на фотокарточках и видела, – всё так же радостно затараторила старушка и крепко обняла правнука, который был уже чуть выше неё ростом. Он в ответ немного неловко сомкнул руки у неё за спиной, почувствовав, что бабушка совсем худенькая. И сколько ей лет? Отцу вон уже тридцать пять, баба Наташа на пенсию вышла, а бабе Нюре, выходит, лет под сто уже? Баба Наташа ведь её младшая дочь…
Потом все пошли в избу (баба Нюра говорила это слово с ударением на первый слог) – отобедать. Тоха, шедший последним, украдкой достал смартфон. «Нет сети». Даже экстренные вызовы не предлагает. Вот влип!
Глава вторая. Кот, колдунья и тёплая печка
В избе было всего две комнаты. Вернее, «передняя», где стояли две кровати, диван и старый-престарый телевизор, и кухня, где помещались печь, обеденный стол и две лавки. В углу справа, над столом, висели иконы, украшенные искусственными цветами неопределенного оттенка.
Бабушка проворно вынула из печи чугунок с пшённой кашей, крупно порезала белый хлеб, поставила на стол блюдо с печёными яйцами и банку молока.
– Вот сейчас ты попробуешь то, что вкуснее всего на свете! – важно заявил Тохе отец, пока бабушка накладывала ему в глубокую тарелку горячую кашу и наливала в кружку молоко. Отказаться было неловко. Сказать бы, что уже ел кашу на завтрак, да будет невежливо.
Баба Нюра перекрестилась на иконы, что-то быстро шепча, потом вслух произнесла: «Господи, помилуй! Благослови!» и присела за стол. Ложки были деревянные, отполированные не одним поколением едоков. Тоха украдкой вздохнул, но – делать нечего! – попробовал рассыпчатую пшёнку. И то ли он был так голоден, то ли бабушка готовила волшебно, но каша показалась ему действительно самой-самой вкусной едой, какую только ему доводилось есть.
– Ух ты! Вкусно как! – не удержался Тоха и быстро отправил в рот следующую ложку.