Токийские легенды (Tokyo kitanshu)
Шрифт:
— Но может, вам не слушать?
— Давай. Я хочу знать правду.
— Понятно, — вздохнул макак. — Расскажу все как есть… Ваша мать вас не любит. С самого детства и по сей день она вас не любила. Почему — не знаю. Но это так. Старшая сестра тоже. Она никогда вас не любила. И мать отправила вас учиться в Иокогаму, скажем так, чтобы от вас избавиться. Они с вашей сестрой хотели сплавить вас как можно дальше с глаз долой. Ваш отец — человек неплохой, но, к сожалению, слабохарактерный.
Мидзуки молчала.
— Похоже, сейчас вы живете без проблем, у вас обеспеченная семейная жизнь. Вполне вероятно то есть. Но мужа вы не любите, правда? Если родится ребенок, у вас будет все то же самое.
Мидзуки ничего не ответила. Она присела на корточки и закрыла глаза. Казалось, ее тело распускается. И кожа, и внутренности, и кости — все распадается на части. Лишь дыхание рвется наружу.
— Обезьяна, а несет всякую чушь, — покачал головой Сакурада. — Шеф, я этого больше не потерплю. Позвольте, я дам ему взбучку.
— Подожди! — вскрикнула Мидзуки. — Действительно, все так и есть. Как говорит обезьяна. Я все это понимала сама. Но до сих пор жила, стараясь ничего не замечать. Зажмурив глаза, заткнув уши. А макак-сан — он всего лишь говорит правду. Поэтому простите его. И без лишних слов отпустите в лес.
Тэцуко Сакаки мягко положила руку на плечо Мидзуки.
— Вас это устроит?
— Да, я не против. Мне достаточно, чтобы имя вернулось. Я буду жить со всем, что в нем заключено. Потому что это мое имя и моя жизнь.
Тэцуко Сакаки сказала мужу:
— Тогда на выходных бери машину и поезжай в горы Такао, а там выпусти где-нибудь эту обезьяну. Хорошо?
— Конечно. Мне все равно, — ответил начальник отдела. — Машина у нас как раз новая. Обкатаю заодно.
— Спасибо. Какими словами мне вас благодарить? — сказал макак.
— А тебя не укачивает? — поинтересовалась у обезьяны Тэцуко Сакаки.
— Нет, не беспокойтесь. Отправлять естественную нужду и блевать на новые сиденья я ни в коем случае не буду. Буду вести себя тихо и смирно. Чтобы не причинять больше хлопот.
На прощанье Мидзуки протянула обезьяне бирку Юко Мацунака.
— Лучше забери ее с собой, — сказала она. — Юкко же тебе нравилась?
— Да, она мне нравилась.
— Бережно храни ее. И больше не кради имен у других людей.
— Да-да, я буду хранить эту бирку как зеницу ока. И с воровством завяжу раз и навсегда, — серьезно посмотрев на Мидзуки, пообещал макак.
— И все же почему Юко Мацунака перед смертью отдала свою бирку именно мне?
— Этого я тоже не знаю, — ответил макак. — Но, во всяком случае, благодаря этому мы смогли с вами встретиться и поговорить. Это, видимо, тоже зигзаг судьбы.
— Пожалуй, — промолвила Мидзуки.
— Я сделал вам больно?
— Да, — ответила Мидзуки, — думаю, сделал. Очень больно.
— Извините. Честно — я не хотел ничего вам говорить.
— Да ладно. Где-то в глубине души я понимала все это сама. Но рано или поздно должна была встретиться лицом к лицу с этой реальностью.
— Вы меня успокоили.
— Прощай, — сказала Мидзуки обезьяне. — Вряд ли мы встретимся опять.
— Вы тоже будьте здоровы. Спасибо, что спасли жизнь такому, как я.
— Чтобы я тебя в Синагаве больше не видел, — сказал Сакурада, постукивая полицейской дубинкой по ладони. — Благодари начальника отдела. На сей раз прощаю. Но если увижу тебя здесь снова, живым от меня не уйдешь.
Было видно — макак и сам понимал, что это не просто угрозы.
— Ну, что будем делать на следующей неделе? — спросила Тэцуко Сакаки, когда они вернулись в кабинет. — Нужен ли вам еще мой совет? Мидзуки покачала головой:
— Благодаря вам я, похоже, разобралась со всеми проблемами. Большое за все вам спасибо. Я очень признательна.
— То есть сказанное о вас обезьяной обсуждать необходимости нет, так?
— Да, думаю, с этим я как-нибудь справлюсь. Обо всем этом прежде всего я должна подумать сама.
Тэцуко Сакаки кивнула:
— Вы справитесь. Стоит лишь собраться с духом, как непременно появятся силы.
Мидзуки сказала:
— Но если опять станет невмоготу, ничего, если я опять к вам приду?
— Конечно, — ответила Тэцуко Сакаки и широко улыбнулась. — Мы с вами опять кого-нибудь изловим.
Они пожали руки и расстались.
Вернувшись домой, Мидзуки положила отобранную у обезьяны старую бирку «Мидзуки Оосава» и серебряный браслет с гравировкой «Мидзуки Андо (Оосава)» в коричневый канцелярский конверт, заклеила его и положила в коробку в стенном шкафу. Наконец вернулось ее собственное имя. Теперь она опять будет с ним жить. Дела пойдут хорошо или, может, не очень хорошо… неважно. Но, во всяком случае, это ее собственное имя. Другого у нее нет.