Токсичная кровь
Шрифт:
— Черный, если можно, — не очень уверенно произнес я.
Пока Лариса грела и заваривала чай, пока достала варенье и печенье, разложив и то и другое по вазочкам, пока наливала чай по чашкам, я размышлял о том, где будет яд: в варенье или в чашке с чаем, и как бы мне сымитировать употребление варенья и вылить свой чай куда-нибудь незаметно.
То, что Лариса спокойно взяла из вазы варенье и положила его себе на блюдечко, вселяло в меня надежду, что оно не отравлено. Тем более что она тотчас отправила ложечку с вареньем себе в рот. Следом за ней и я наложил себе немного варенья
— Вкусно, — и сделал вид, что отхлебнул из чашки. Звук получился весьма натуральный.
— Я рада, — улыбнулась краешком губ Лариса и тоже отхлебнула. А потом, как-то отрешенно посмотрев на меня, спросила: — Так на чем мы с вами остановились?
— Мы остановились на том, что вы отравили свою тетушку из-за квартиры, ее сбережений и двух старинных гравюр, которые Аделаида Матвеевна, согласно воле ее покойного мужа, собралась передать в дар Музею изобразительных искусств имени Пушкина, что вас сильно опечалило и подтолкнуло к преступлению. Вполне возможно, что эти гравюры стоят намного больше, чем предлагал за них ваш друг Виктор Депрейс.
— Да, вы правы, — согласилась со мной Лариса. — Гравюры Геркулеса Сегерса стоят намного дороже…
Откуда-то из глубины квартиры раздался телефонный звонок. Вернее, музыка. Это были начальные аккорды какой-то песни, кажется, знакомой мне. Сначала вступило пианино, потом заиграла скрипка. И потом Аркаша Северный запел:
Всюду деньги, деньги, деньги,
всюду де-еньги, господа-а.
А без де-енег жизнь плоха-ая,
не годится никуда…
— Простите, я сейчас, — спохватилась Лариса. — Пейте пока чай.
Она вышла из кухни, и я услышал приглушенное:
— Да. Я слушаю тебя… Нет, не могу… Да, занята…
Это был шанс освободиться от чая. Я взял чашку в руки и огляделся. На подоконнике, недалеко от стола, стоял горшок с геранью. Я поднялся, протиснулся между стульев к подоконнику и вылил всю чашку в горшок. Стряхнул в него последние капли из чашки, вернулся на место, зачерпнул две ложки варенья и отправил их в рот. Когда на кухню вернулась Лариса, я якобы делал последний глоток, запивая варенье.
— Вам понравился мой чай? — поинтересовалась она, всматриваясь в мое лицо.
— Да, — ответил я. — Он имеет какой-то специфический вкус. Вы используете какие-то травы для заварки?
— Нет, — криво усмехнулась Лариса. — Никакие травы я не использую. Это обыкновенный чай… Просто для вас я подлила в него яду. Смертельную дозу. И даже немножечко больше. В знак уважения и восхищения вашим умом и сообразительностью.
— Да ну вас! — попытался было улыбнуться я, но лишь судорожно скривил рот.
— Что, улыбнуться уже не получается? Губы и язык не слушаются? — спросила Лариса со злорадным любопытством. — А в кончиках пальцев ощущаете покалывание? Мурашки по телу уже бегают?
— Да, — глухо ответил я, едва шевеля языком. — Что все это значит?
— Это значит, что скоро вы умрете.
— Закройте, пожалуйста, форточку, — медленно произнося слова, попросил я. — Мне стало как-то… зябко.
— То ли еще будет, — усмехнулась Лариса. — У вас уже началась паралитическая форма отравления. Минут через пятнадцать покалывать перестанет. И мурашки по телу перестанут бегать. Ваше лицо, руки и ноги начнет жечь, а потом они откажутся вам подчиняться. Ваша координация движений будет полностью нарушена. Вы не сможете говорить, станете только шептать. Перед глазами будет все расплываться, и вы начнете слепнуть. А еще через полчаса упадет артериальное давление, и вы умрете от паралича дыхательной системы и асфиксии…
— Это сакситоксин? — с трудом разлепил я губы.
— Да, — ответила Лариса. — Вы совершенно правы. — Она снова с интересом посмотрела на меня: — А вы очень смышленый молодой человек. В смысле, были смышленым…
Она взяла ложечку варенья и, отправив его в рот, отхлебнула чаю. На ее лице было написано полное довольство собой. От выражения этого лица у меня и правда табунами побежали по телу мурашки. Вот так, спокойно и благостно чувствовать себя, убивая человека и следя за тем, как он мучается? Почему же она не отравила до смерти свою тетушку Аделаиду Матвеевну Гаранину, черт побери!
— Откуда у вас этот яд? — кривя рот и губы, спросил я.
— Места надо знать, — усмехнулась Лариса. — Но вам я отвечу: я купила его в одном из московских институтов микробиологии.
— А деньги дал Депрейс? — догадался я.
— Ага, — кивнула Лариса. — Но план отравить тетушку, спрятав ее среди других нескольких десятков отравившихся молочными продуктами, — мой. Я его от начала и до конца придумала. Красивый план, вы ведь не станете спорить, правда?
— Правда, — выдавил я из себя.
— Я ведь хотела, чтобы никто даже и предположить не мог, что все эти люди, что попали в измайловские больницы, отравились просто за компанию с моей теткой. Ну а что: острое пищевое отравление молочными продуктами. По жаре такое случается, и нередко. Или это все можно будет списать на происки конкурентов, которым магазин «Изобилие» встал как кость в горле. Это на случай, если на упаковках дырочки от иглы шприца будут обнаружены. Но вы — догадались. Скажите, где я прокололась?
— В принципе нигде, — сказал я и попытался встать, но лишь дернулся всем телом.
— Что, уже руки-ноги не слушаются? — с интересом посмотрела на меня Лариса. Но я промолчал. — Говорите, вы еще это можете. Как вы вышли на меня?
— Записи с видеокамер магазина, — прошептал я.
— А что записи с видеокамер? Лица-то вы не видели и не могли видеть. Я изучила расположение этих камер досконально. И как я вкачивала сакситоксин в продукты — тоже не должно быть видно. Ведь не видно, так?
— Так, — выдохнул я. — Но у всех трех девушек, которых зафиксировали камеры… была одинаковая… моторика движений. И я предположил, что это вовсе… не три разных девушки, а одна… Которая… просто меняет парики и… переодевается в другую одежду. — Я дышал так тяжело, словно только что взобрался на высоченную гору.