Токсичная кровь
Шрифт:
— Ну, это было только ваше предположение, не более того, — констатировала Лариса. — А дальше?
— Я разговаривал с девушкой Депрейса… — Меня стало клонить набок, но я все же нашел в себе силы, чтобы держаться прямо.
— Какой девушкой? — встрепенулась Лариса.
— Это совсем неважно, — поднял я на нее помутневшие (как мне казалось) глаза.
— Да какая для вас сейчас разница, что важно, а что нет?! — в гневе воскликнула Лариса. — Говорите, что за девушка?
— Ее зовут Светлана, — не сразу ответил я. — Она рассказала мне, что ее мужчина, некто Виктор Андреевич Депрейс, пытался
— Понятно, — процедила Лариса. — А зачем вы пришли ко мне?
— Чтобы убедиться, что вы виновны.
— Убедились?
— Да, — прошептал я, судорожно глотая воздух. — Скажите, а почему… не умерла Гаранина?
Лариса недоуменно уставилась на меня:
— Сама голову ломаю, — после недолгого молчания ответила она. — Я ей влила в молоко такую же дозу, как сейчас вам. Вы через несколько минут… откинете копыта, а она, блин, совсем здоровехонька. Ну, пронесло ее, стошнило несколько раз, и все. — Лариса покачала головой и добавила возмущенно: — Чудо прям какое-то…
Я захрипел и стал судорожно хватать ртом воздух. Потом уронил голову и затих.
Лариса встала из-за стола, выключила диктофон и вытащила из него кассету. Потом я услышал хруст, который означал, что она сломала кассету и достала пленку. А потом, очевидно, сожгла эту пленку в раковине, поскольку несколько раз чиркала спичками.
— Вот и все, умник, — сказала Лариса, подходя ко мне и щупая мой пульс. — Надо же, жив еще, — хмыкнула она и стала меня обшаривать. Когда сунула руку в мой карман, где лежал другой включенный диктофон, отнюдь не доисторический, как кассетный «Панасоник», я резко схватил ее за запястье и поднял голову.
— Ч-черт! — в испуге отпрянула от меня Лариса.
— Да не пугайтесь уж вы так-то, Лариса Маликовна, — четко произнес я, поднимаясь из-за стола. — А вот за варенье и, главное, за признание — огромное вам спасибо.
Я достал диктофон и, перемотав на начало, включил. После паузы в несколько секунд из динамика диктофона послышался ее голос:
— Это вы?
Затем мой:
— Я. Разрешите войти?
Раздался звук открываемой входной двери. Есть, однако, в Главном следственном управлении спецы, умеющие открывать дверные замки квартир без помощи ключа.
Лариса повернулась на этот звук и увидела Володьку Коробова.
— Всегда на связи! — сказал я ему, поднимая в приветствии сжатый кулак. — Но пасаран!
— С-сволочь! — обернулась ко мне Лариса и занесла руку, чтобы ударить меня или, не дай бог, выцарапать мне глаза, которые, по ее плану, должны были уже подернуться дымчатой пустотой. Я перехватил ее руку и с силой сжал ее.
— Гражданка Темирзяева, — подошел к нам Володька. — Вы арестованы и обвиняетесь в убийстве двух человек и в покушении на убийство еще двадцати шести. — Коробов посмотрел на меня и поправился: — Двадцати семи человек. Попрошу пройти с нами.
Оперативник надел на запястья Ларисы наручники и повел ее к выходу.
— Поздравляю с раскрытием дела и с изобличением преступника, — сказал мне Володька, принимая от меня диктофон.
— А я поздравляю тебя, — ответил я и вздохнул. Вздох получился судорожным, словно мне не хватало воздуха…
Весь этот день я мучился вопросом: почему же Аделаида Матвеевна не отошла в мир иной, получив смертельную дозу яда сакситоксина? Конечно, человеческий организм по-разному реагирует на попадание в него токсинов. Кто-то получает отравление, а кто-то и не почувствует ничего. Но не до такой же степени! Гаранина вовсе не похожа на Илью Муромца, которого не так-то просто сбить с ног даже тяжеленной металлической булавой. Не похожа она и на старца Григория Отрепьева, которого не брал цианид. Почему же она отделалась только пищевым отравлением, когда должно было наступить мощное паралитическое отравление, которое вызвало бы неминуемую смерть?
С этим вопросом я обратился к Володьке. У них в Главном следственном управлении есть специалисты, которые знают все. Ну, или почти все.
Коробов выслушал мой вопрос и обещал перезвонить. Сделал он это уже в восьмом часу вечера…
— Как ты? — поинтересовался он, как мне показалось, дежурно.
— Благополучно, — ответил я.
— Ну что, мы тут изучили историю болезни твоей Гараниной, — загадочно начал Коробов.
— И что? — быстро спросил я.
— А то, что эта твоя Аделаида Матвеевна страдала какой-то особой и редкой формой гипертонии, при которой, в частности, применяется сакситоксин. Как лекарственное гипотензивное средство.
— Какое-какое средство? — переспросил я.
— Ги-по-тен-зив-ное, — по слогам повторил Володька. — То есть средство, понижающее давление. Например, возьмем клофелин. Кого-то он может вырубить, а кому-то расширить сосуды и понизить артериальное давление. Понимаешь меня?
— Выходит, старушка осталась жива только потому, что страдала особой формой гипертонии? И яд сработал для нее как лекарство? — поразился я такому неожиданному выводу.
— Подействовало, как слишком много выпитого лекарства, что и вызвало отравление, — добавил Володька.
— Ну, дела! То есть не было бы счастья, да несчастье помогло, — хмыкнул я.
— Получается, что так, — сказал Коробов.
— Везучей оказалась старушка-то.
— Ну, может, ей еще и не пора туда, гдехорошо и спокойно, — заметил Володька.
— Может, — согласился я. — Она ведь еще не исполнила миссию, возложенную на нее покойным супругом.
— Ты насчет гравюр этого Геркулеса? — догадался Коробов.
— Ага. Похоже, пока она не завещает эти гравюры в дар музею Пушкина, смерть ей не грозит.
— Так, может, ей потянуть с этим даром? — предположил Володька. — Глядишь, и проживет дольше…
— А как там девица-отравительница поживает? — поинтересовался я после недолгой паузы.
— Дает признательные показания, — ответил Володька, — и пытается все свалить на этого Депрейса. Будто бы это он уговорил ее отравить тетушку. Даже угрожал ей. Дескать, если бы она не послушала его и не исполнила, что он ей приказывал, он бы ее убил…
— Что, так прямо и говорит: убил бы?
— Да, так прямо и говорит, — подтвердил Володька.