Только для него
Шрифт:
— Судя по всему, со своей ролью я не справился. Не волнуйся. Я попрошу охранника перед тем, как ты уедешь, обыскать тебя. Проверить, не стащила ли ты фамильное серебро, — сказал он.
— Ты был не прав, Дарий.
— Вот именно. — Он вызывающе вскинул голову. — Я набросился на него, потому что чувствовал себя виноватым.
— Я все понимаю, но я уже взрослая; я помнила, где нахожусь и что делаю. И мы с тобой разделяли ответственность в равных долях.
— Но ты не знала того, что знал я.
— Правда? И чего же я не знала?
— Рамзи
Наташа с трудом подавила порыв снова прильнуть к нему и, бегло улыбнувшись, призналась:
— Я тоже. Рассказать тебе, почему мне нравилось быть с Тоби? — спросила она.
— Нет…
— Он никогда не относился ко мне покровительственно, — все же продолжила она. — Никогда не сомневался в том, что я знаю, что делаю… — Ну, допустим, на это ему мозгов не хватало. — Ему никогда не нужно было защищать, опекать меня.
— Он украл твое место!
— Он сделал мне потрясающий комплимент, Дарий. Он понимает, что я сильная и умная… и что я выживу.
— Может быть, и так, но ведь и я не защищал и не опекал тебя. Я просто изображал мачо…
— Знаю. — Готовая тут же протянуть руку, коснуться его, разубедить, она сунула ключи от дома себе в карман, села на скамейку и вынула из сумки термос, чтобы чем-нибудь занять руки. Она хотела, чтобы Дарий поделился с ней своей болью.
— Первые двадцать лет жизни меня непрерывно защищали и опекали. Рано или поздно такое положение надоедает. — Она сняла с термоса стаканы и посмотрела на него. — У тебя есть время, чтобы выпить кофе?
Дарий понял: пора придумать какой-нибудь предлог и уйти. Так он поступал, когда становилось слишком трудно. Но с тех пор, как в кабинете Майлза Моргана он встретил Наташу Гордон, отработанный прием перестал ему удаваться.
Ему бы следовало не просто уйти, а бежать от Наташи, но он убегал от всего с семнадцати лет. Убегал от дома, находившегося сейчас за его спиной… И все же он здесь — из-за Наташи. А может быть, он лишь воспользовался предоставленным ею предлогом, чтобы вернуться сюда, снова взглянуть на этот дом. В чем бы ни скрывалась причина того, что он здесь, теперь это не важно. Дарий решительно уселся рядом с Наташей на скамейку и взял у нее чашку с кофе.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Ну ладно, — сказал он. — Я заинтригован. Расскажи мне о том, как ты провела первые двадцать лет своей жизни.
— Что, про все двадцать лет? — переспросила Наташа. — А мне показалось, ты куда-то спешишь.
— Я хотел заехать в больницу. — Еще одно испытание, с которым ему придется столкнуться. — Но Гэри никуда не денется.
— Ну давай, рассказывай, — улыбнулся он. — Я знаю, тебе очень хочется!
— А тебе действительно интересно?
Дарий вдруг подумал, что не надо было задавать этот вопрос, и уже почти жалел о том, что вовремя не уехал.
Она протянула руку, и на какое-то мгновение ее пальцы
— Первые двадцать лет жизни меня холили, лелеяли, закармливали, — призналась она.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Дарий.
— Я не удивлена. Никто и никогда не понимал.
— А ты расскажи мне — вдруг я пойму.
Она посмотрела на него поверх чашки, затем опустила ее.
— Хорошо. Итак, каждый год я отдыхала с родными на побережье в Корнуолле, мы снимали один и тот же домик. А я мечтала летать на воздушном шаре над национальным парком Серенгети, о прыжках с «тарзанки» в Новой Зеландии, о рафтинге в Колорадо — словом, обо всем, чем занимались мои братья.
— Почему?
— Если бы тебе предложили выбирать, ты бы не отдал предпочтение полетам на воздушном шаре?
Дарий немного подумал и ответил:
— Вообще-то оба варианта неплохи, к тому же в Корнуолле можно заниматься серфингом.
— Ты занимаешься серфингом? В таком облегающем гидрокостюме? — Она помахала рукой перед лицом, потому что ей вдруг стало жарко. «Успокойся, взволнованное сердце!»
— А ты нет? — спросил он, не желая отвлекаться.
— Какой там серфинг! Я даже плавать не умею. Захожу в воду только по щиколотку, плескаюсь в «лягушатнике» с племянниками и племянницами. Строю песочные замки… Играла в «монетку» в пабе.
— Но почему? Ты говоришь, что болела в детстве, но сейчас выглядишь вполне крепкой.
— Крепкой? Спасибо на добром слове. Мне стало намного лучше.
— Не надо лицемерить. У тебя великолепная фигура — вне всяких сомнений, в гидрокостюме ты будешь выглядеть потрясающе, но я спрашивал не об этом. Меня интересует: почему родители так опекали тебя?
Вот оно, настал момент истины. В ее окружении все знали, что с ней случилось, и она уже привыкла к тому, что на нее смотрели с легким налетом неуверенности, жалости.
Все это она оставила в прошлом, когда покинула родительский дом. Никому в Лондоне, включая Тоби, она ничего не рассказывала. Но когда Майлз в прошлом году предложил всем персональную медицинскую страховку от фирмы, страховая компания наложила на нее столько ограничений, что он вызвал ее в свой кабинет с целью выяснить, в чем дело. Майлзу пришлось все рассказать, и он, подлец, сейчас воспользовался тем, что знал, против нее. Рассказать обо всем Дарию оказалось сложнее, чем она представляла себе.
Их связывают сугубо плотские отношения… Ничего другого не будет. У него на лбу написано «одиночка», и Наташе не хотелось менять его представление о ней. Зачем портить ее «очень красивую упаковку», он ведь собирается изваять ее в бронзе. И все же… он поверил в нее, хотя многие на его месте не стали бы даже разговаривать с ней. Если она хочет откровенности с его стороны, ей придется отплатить ему тем же, не важно, продаст она Хедли-Чейз или нет.
— У меня был рак… — Она с трудом выговорила последнее, отвратительное слово на букву «Р». — Лейкемия…