Только этот мужчина
Шрифт:
…Джон был нежен, его руки — внимательны и неторопливы — вот первое, что почувствовала девушка, проснувшись. Палома была ошеломлена, казалось, все ее тело восторженно пело. Она даже не вспомнила об Анне. Удивительное чувство, охватившее ее, затмило весь мир.
Темнота скрывала Джона, но она не боялась. Палома сразу узнала его. Скорее даже его запах. От него исходил какой-то едва уловимый мужской запах, который и теперь лишал ее рассудка. А в ту ночь он смешался с привкусом вина.
Это неожиданное
Его губы приказывали уступить без сопротивления. Тело Паломы отвечало на ласки. Долгожданное возбуждение затуманило рассудок и раздвинуло рамки морали, стеснявшие ее. И безропотно идя на поводу страсти, в сочетании с чарами первой любви, она сдалась, не раздумывая.
Губы, припавшие к груди девушки, заставляли ее трепетать, но не от страха, а от наслаждения особенной сладкой болью, пронзавшей тело. Она плотно прижималась к сильному, гибкому телу разгоряченного мужчины, прося еще больших ласк. Незнакомое напряжение мужской плоти не испугало ее; инстинктивно возникло ответное движение, и холодок пробежал по каждому нерву.
— Дорогая моя, — произнес Джон, — сколько в тебе нежности…
При воспоминании об этом сердце Паломы сладко заныло. В голосе Джона было столько любви, восторга, благодарности.
Оглядываясь теперь назад, Палома, уже несколько более опытная в любви, вспоминала бесконечную нежность, с которой он подготовил ее тело к главному и потом овладел им одним сильным и осторожным толчком.
Она не почувствовала боли. Все внутри нее затрепетало, принимая любимого, готовое содрогнуться от сильнейшего, желанного потрясения. И она раскрылась для него.
Вначале он медлил и сдерживал себя, но наконец, не в силах больше бороться с природой, застонал и задвигался в свободном ритме… Но последняя преграда еще оставалась. Как она желала лишиться ее. Жалобные стоны срывались с губ, пока Джон внезапно не вскрикнул и их тела не слились воедино. Сильнейшие судороги экстаза охватили его. И неожиданная мысль молнией пронеслась в ее мозгу: Боже, как поздно это произошло с ней.
Она очнулась именно в ту минуту и, осознав чудовищность своего поведения, ужаснулась. Она предала свою лучшую подругу и наставницу, отдавшую ей свое сердце. Анне она была обязана всем.
Пораженная своим вероломством, Палома застонала и поспешила освободиться от тяжести ставшего чужим тела. Неутоленная жажда забылась и уступила место ужасу и коробящему чувству нечистоты, которое удесятерилось благодаря реакции пришедшего в себя Джона…
…Даже теперь, спустя столько лет, Палома помнила все до мелочей.
Услышав удаляющийся шум его машины, она встала, выключила свет, отдернула занавеску и замерла, вглядываясь в темноту, стараясь подавить в себе горькие воспоминания. Но тщетно. Встретив его вновь, услышав его голос, почувствовав его прикосновения, ощутив его запах, вкус губ, Палома не могла больше обманывать себя — она любила его…
— Анна? — тревожно окликнул ее Джон, и Палома вся сжалась с комок, услышав отчаянную надежду в его голосе.
— Нет, нет, это не она, — затараторила девочка, бросая слова в воздух, как будто еще хранивший их нежность.
Всем своим существом она ощутила резкую перемену в Джоне: его охватило бешенство. Сдержанным движением хищника, которому наскучило играть со своей жертвой, он отодвинулся от нее и, потянувшись к выключателю, зажег свет. Палома закрыла лицо руками, и слезы ручьями потекли по щекам.
— Господи, как ты оказалась здесь? — яростно допрашивал ее Джон. — Где Анна?
Она хотела объяснить, но не смогла сказать ни слова, пораженная мыслью о том, что эта ночь разделила ее с Джоном навсегда и бесповоротно.
— Где она?
— У Гарднеров, в Тунеатуа…
Слова падали в мертвой, страшной тишине.
— И ты решила, что пришло время унять зуд, донимавший тебя все лето? Ты подлая и развратная тварь, — медленно выговаривал он с такой яростью, что Палома испугалась за свою жизнь. Он с силой оторвал ее руки от лица. В страхе она по-детски зажмурилась, но Джон властно приказал:
— Смотри мне в глаза.
Она подняла ресницы, Джон разглядывал ее с отвращением, без тени жалости. Дьявольское бешенство плясало в его глазах. Палому охватила ледяная отчужденность, как будто и не было только что горячего желания.
— Ты вся в свою мать, — раздельно произнес он. — Ты не вынесла урока из ее жизни. Убирайся из моей постели — и из моей жизни. Я не желаю тебя больше видеть, слышишь?
Джон смотрел на нее с тоской заключенного, и у нее возникло чувство, что она лишила его чего-то дорогого, что уже не вернуть.
— Да, — прошептала она чуть слышно. Что еще она могла сказать?
— Завтра ты вернешься к матери. Если Анна… — Он запнулся, но все же продолжил: — Если она вернется раньше, чем ты уедешь, скажешь, что позвонила твоя мать, она нашла для тебя работу. И ты заберешь все свои вещи, чтобы никогда не возвращаться. Слышишь?
Палома собралась еще до рассвета. Она не решилась выйти к завтраку. Ей очень хотелось есть, но она боялась встретить Джона или, что еще хуже, Анну, поэтому скрывалась в своей спальне. В девять часов кто-то постучал. При мысли о кузине сердце ее сжалось. Встреча казалась ей тем страшнее, что вина была написана у нее на лице. Но на пороге стоял Джон. Палома не могла поднять глаз. Он сухо процедил сквозь зубы:
— Анна еще не вернулась. Я отвезу тебя.
Она кивнула.
По дороге в машине он сказал: