Только хорошие умирают молодыми
Шрифт:
— Я уже говорил тебе, что я — политик, — так же медленно ответил Доцент. — Извини за нескромность, но я хороший политик. Поэтому я обязан подозревать худшее. Ты — непредсказуемая величина. Я же люблю величины предсказуемые. Прости, но я такой, какой есть. Кое-кто на этом месте был бы хуже. Черт подери, Олег, да я бы с удовольствием тебе сейчас ногу прострелил, только чтобы ты никуда от меня не ушел.
Спокойно, сказал сам себе Музыкант. Спокойно. Патроны у него кончились, ты же сам видел, как он использовал автомат вместо дубинки. И он его точно не перезаряжал. У Васяни ствол тоже пуст.
— Я тебе такой
— Хорошо, — ответил Доцент.
Он вообще казался вполне умиротворенным, словно они обсуждали что-то совершенно несерьезное — вроде того, кто какое пиво предпочитает.
— Но учти, Олег, что ты делаешь себе только хуже. Теперь я точно буду подозревать тебя во всех смертных грехах. На всякий случай. Не удивляйся, если по возвращении тебе не понравится встреча. И не говори потом, что я не предупреждал. Разве ты не понимаешь, дурья башка, что, даже если ты придешь назад и доложишь, что голыми руками задушил легион крыс, играющих на всяческих музыкальных инструментах, я тебе не поверю. Потому что у меня профессия такая — не верить. Мне будет в страшных снах сниться, что ты их из какого-нибудь гуманизма спрятал где-нибудь в подвале, а потом они там снова размножатся… Как выскочат, как выпрыгнут…
— Хватит, — оборвал его Музыкант, повернулся и пошел.
Больше всего на свете он надеялся, что у Доцента нет какого-нибудь запасного пистолета, который тот в лучших традициях докатастрофных боевиков про американских копов прячет за резинкой носка.
К счастью, у Доцента такого пистолета действительно не было.
Музыкант брел куда-то впотьмах, изо всех сил стараясь рассмотреть, что у него под ногами. Пару раз он уже наступил во что-то противно чвакнувшее под ботинком, липкое, тянущееся, скользкое, и ему даже не хотелось думать, что это могло быть. Олег несколько раз сворачивал то налево, то направо и, откровенно говоря, совершенно не был уверен, что сможет выбраться обратно без посторонней помощи. Так что Доцент, намекавший ему на то, что возвращаться не стоит, мог бы и не тратить слов. Снайпер легко мог остаться в подземных тоннелях навеки, стать бестелесным призраком — из рода тех, которыми кишели древние легенды. Буду ходить по подземельям и насвистывать песенки, мрачно подумал он, запнувшись и хватаясь рукой за сырую стену. Иногда он слышал вдалеке отзвуки перестрелки, гулкое эхо гранатных разрывов — это не давало ему забыть, что идет война.
Его вел Флейтист. Изредка они обменивались парой реплик: крыс давал своего рода пеленг, подсказывал, куда лучше свернуть и где короче дорога. На самом деле путь был не очень длинным, но Музыканту, оставшемуся в темноте в совершеннейшем одиночестве, он показался гораздо более утомительным.
Наконец после очередного поворота Олег уткнулся в хлипкую щелястую дверцу, вкось висевшую на одних нижних петлях. Сквозь щели сочился неяркий свет.
— Заходи, — пригласил Флейтист.
— Ты один? — на всякий случай спросил Музыкант.
— Конечно. Ты что, боишься?
— Даже не знаю.
Он дернул на себя дверь. Та легко отворилась, открыв небольшую комнатку, в которой не было ничего примечательного — простая длинная деревянная лавка вдоль дальней стены, какие-то тонкие трубы с намертво приржавевшими вентилями, тянувшиеся от пола, изгибавшиеся под потолком и уходившие дальше, и здоровенная говорящая крыса.
— Садись на лавку, — махнул лапой Флейтист. — Поговорим. Если ты не против.
— Был бы против — не пришел.
Олег опустился на жесткую лавку, повозился, усаживаясь удобнее, вытянул усталые ноги. Только сейчас снайпер сообразил, что их группа с утра толком не останавливалась передохнуть. Отдых ему точно не помешал бы. Ну и поесть, конечно…
— Как дела? — спросил крыса Музыкант.
— Спасибо, плохо. Наверное, тебя это радует?
— Э-э-э…
Олег задумался и поймал себя на любопытной мысли: его конечно же радует, что у абстрактных крыс, серых злобных врагов, дела идут отвратительно. Но при этом ему хотелось бы, чтобы у конкретного представителя крысиного племени, с которым он сейчас разговаривает, все было немного иначе. Видимо, в подозрениях Доцента все-таки крылось некое рациональное зерно.
— Да ладно, — Крыс шумно втянул воздух и пошевелил усами. — Все нормально. Вы побеждаете. Мы проигрываем. Может быть, однажды будет иначе.
— Боюсь, уже не будет. Если только у вас нет туза в рукаве.
Флейтист внимательно посмотрел Олегу в глаза:
— Тебе сказать честно, человек? Туза в рукаве у нас нет. У нас, если использовать эту терминологию, даже короли уже побиты. Боюсь, крысиный бог наигрался нами и решил забросить в дальний угол. Мол, выворачивайтесь, как знаете. Так что я не удивлюсь, если выяснится, что сегодня мы встречаемся в последний раз.
— Я шел убить тебя, — прямо сказал Музыкант.
— Да, я догадался. Вообще, когда ты появляешься в районе боев, где до этого появлялся я, несложно сложить два и два и понять, что ты пришел по мою душу. Вернее, по мой хвост. Вряд ли вы поверите, что у крыс может быть душа, тем более что мы и сами-то в это верим слабо. Сколько ты собрал хвостов? — неожиданно спросил крыс.
— Не могу сказать точно… Не меньше пятидесяти, — ответил Олег на заставший его врасплох вопрос.
— Пятьдесят… — задумчиво протянул его собеседник. — Это значит, что ты оправдал перед вашими свою жизнь, жизнь своей женщины и… Кстати, я никогда тебя раньше не спрашивал: у тебя есть дети?
— Нет. Как-то не случилось.
— Но тем не менее ты оправдал перед другими людьми жизнь трех своих нерожденных детей. Ты — опасный враг, Музыкант. Только не спрашивай, скольких людей я убил. Счет тоже будет немаленьким.
— У тебя есть дети? — вдруг спросил Олег.
Флейтист часто заморгал.
— Есть… Были… — ответил он. — Помнишь, я как-то раз сказал тебе, что мы не знаем любви? Это не совсем верно. Мне кажется, что у нас с… как бы это выразиться… ладно, пусть будет подруга… У нас с подругой была любовь. Мы с ней не просто… Как это говорится? Спаривались? Мне хотелось сделать для нее что-то, чтобы ей было приятно. А она старалась сделать что-нибудь в ответ. Это похоже на любовь, Музыкант? Ну хотя бы чуть-чуть?
Олег кивнул. Он не мог не кивнуть — ведь в голосе крысы неожиданно прозвучала отчаянная надежда: ну скажи «да», ну позволь мне поверить, что в нас есть что-то хорошее. Снайпер не ожидал, что его вопрос про детей вызовет у крыса такой приступ откровений.