Только хорошие умирают молодыми
Шрифт:
— Сколько есть, все пригодятся. У нас сейчас каждый человек на счету будет — ведь нам придется пойти против Штаба в тот момент, когда идет война. Когда штабисты думают, будто им известно, где находятся все, кто может держать оружие, перевязывать раненых и чинить оружие. Так что, Олег, извини, но нет у нас возможности никого жалеть и щадить. Ты небось первым делом про Иришку свою подумал?
Снайпер кивнул.
— Ничего не поделаешь, — продолжил Кравченко безжалостно. — Иришка, брат ее, кто еще?
— Денис? —
— Денис? — переспросил Данил Сергеевич. — Ну, не знаю, не знаю… Какой-то он мутный, честно говоря. Отцу не настучит ли?
— Может, и настучит. Может, и нет. Ладно, давай без него обойдемся. Стасика позвать?
— Это которого? Такой паренек, который у Штаба на побегушках? Вот уж не знал, что ты с ним какие-то отношения поддерживаешь.
— Так вышло, — уклончиво ответил Олег, не собираясь сейчас рассказывать, как так вышло, что Стасик Панкеев оказался в курсе его знакомства с говорящей крысой.
— Ладно, — решительно заявил Кравченко. — Пора уже и делом заняться. Сейчас начнем нужных людей обзванивать?
— Обзванивать? — удивленно переспросил Музыкант. — Так у тебя что, Данил Сергеевич, и телефон есть?
— У старого Кравченко, — бывший мент хитро улыбнулся, — все, что нужно, есть. Ты что же, думал, такому важному человеку, как я, Штаб телефон пожалеет?
Первым появился какой-то незнакомый Олегу тип, прихрамывающий на правую ногу. Тип был невысок, в меру упитан и опирался при ходьбе на тросточку.
— Это Эдик, — коротко представил его Кравченко. — Он умный.
Умный Эдик что-то буркнул, вяло пожал Олегу ладонь и уселся подальше от него.
Затем Музыканту пришлось пожимать руки коротко стриженному здоровяку в камуфляжном комбинезоне и пожилому, но бодрому мужичку в очках с перемотанной синей изолентой дужкой.
— Ценные люди, — вполголоса сказал снайперу Кравченко. — Ты их не знаешь — это и хорошо. Они вообще светиться не любят, просто в нужное время оказываются в нужном месте. Есть, Олег, еще, к счастью, такие, как они.
А потом появилась Иришка.
Иришка в квартиру не вошла — влетела. Черной ласточкой метнулась по прихожей, ворвалась в комнату и, не успел Олег даже встать с дивана, упала ему на колени, обняла, прижалась, спрятала голову у него на груди.
— Олежка… Милый… — прошептала она, вздрагивая всем телом. — Как ты? Все в порядке?
— Нет, солнышко, не все. — Он нежно поцеловал ее в макушку. — Было бы все в порядке — я вернулся бы домой с огромным букетом. Приехал бы на белом коне, как самый главный победитель. А так… Мы еще не выиграли.
Она посмотрела на своего мужчину снизу вверх.
— Но мы ведь выиграем? — быстро спросила она. — Ты обещаешь? Ну, скажи живо, что мы победим!
Кравченко стоял в дверях, любовался этой сценой и широко улыбался. Олег бросил на него укоризненный взгляд: мол, нечего пялиться на то, как люди радуются встрече после разлуки. Данил Сергеевич исчез, но не потому что Музыкант пристыдил его, а потому, что в дверь опять постучали.
Следующим стал Сережка Тайлаков, похудевший, с лицом, украшенным вспухшей ссадиной под правым глазом.
— Да мелочи там… — ответил он на немой вопрос сестры, что случилось. — Пчелка укусила.
— Свинцовая, наверно, — пробормотал Олег.
— Другие нынче не летают, — согласился с ним Сережка. — Ну что, герой? Мы, значит, из последних сил бьемся с крысами, защищая оставшееся прогрессивное человечество, а он тут задумал каких-то тварей спасти? Непорядок, дорогой друг, непорядок. Расскажи хоть, какого черта я должен за спинами у своих какую-то фигню мутить.
— Подожди. — Музыкант высвободился из объятий Иришки, пересадил ее бережно на диван рядом с собой. — Все расскажу. Только когда народ соберется. Я уже Данилу Сергеевичу один раз историю поведал, так что если для каждого заново начинать, мы тут неделю будем языки чесать. Не торопись. Лучше сам расскажи, как там война.
— А что война? — поморщился Тайлаков, усаживаясь за стол. — Мы наступаем, они обороняются. Мы побеждаем, но только тогда, когда на рубеже у них не остается ни единой живой твари. Они бьются насмерть. Это не пустые слова. Штаб сознательно занижает сводки потерь, я точно это знаю. Своими глазами видел, своими ушами слышал. И я их прекрасно понимаю. Мы должны выиграть эту войну, это очевидно всем, но если сейчас сказать честно, в какую цену она нам встала… Я не рискну предположить, что скажут люди и что они сделают. Потому что у меня такое чувство, ребята, что мы еще чуть-чуть — и надорвемся. Уничтожать другую разумную расу до последнего младенца — это, видите ли, не шутки.
Он еще что-то собирался сказать, но в дверь опять постучали, торопливо и звонко, и Иришкин брат замолк, ожидая новоприбывшего.
Им оказался Стасик Панкеев. Он как-то растерянно обвел взглядом присутствующих, коротко кивнул Музыканту и уселся поближе к нему.
— Привет, — негромко сказал Олег. — Что такой пришибленный?
— Да как тебе сказать… — замялся Стас. — Не каждый день приглашают чуть ли не в перевороте поучаствовать.
— Ну, предположим, переворота точно не будет.
— Это ты сейчас так говоришь. После той истории с крысой я даже не знаю, что у тебя еще в рукавах завалялось.
— Да брось ты, — устало поморщился Олег. — Никто тебя силой сюда не тянул. Мог и отказаться.
— Да все в порядке, — поспешил успокоить его Стас, и снайпер вспомнил, что перед ним вообще-то сидит совсем зеленый еще пацан, — просто непривычно как-то. Но я успокоюсь, обязательно успокоюсь и привыкну.
Он честно попытался улыбнуться.