Только когда я смеюсь

Дейтон Лен

Боб не просто ел, он жадно поглощал все, что попадалось ему на глаза, и болтал с головокружительной скоростью. Переворачивая страницу газеты, я услышал, как он говорит:

– И еще есть старый трюк с кабинетом управляющего. Ты приходишь в банк с полным ящиком бумажных денег и говоришь управляющему, что работаешь в какой-то дурацкой фирме и что тебе нужно передать эти деньги одному очень солидному клиенту. Нельзя ли воспользоваться кабинетом управляющего, потому что ты столько читал о

всех этих налетах на банки? Управляющий смотрит на тебя и, понимая, что ты всего лишь неотесанный деревенщина, соглашается. Будешь эти кукурузные хлопья, Лиз? Тогда я сам их съем. Ты располагаешься за столом управляющего, а твой дружок приводит жертву. Ты расправляешь плечи, говоришь, что ты и есть управляющий, и получаешь деньги у этого придурка. А он-то думает, что вкладывает деньги в банк. Правда красиво?

Я раскрыл «Таймс» на страничке биржевых новостей и сказал:

– Кабинет управляющего банком – этот трюк стар как мир. Его часто использовали во время войны, только тогда говорили, что в твой банк попала бомба, поэтому ты просишь разрешения воспользоваться этим кабинетом. Это годится для мелких жуликов, но нам с нашими талантами не стоит размениваться на такие пустяки.

И я снова окунулся в чтение газеты.

Боб сказал:

– Ладно, тогда другой фокус. Ты находишь фирму, которая имеет дело с любыми видами металлов: оловом, медью или даже…

Тут его перебила Лиз:

– Ты можешь заткнуться хотя бы на минуту?

– А что я такого сказал? Я говорю по работе. Ты же всегда упрекала меня, что я проявляю недостаточно интереса к моей работе. Ты всегда говорила, что если…

– Пожалуйста, успокойся, – попросила Лиз Боба.

– В чем дело, дорогая? – обратился я к ней.

– Это все этот город, – сказала Лиз. – С самого начала нашей операции с Магазарией я чувствовала себя как в заключении.

– Конечно, это понятно, дорогая, но просто некоторое время нам лучше оставаться в гостинице как можно дольше.

– Но почему именно здесь, в этой гостинице? Я себя чувствую здесь такой заброшенной и одинокой!

Она ни словом не упомянула о наших планах насчет Спенсера, и я тоже молчал.

Боб вскочил, руками изображая рамку кинофильма, и заорал:

– У меня есть идея, С.Л. Сейчас канун Нового года. Сечете? Может, это одновременно ее день рождения? Я еще не знаю, но, кажется, что-то начинает вырисовываться. Она бедна, С.Л. Она бедна и одинока, у нее остались лишь воспоминания о былой славе и богатстве…

– Когда она была знаменитой певицей в нелегальном заведении времен Сухого Закона, – подсказал я. – И вот, мистер Толстосум из тех славных дней стучит однажды в ее дверь.

– Вы схватываете на лету, С.Л., – похвалил Боб. – Еще осталось что-то от вашей хваленой хватки. «Здравствуйте, мой старый мистер Толстосум из моих славных дней Сухого Закона», – говорит она.

Я толкнул локтем Лиз, и она подхватила:

– Здравствуйте,

мой старый мистер Толстосум из моих славных дней Сухого Закона.

Боб сказал:

– Сегодня твой день рождения, Долли. (Это действительно ее день рождения, и сейчас станет ясно, что…)

Я продолжал:

– Да, это ее день рождения. Он ведет ее в зал, полный людей, толпящихся перед началом торжественного приема. На столе икра, шампанское и свежие цветы…

Вступает Боб:

– А высоко на стене – плакат «Крошка Долли – мечта Айдахо».

– С Новым годом! – кричат они и начинают хлопать.

Слабым голосом старого мистера Толстосума я произношу:

– Тебе больше не придется проводить скучные и одинокие дни взаперти в этой тесной клетушке. Твои друзья приветствуют твое возвращение на Бродвей. А сейчас, Долли, душенька, осчастливь своих старых поклонников и спой нам, как в былые времена.

– Наклоняйся, – скомандовал Боб, который бегал вокруг нас якобы с камерой, сопровождая каждый новый «кадр» победными выкриками творческого гения. – Немного ближе к камере. Головы ближе.

Тут подхватываю я:

– Аудитория скандирует: «Долли, пой».

Боб попытался выступить в роли толпы, жаждующей песен.

– Как в былые времена, Долли, – повторил я.

– Я не могу, – сказала Лиз.

Она уже вошла в роль. Мы с Бобом начали подпевать, и она, сбиваясь, запела:

– Крошка Долли, мечта, радость… Нет, нет. Не могу продолжать… – Она вынула платочек и вытерла слезу. Боб суетился вокруг, ловя крупный план. Лиз прохрипела: – Кажется, я забыла слова.

– Тогда, – сказал я голосом мистера Толстосума, – тогда твои друзья напомнят тебе. Крошка Долли, мечта и гордость Айдахо.

И Лиз запела вместе с нами.

– А кто это там за кулисами? – говорит Боб. – Я скажу вам кто! Ее девичья любовь, вот кто.

Я внес предложение:

– Это может сыграть Рок Хадсон.

Лиз сказала:

– И Гэри Грант может.

Боб добавил:

– Давайте будем смотреть правде в глаза, это сыграет даже Утенок Дональд.

Я задернул занавес.

– Меркнет свет, – фантазировал я. – И Долли остается в свете одного прожектора. – Я направил на нее свет настольной лампы.

– Теперь вступает оркестр. «Человек, которого я люблю», – объявила Лиз.

Мы с Бобом дали ей первые несколько нот. Она как-то взбодрилась. Когда Лиз запела, Боб сказал:

– Она смотрит на него со сцены. Он стоит за кулисами в тени, и вдруг выходит на свет.

– Рок Хадсон смахивает слезу, – добавил я.

– Гэри Грант смахивает слезу, – поправила Лиз.

Боб всхлипнул.

В эту минуту зазвонил телефон. Мы застыли на месте и некоторое время так и стояли, глядя друг на друга, пока Боб не предположил вслух:

– Это, должно быть, Спенсер.

– Может быть, – ответил я. – Но лично я в этом сомневаюсь.