Только моя
Шрифт:
Размышления Мамая прервала телефонная трель. Мамай приложил аппарат к уху, и чем дальше он слушал, тем больше темнел его взгляд.
Он не ожидал, что все будет ясно и просто. Но все оказалось буквально покрыто мраком и пеленой неизвестности. Загадочная женщина с непонятной судьбой. Жена покойного ныне Вячеслава Прокопенко, в прошлом — известного бандита, сформировавшего группировку киллеров, которая не распалась даже тогда, когда он отошел от дел. Довольно опасный тип, однако в быту — милый и добродушный человек.
Кравцов был его другом и сподвижником. Это правда, что он запал на жену Прокопенко,
Мамай автоматически нажал кнопку отбоя, услышав в трубке гудки. Услышанное с трудом укладывалось в голове. Лида оказалась совсем не простой женщиной, и в то же время казалась такой доверчивой и наивной. Только наивная и не битая опытом женщина могла отправиться босиком ноябрьской ночью по шоссе…
Но ему нельзя делать поспешных выводов. Ведь по сути дела Мамай ее совсем не знал. Одно только было фактом: она в беде, и он, Мамай, добавил изрядную каплю в чашу ее и без того нелегкой участи. Вполне возможно, что она, сама не ведая, расплачивается за прошлые грехи покойного мужа, а может быть и за свои собственные. Мамай не знал, но уже точно сознавал, что намерен выяснить это до конца во что бы то ни стало.
Глава 37
Лида с трудом разлепила будто налившиеся свинцом веки и попыталась встать, чтобы успокоить орущего благим матом малыша. Она опять разбудила его, испугала своим кашлем. Что говорить, ей самой было страшно, когда грудь ее буквально разрывало на части, а из глаз текли слезы. Встать не получилось: ноги еще больше опухли и невыносимо горели, как будто кто-то поливал их кипятком.
Но и без этого тело было словно ватным. Лида не могла заставить себя пошевелить пальцами, а нужно было хотя бы покачать малыша. Людмила Серафимовна, хозяйка квартиры, вызвалась купить молока, чтобы его покормить. Лида едва не заплакала, вспомнив, что еще пару дней назад Степка с удовольствием сосал материнское молоко, а теперь груди нестерпимо болели от того, что молоко свернулось.
Врач, которого вызвала хозяйка, поставил ужасающий диагноз: двустороннее воспаление легких. Немедленная госпитализация. Однако Лида не могла себе этого позволить, ей некому было доверить малыша. Если будет совсем уж худо, она позвонит родителям, но это был крайний случай.
Только вряд ли может быть хуже, чем ей сейчас. Лида так и не смогла подняться к сыну. Беспомощно опустив голову на подушку, она услышала, как Людмила Серафимовна зашла и взяла на руки кричащего малыша. Лида кожей почувствовала ее укоризненный и сочувствующий взгляд, но ей слишком хотелось спать, и она уснула.
Серафимовна отнесла Степку на кухню, подогрела молока и напоила с ложечки. Мальчуган, привыкший к здоровому материнскому молоку, ел нехотя и то и дело отплевывался. Наконец он насытился и уснул. Серафимовна немного покачала его на руках и направилась в комнату, чтобы уложить в кроватку, однако услышав леденящий душу кашель матери, передумала и отнесла его к себе. Он
Несчастная и беспутная его мать. Мало того, что родила его от подонка-отца, бросившего семью на произвол судьбы, так еще и умудрилась попасть в руки грабителям, сотворившим с ней такое. Серафимовна не сомневалась, что Лида умалчивает о том, что ее не только ограбили. Любой порядочной женщине стыдно признаться в том, что ее изнасиловали. Серафимовне было гадко даже произносить это слово.
Непутевая, ох непутевая. Надо бы избавиться от нее, чтобы не навлечь и на себя карму ее невезучести. Только ведь безумно жаль девку. Так жаль, что аж плакать хочется.
В дверь позвонили, и Серафимовна, охая, пошла открывать. Должно быть, соседка. Или к Лиде пришел кто-то из ее студентов. Однако на пороге стоял незнакомый мужчина, увидев которого Серафимовне захотелось захлопнуть дверь, подпереть ее чем-то тяжелым и вызвать милицию. Огромный как гора, довольно красивый и хорошо сложенный, он источал угрозу и внушал страх.
Вероятно что-то такое мелькнуло в глазах старушки, потому что незнакомец решительно протиснулся в дверной проем, пресекая малейшую попытку закрыть дверь, и заговорил довольно мирно:
— Вы уж извините, что я так. Я не хотел вас пугать. Я ищу свою невестку Лиду. Она позавчера позвонила и дала ваш адрес.
— Лидочка? Ах да… Но она не говорила, что кого-то ждет. Впрочем, она могла забыть. Как вас зовут?
— Володя. Что там у нее стряслось? Она заболела?
— Ой, не то слово, — запричитала Серафимовна, сев на своего любимого конька. — Чуть жива. Врач вчера сказал: воспаление легких. Она так кашляет, что я уже не могу слушать.
— Может, ей надо в больницу?
— Врач так и сказал: немедленно в больницу. Но она ни в какую. Не на кого ей сына оставить. Дура! Так и помереть недолго, кому он тогда нужен будет? И сама же виновата. Зачем ей нужны эти студенты? Ох, непутевая.
— Не волнуйтесь, я ее отвезу в больницу.
— Хорошо бы, Володя. Давно нужна ей мужская рука и защита.
— Что с ней произошло? — выдержав паузу, спросил Мамай.
— Ограбили ее, сердечную. Два дня как, изверги, поиздевались. Мало того, что все отняли, даже одежду, так она еще от них босиком бежала. Ноги все порезала, ходить не может. Врач сказал, заражение может начаться, а она все: обойдется, да обойдется. Как же. Молоко уже пропало, Степку коровьим пою, а он есть не хочет.
— Могу я ее увидеть?
— А то как же! Прошу сюда.
Серафимовна открыла дверь в Лидину комнату и, вопреки тому, как ожидал Мамай, тактично осталась в коридоре.
В ноздри ударил противный запах лекарств. Воздух был спертым и пропахшим болезнью. Мамай сначала даже не узнал лежащую на кровати опухшую и осунувшуюся женщину, а когда осознал, что это и есть Лида, ужаснулся. Ей действительно было очень плохо.
Мамай присел на краешек кровати и взял ее руку в свою. Он корил себя за то, что заставил ее пережить. Он с таким трудом нашел ее. Только благодаря Димкиной интуиции, они обнаружили на ксерокопии номер телефона одного из студентов, вычислили его адрес и заставили дать телефон квартиры Серафимовны. Иначе он искал бы ее неделями, как Кравцов, и за это время она реально могла погибнуть.