Только на одну ночь
Шрифт:
Эд очень отрицательно относился к татуировкам на женском теле, а тут внезапно залип. Татуировка была красивая, ноги у Сапфиры были красивые, и друг с дружкой они отлично соотносились. И твою ж мать, какие изящные щиколотки… И туфли эти — с тремя ремешками на каждой лодыжке. Вот просто сучка-Сапфира, какого хрена вообще она так влияла на Эда? Не собирался он на неё залипать, лишь трахать, а тут — и не трахнул ни разу, а слюной изошел уже все тридцать раз.
Вот и стоял себе Эд у машины, курил, а в уме перебирал все недостатки Сапфиры, напоминая себе, что нет, это хреновый вариант, и ни в коем случае обращать на Сапфиру как на женщину внимания не стоит.
Наглая — это раз. Никакого трепета не испытывала ни перед чем: ни перед авторитетом начальства, ни перед мужчинами, ни перед мнением общественности. Какому доминанту нужна такая наглая женщина? Покладистость была достоинством, а не вот этот вот характер.
Высокомерная — это два. Как она дернула плечиком, когда Эд довел её до могилы отца.
“Оставь нас”.
Нас!
Вообще-то это Эд был тут “родственником умершего”, а Сапфира была исключительно отцовской девочкой для траха. Жениться он на ней так и не собрался. Значит — не так уж много и значила…
Рассудок у Эда был сволочью. Рассудок пробубнел, что вообще-то завещанные акции… И та херня на дне рождения. Не значила, а? Уверен?
Вот кстати третий недостаток Сапфиры. Самый жирный. Она была с отцом Эда. И идея проникаться искренним желанием к отцовской любовнице была далека от восхитительности. Тем более что девочка явно связалась с отцом из-за денег. И все вот это, все эти её жесты, все слова, летящие в стену фотографии, были чем-то фальшивым, надуманным. Ей хотелось показать, что ей не все равно — и она показывала. Ну а как еще? Пусть все думают, что у них там все “серьезно” с отцом было. И нет, разумеется, не он ей квартиру покупал. Её шикарную квартирку в неплохом районе Москвы. Да и акции опять-таки… Наверняка ныла, как ей тяжело работается и как бы хотелось пожить для себя.
Так что, все, пора завязывать. Тем более у девчонки горе, может, не грандиозное, при её внешности найти нового содержателя будет не сложно, но все-таки. Не совсем же она моральная курва, переживает же. Совершенно неуместно на неё вот так залипать. Тут не понятно как до секса-то довести, чтобы потом перевести в плоскость Темы, но, в конце концов, сейчас цель совсем другая. Сначала — она должна забрать заявление. А потом у Эда будет неделя, чтобы затащить Сапфиру в постель. Ну или две, только денег на подкуп Вика и продление “больничного” Гоши и жалковато. Но за две-то недели он справится! В конце концов, в чем сложность-то — задурить голову сабе? Кстати, где она?
Эд покосился на часы. Во рту уже от сигарет было кисло, давненько он не скуривал шесть штук за один только час. Долго же она прощается…
Между могил Эд брел неохотно. Кладбища он не любил в принципе, да и кто их вообще любит, кроме особенно увлеченных готикой подростков? Кладбище было элитным, все дорожки были ровные, асфальтированные, пространство между могилами было засеяно газонной травой и здесь ездил с газонокосилкой садовник, который помимо всего прочего умел в ландшафтный дизайн и придавал кустарникам разнообразные очень абстрактные формы. И конечно, памятники тут тоже были сплошь пафосные и дороженные, даже на них заказывали дизайнеров. Куда ни плюнь — везде лоск и китч, даже в посмертии.
Эд ждал, даже можно сказать, что слегка надеялся встретить Сапфиру на дорожке, ведущей к выходу. Снова подходить к отцовской могиле было на самом деле непросто по настроению. Его больше не было. И он не прожил даже половины той жизни, которую проживают очень многие. И какого хрена вообще?
Хорошо, что дорожки были асфальтовые, а не гравийные, а то сейчас Эд мог и спалиться, что он застукал Сапфиру не в самый подходящий для этого момент. Он никогда не видел, чтобы сидели вот так — сбоку от памятника, нет, не на земле — всю территорию могилы укатали в черным мрамор, но так вышло, что формально Сапфира стояла на коленях у ног отца — точнее у того его ростового портрета что сделали на памятнике. Стояла, прижималась лбом к мрамору, упиралась в него ладонями.
Плакала Сапфира беззвучно, со стороны вообще могло показаться, что она задыхается. Но все же лицо — алое от долгих слез, искаженный от невыносимой боли рот и ладони, сжатые в кулаки, а костяшки — разбиты, как у драчливого пацана. Она что, лупила по памятнику? Вот отбитая…
Сапфира не замечает Эда, она вообще ничего не замечает, и кажется — её слезам конца и вовсе не предвидится. И видеть такой стальную Сапфиру с зубами как у пираньи — будто видеть снежного человека. Вот реально вроде, но и сам себе потом вряд ли поверишь, не то что кто-то другой.
Эд подходит к могиле, но даже этого девушка не замечает. Почему-то от её беззвучности сильнее всего идет мороз по коже. Будто и это — не предел её горя, а дай она себе волю — и наверняка взорвалась бы, разнесла бы все это огромное кладбище.
— Свет.
Не реагирует. Вообще будто оглохла, ослепла. Приходится подойти, взять за плечо — чуть встряхнуть.
— Света…
Она кажется пустой, будто кукла. И как-то само по себе возникает ненавязчивое желание взять те мысли, которые Эд там предполагал, про деньги, про неискренность, свернуть в трубочку и запихнуть в задний карман джинс.
— Пойдем.
Эд заставляет девушку встать на ноги, но… Она будто разучилась ходить на каблуках и выпила одновременно. Сапфира пошатывается и чуть не падает на Эда. С минуту так и стоит, уткнувшись лбом в его плечо, вцепившись в пуговицу на его пальто, будто пытается вспомнить — кто она, где она и что ей делать дальше. А Эд ощущает себя идиотом, потому что категорически не понимает, что ему делать дальше. Хотя… Чего тут понимать?
Когда Эд подхватывает Сапфиру под колени, она взвизгивает и, кажется, слегка приходит в себя. У неё нет выбора, ей приходится вцепиться в шею Эда.
— Ты охренел? — раздраженно шипит Сапфира.
У неё зеленые, как крыжовник, глаза настоящей ведьмы. И все-таки Эд лишь поджал губы.
— Помолчи хоть минуту, — буркнул он и, не отпуская девушку с рук, зашагал в сторону выхода с кладбища.
Охренел, не охренел — какая, к черту, разница? Разрешения, что ли, спросить? У неё, которая вообще будто ушла в глубокую истерику? Может, пара пощечин и решила бы дело, но Эд и пальцем не собирался к Сапфире прикасаться, пока она не наденет ошейник. Если она, конечно, наденет. Что-то после увиденного Эду начало казаться, что его дело — труба. Что надо как-то по другому, потому что как он планировал — уже, кажется, не выйдет.