Только один год. Лишь одна ночь (сборник)
Шрифт:
– Не важно, с чем у него там проблемы, с яйцами или с сердцем, лечение все равно одно, – говорит Брудж.
– Какое же? – спрашивает Лин.
– Трахаться, – в один голос восклицают Брудж с Хенком.
Это уже чересчур.
– Пойду отолью, – говорю я, поднимаясь.
Я захожу в туалет и умываюсь. Потом смотрю в зеркало. Шрам еще красный, яростный, словно я его ковырял.
В коридоре снова полно народу, только что закончился очередной фильм, не Бонт, а какая-то елейная британская романтическая комедия, из тех, где через два
– Уиллем де Руитер, не иначе.
Я оборачиваюсь и вижу влажные от поддельных чувств глаза Ана-Лусии Аурелиано.
Я останавливаюсь и жду, когда она подойдет. Мы целуемся. Она машет своим друзьям, которых я тоже знаю по колледжу, чтобы шли без нее.
– Ты мне даже не позвонил, – говорит она, дуя губки, словно обиженная маленькая девочка – ей это выражение всегда придает очарования, впрочем, как и любое другое.
– У меня номера не было, – отвечаю я. У меня нет никаких причин стараться ей угодить, но это уже как рефлекс.
– Я же тебе его дала. В Париже.
Париж. Лулу. Чувства, возникшие во время фильма, снова возвращаются, а я защищаюсь. Париж был фикцией. Точно такой же, как и романтическое кино, которое только что посмотрела Ана-Лусия.
Она подается ко мне. От нее приятно пахнет, как будто корицей, дымом и духами.
– Может, снова дашь, – говорю я, доставая мобильник. – Тогда я смогу позвонить.
– К чему это? – говорит она.
Я пожимаю плечами. Я слышал, что когда между нами в прошлый раз все закончилось, Ана-Лусия была весьма недовольна. Я убираю телефон.
Но тут она хватает меня за руку. У меня она холодная. У нее горячая.
– Я имею в виду, зачем звонить потом, если я вот, прямо тут и сейчас?
Да. Она тут. И я тоже.
Лечение одно, слышу я голос Бруджа.
Может, так оно и есть.
Десять
Комната Ана-Лусии похожа на кокон, пуховые одеяла, обогреватели работают на полную мощность, нескончаемый густой горячий шоколад. Первые дни я просто рад быть здесь, с ней.
– Ты предполагал, что мы когда-нибудь снова будем вместе? – воркует она, прижимаясь ко мне, словно крошечный теплый котенок.
– Гм, – правильного ответа на этот вопрос просто не существует. Я никогда ничего подобного не предполагал, потому что изначально не считал, что мы «вместе». Той туманной весной, когда умер Брам, у нас с Ана-Лусией закрутилась интрижка на три, максимум четыре недели, когда я всем на удивление затормозил в обучении, зато также на удивление преуспевал по части женщин. Правда, преуспевал – не совсем верное слово. Оно подразумевает какие-то усилия, а тут мне их впервые в жизни прикладывать не пришлось.
– А я знала, – говорит она, нежно кусая меня за ухо. – Я о тебе за эти годы так часто вспоминала. А потом эта внезапная встреча в Париже, и я поняла, что это что-то означает, что это, типа, судьба.
– Гм, – повторяю я. Я помню, как мы столкнулись в Париже, и мне тоже показалось, что это что-то значит, но точно не судьба. Скорее словно старая жизнь попыталась зажать меня в тиски на день раньше, чем я ожидал.
– Но ты мне не позвонил, – напоминает Ана-Лусия.
– Ой, ну. Были другие дела.
– Я уж не сомневаюсь, что были другие. – Она запускает руку мне между ног. – Я видела, что ты был с девчонкой. В Париже. Она была симпатичная.
Сказано это как бы невзначай, даже с пренебрежением, но внутри что-то колет. Как будто предупреждая. Рука Ана-Лусии все еще лежит у меня между ног, и это производит ровно тот эффект, на который она рассчитывала, но теперь где-то в этой комнате как будто бы появилась и Лулу. И как и в тот день в Париже, когда мы, гуляя по Латинскому кварталу, наткнулись на Ана-Лусию с ее сестрами, мне хочется, чтобы они не приближались друг к другу.
– Симпатичная, но ты – красавица, – говорю я, чтобы сменить тему. Это, с одной стороны, правда, а с другой, эти слова пустые. Может, формально Ана-Лусия и симпатичнее Лулу, но подобная конкуренция редко разрешается на основании этих формальностей.
Она сжимает меня сильнее.
– Как ее звали?
Я не хочу произносить ее имя. Но Ана-Лусия крепко за меня взялась, если я не скажу, это вызовет подозрения.
– Лулу, – говорю я в подушку. Это ведь даже ненастоящее ее имя, но все равно кажется, будто я ее предаю.
– Лулу, – повторяет Ана-Лусия. Отпускает меня и садится. – Француженка. Вы с ней встречались?
В окно пробивается утренний свет, бледный, серый, он придает всему, что вокруг, легкий зеленоватый оттенок. И почему-то в этом сером рассвете воспоминание о Лулу в той белой комнате начинает просто светиться.
– Нет, конечно же.
– Значит, просто очередная интрижка? – Ана-Лусия отвечает смехом на свой собственный вопрос, и меня это ее понимание раздражает.
После всего, что случилось той ночью в сквоте, Лулу провела пальцем по запястью, и я сделал то же самое. Мы как бы показывали на пятно, на такое, которое остается навсегда, даже если ты против. Это что-то значило, по крайней мере, в тот момент.
– Ты же меня знаешь, – небрежно говорю я.
Ана-Лусия снова смеется – это гортанный, густой и снисходительный смех. Она садится на меня сверху, словно наездница.
– Знаю, – говорит она, сверкая глазами, и проводит пальцем по моей груди. – Я теперь знаю, через что ты прошел. Раньше я этого не понимала. Но я повзрослела. Ты тоже повзрослел. Думаю, теперь мы стали новыми людьми с новыми потребностями.
– Мои потребности не изменились, – говорю я. – Они у меня абсолютно те же. Самые базовые. – Я резко тяну ее к себе. Я все еще сержусь, но напоминание о Лулу меня взбудоражило. Я провожу пальцем по кружевам, обрамляющим лифчик Ана-Лусии. Засовываю палец под бретельку.