Только один выход
Шрифт:
Магазины давно закрылись, китайские торговцы мирно спали в своих постелях, но ночные лавки были еще открыты. Некоторые из заведений работали круглосуточно. Я знал, что эти лавки служат лишь прикрытием. Войди в одну такую, и ты попадешь в настоящий лабиринт пересекающихся коридоров, так или иначе сходящихся между собой и напоминающих ходы кроличьей норы.
И я начал свое расследование. В голове у меня хорошо сохранился план той лавки, но мне нужно было уточнить кое-какие детали. Я уже и раньше появлялся здесь в таком виде, так что многие обитатели запомнили седовласого
Я вошел в одну из дверей и поплелся по лабиринту кроличьей норы.
— Хо шай ма, — неуверенно пропел охранник.
Я всегда получаю истинное удовольствие, когда слышу китайское приветствие. «Хо» означает «хорошо», «шай кай» — это по-китайски «вся вселенная», а «ма» — обозначение вопроса. Поэтому когда китаец произносит традиционное приветствие, он на самом деле спрашивает, все ли хорошо в этом мире. И мне всегда бывает ужасно смешно, когда какой-нибудь китаец, хитрющий как лиса и скользкий, как мокрое стекло, кланяется тебе и вопрошает, все ли в порядке в подлунном мире.
— Хо шай кай, — проговорил я с утвердительной интонацией.
— Куда идет отец? — поинтересовался китаец.
Я окинул его суровым взглядом:
— В компанию «Фа Ки».
Он улыбнулся:
— Компания «Фа Ки» потерпела убытки и закрылась на три луны до лучших времен. Много было крапленых билетов.
Я кивнул, однако не стал останавливаться.
— Почтенному старцу лучше не соваться в их комнаты, — продолжал охранник. — А что вам там нужно?
Я закатил глаза, изобразив на лице старческое нетерпение:
— Разве может журчащий ручей спрашивать у гладкой поверхности озера?
Пожав плечами, охранник вернулся к своим обязанностям. — Бродя по запутанным переходам, я наконец нашел помещение, снимаемое компанией «Фа Ки», только много мне это не дало. Письменный стол тикового дерева, дорогостоящие гобелены, восточные ковры — все исчезло. Комната, в которой меня недавно принимали, теперь стояла пустая. Она сослужила свою службу и больше была не нужна.
Но мне не долго пришлось удивляться. Рядом, в крошечной комнатушке, три китайца играли в свое извечное домино. Я обратил внимание на их сдержанность и быстрые точные движения. Чувствовалось, что они принадлежат к особому типу. В стороне, в темном углу, сидел четвертый китаец, крохотными узкими глазками молча следя за происходящим. Я немного понаблюдал за игрой, точнее — за игроками.
Немного погодя по сигналу одного из них они поменялись местами. Тот, что сидел в углу, теперь присоединился к остальным, а один из игроков занял его место.
Было очевидно, что эти китайцы-наемники охраняют помещение. В Китае искусство убивать является одной из профессий. Каждый уважающий себя гражданин имеет собственных наемных убийц, чтобы в случае надобности обратиться к специалисту, а не убивать самому — нельзя же пломбировать самому себе зуб или вырезать аппендицит.
Эти четверо были настоящими наемными убийцами и, судя по всему, хорошо знали свое ремесло.
— Тому, кто достиг преклонного возраста, лучше дышать там, где воздух чище, — многозначительно заметил один из игроков.
— Тому, кто достиг преклонных лет, нужно совсем мало воздуха, — возразил я. — Юности требуется больше воздуха, ибо она дышит и говорит без нужды. Старость только дышит.
Они переглянулись.
— Отец, — учтиво проговорил один из них, поднимаясь. — Мы не просто сидим, мы ждем. В любую минуту здесь может подняться дым, пороховой дым, и он закоптит воздух. Разве сможет достигший преклонных лет уйти отсюда быстрее, чем придет полиция?
Я слегка склонил голову:
— Благодарю тебя, юноша. Молодость имеет силу и верит в полет. Старость знает науку равновесия и верит в мудрость. Да будет страх вам неведом.
С этими словами я повернулся и медленно, с достоинством побрел своей дорогой. Итак, они ждали. Ждали, когда придет тот, кого нужно убить. Неужели босс с ледяными глазами готовил этот теплый прием для меня?
Мертвое тело мошенника, найденное в китайском квартале, вряд ли обеспокоило бы полицию. А если к тому же этот мошенник оказался бы Эдом Дженкинсом, полиция и вовсе издала бы вздох облегчения.
Я зашел в ночную чайную. Мне нужно было посидеть и подумать. Усевшись с чашкой чая перед низеньким столиком тикового дерева и поглаживая бороду, я погрузился в размышления. Хороший актер сливается с персонажем, которого изображает. Обнаружить манеры западного человека в Чайнатауне, да еще будучи загримированным под китайского старца, означало быть разоблаченным. Хорошо зная психологию китайцев, я всегда старался не только говорить и выглядеть в соответствии со своей ролью, но так же и думать.
Сидя в чайной, я пытался мыслить в соответствии с философией китайцев, которая рассматривает время как вечность, а не как короткий промежуток жизни одного человека.
Спокойно, философски, я еще раз вернулся к событиям последних дней. Справа, из-за ширмы, было слышно, как милуются парочки, решившие провести остаток бурной ночи в полумраке китайского ресторанчика. Но мне был слышен также и другой звук: слабые непрекращающиеся всхлипывания — за ширмой тихо плакала женщина.
Движимый скорее любопытством, нежели чем-то другим, я подошел, отдернул занавеску и шагнул за ширму.
На диванчике, отодвинув посуду в сторону и склонив голову на столик, сидела девушка. Закрыв лицо руками, она горько плакала. На левой руке ее была родинка.
Усевшись напротив, я принял полную достоинства позу и стал поглаживать бороду.
— Подобно колесам повозки, прокладывающим свой путь за упряжкой, страдания неотступно идут вслед за нами, — изрек я слабым старческим голосом с сильным акцентом — ведь сейчас я был китайцем, плохо говорящим по-английски.
При звуке моего голоса она распрямилась и изумленно уставилась на меня. Это была та самая девушка, которую я знал под именем Мод.