Только один закон
Шрифт:
– Как вы попали в военную полицию?
– Был полицейским до армии.
– Полицейским? Зачем же вы поменяли работу на Вьетнам?
– Я не менял. Просто задумал уйти из полиции, а «дядя Сэм» решил, что мне необходимо повоевать.
– Вас призвали.
– Да.
– Но вы могли оставаться полицейским и избежали бы призыва.
– Мог.
Крэнстон смотрел на Девлина, ожидая дальнейших объяснений, но их не последовало. Наконец он хмыкнул и проговорил:
– Полагаю, в военной полиции было лучше, чем во Вьетнаме. Когда это было?
– В семидесятом.
– А-а, к тому времени дела уже шли совсем дерьмово. Билли тянул второй срок. Вы слышали, что произошло?
– Нет. После того как мы попали в Камбодже в переделку, потом практически не имели связи.
– Вам, ребята, конечно, нечего было там делать. Идиотские лазания через границу. Проклятый кретин Никсон. Впрочем, не мне его крыть. Именно он присвоил мне генеральское звание. Я получил хорошую пенсию, но не следовало делать и половины из того дерьма, что мы наворотили во Вьетнаме. Слишком многим парням, вроде моего Билли, война поломала жизнь.
– Так что случилось?
– С Билли?
– Да.
– Как и большинство молодых, он считал себя непобедимым. Мог пойти на любой рискованный шаг. Я тогда подумал, если он будет находиться под моим командованием, то удастся его как-то уберечь, но...
– Что?
– За несколько дней до того, как пришло время собирать чемоданы, несчастного болвана взяли в плен. Прежде чем мы его обменяли, он успел два чертовых года просидеть в яме. Это очень много. Мальчик заслужил Бронзовую и Серебряную Звезды. Его представили к Медали за Заслуги. Получил три Пурпурных Сердца. Однако растерял боевой дух в лагере. По нему словно танком прошлись, мистер Девлин. Билли уже не смог стать прежним.
– Что с ним стряслось?
Крэнстон пожевал кончик незажженной сигары, будто желал остановить рвущиеся наружу слова. Но они продолжали изливаться горестным потоком.
– О, Господи, да вы же, наверное, слышали о таком. Послешоковый синдром или как его там. В мое время это называли ступором. Или усталостью от войны. Все едино. Ты выжат до дна. Смят. Подавлен. Не можешь находиться в комнате, где есть люди. Нет сил сконцентрироваться. Просыпаешься ночью в поту. Не можешь ничем заниматься всерьез. Да вы, должно быть, видели такое.
– Кое-что.
– Кое-что? Надеюсь, вы не из тех, кто делает вид, что ничего страшного не произошло?
– То, что случилось, не должно было случиться.
Крэнстон опять принялся жевать сигарету и проворчал:
– Да уж, никто теперь не желает вспоминать о прошлом. Даже те, кто побывал там.
– Чаще именно те, кто побывал там.
– Я не стыжусь того, что мы делали, мистер Девлин.
– Может быть, оттого, что повезло, и вы, впрямь, не делали ничего постыдного.
Вместо ответа Крэнстон резко встал с дивана и пошел в кухню. Он выдвинул ящик шкафчика и стал нервно шарить там, отыскивая спички, чтобы прикурить сигару.
– Не знаю, как насчет «повезло», мистер Девлин, но когда я туда прибыл, то имел достаточно высокий чин, чтобы не ковыряться в дерьме.
– Но, по крайней мере однажды, вам пришлось в него окунуться, или это опять собака?
Крэнстон не ответил сразу. Найдя спички, он занялся сигарой. Потом открыл шкафчик над мойкой, вытащил бутылку и высокий стакан, плеснул порядочную порцию виски «Мейкерз Марк». Потом вернулся в комнату, постукивая протезом по деревянному полу и выпуская едкие клубы сигарного дыма. Генерал устало опустился на диван, отхлебнул немного из стакана и сказал:
– Да, это случилось во Вьетнаме. Однажды меня ранило в Корее, но не до такой степени, чтобы остаться без ноги. Счастье изменило Крэнстонам на этой проклятой войне. Ногу мне отстрелили, когда я выбирался из вертолета. В основном я только тем и занимался, что мотался на чертовом вертолете с инспекциями. И двух шагов не отошел от вертушки. Очередь крупнокалиберного пулемета полоснула на два дюйма выше лодыжки. Ступню словно корова языком слизнула. Меня снова затащили в вертолет, перетянули ногу жгутом, впрыснули морфий. Я практически ничего не успел почувствовать. Самое поганое, что культя не заживает окончательно. Каждые пять-шесть лет мне отрезают очередной кусок сгнившей кости. Когда медики откромсают колено, мне хана. Врачи говорят, что лучше бы не ступать на больную ногу. Что может быть глупее, правда?
– Да, уж.
– Не думаю, что дело в этом. Видимо, я подцепил там какую-то заразу, от которой никак не могу избавиться.
После упоминания о заразе мужчины умолкли. Говорить сейчас о том, ради чего Девлин прибыл сюда, было вроде не ко времени. Крэнстон допил виски, глотнул еще пива и посмотрел на часы.
– В десять я обычно ложусь. Встаю в пять-шесть. Разве что поднимусь пару раз за ночь, чтобы отлить по-стариковски. Вы, наверное, еще живете по континентальному времени и, должно быть, тоже не прочь в постель.
– Наверное, смогу уснуть.
– Пойдемте, покажу комнату.
Крэнстон повел Девлина по коридору в левое крыло дома, показал ванную комнату, которой мог воспользоваться гость, и спальню, отведенную ему. В спальне были широкие раздвижные двери, выходившие на океан. От мерного, монотонного шелеста океанских волн Девлина сразу же потянуло в сон.
Хозяин пожелал гостю спокойной ночи и отправился к себе, постукивая по деревянному полу протезом. Вскоре стук затих. Вдалеке хлопнула дверь спальни. Дом погрузился в полную тишину.
Девлин посидел, слушая плеск и шелест океанских волн, посмотрел на луну. Тусклый свет проникал в комнату через застекленные двери. Перед домом стояло, расправив ветви, железное дерево.
Девлин повернулся и направился в ванную. Разделся, принял душ, побрился, почистил зубы. Из ванной вышел с ощущением расслабленности и чистоты, отмытым от казенных самолетных запахов, которые, казалось, впитались в кожу. Он заснул очень быстро, овеваемый прохладным ночным бризом Гавайев, убаюканный мягким шорохом Тихого океана, едва успев подумать о судьбе покалеченного, озлобленного человека, который спивается в одиночку за высокой стеной, охраняемый огромным злым псом.