Только однажды
Шрифт:
Он властно завладел ее ртом. Она страстно ответила ему. Этот поцелуй нельзя было назвать нежным. Это был настоящий взрыв чувств. Их языки переплелись, кружась, изучая, упиваясь. Джемма старалась все запечатлеть в памяти.
Хантер попытался отстраниться.
Он дышал так же хрипло и прерывисто, как и она сама. Подняв руки, он сжал ее запястья и отцепил ее руки от своей шеи. Возвышаясь над ней в темноте, удерживая в руках ее запястья, он посмотрел ей прямо в глаза. В темноте его собственные глаза казались совсем черными, в них отражались обуревавшие его противоречивые чувства.
– Я должен это сделать, Джемма!
– Я
Джемма подумала, что он собирается отпустить ее, и закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уйдет. Но он, оставаясь на расстоянии примерно фута от нее, наклонился и еще раз коснулся губами ее губ. Поцелуй был легким, как дуновение ветерка, и длился всего мгновение. Затем все кончилось.
Джемма плотнее запахнула плащ, все еще помня теплоту его объятий, и ушла, оставив его одиноко стоять над рекой.
Впервые в жизни Хантер почувствовал себя по-настоящему одиноким. И впервые одиночество не принесло ему удовлетворения и покоя. Когда он смотрел, как Джемма уходит, направляясь к домику Нетти, постепенно растворяясь в ночной темноте, какая-то часть его рвалась ее окликнуть, умолять простить его и забыть все, что он только что сказал. Но это означало бы лишь продлить агонию.
Хантер сделал глубокий вдох и ждал, пока холодный воздух остудит его кровь. Ему следовало бы знать, что не стоило целовать ее вновь, но жестокая правда состояла в том, что он уже достиг точки, когда не мог больше отказывать ей и себе. Наблюдая за Джеммой во время праздника, он понял, что если останется еще хотя бы на один день, если проведет еще один лишний час с Джеммой, то утратит всякую осторожность и уложит ее в постель. Тогда уже не будет путей к отступлению. Он больше не найдет в себе сил покинуть ее.
Ему следовало бы спросить у нее имя святого, который поможет ему пережить следующий час. Ему чертовски хотелось уехать немедленно, не прощаясь. Но нужно было сначала собрать снаряжение и припасы. К тому же у него была родня. Они любили его. А это превыше всего!
Он обязательно должен вернуться назад в украшенный к Рождеству зал фактории и сообщить всем, что с первыми лучами рассвета уезжает. Он должен со всеми попрощаться, поцеловать Ханну и малышей, вытерпеть безутешные слезы Нетти и глубокую печаль в глазах Люси. Он должен проститься со всеми, отчетливо понимая, что скорее всего видится с ними в последний раз.
Глава 17
Верховья Миссури, март 1817 года
Мечта может обернуться холодной безлюдной пустыней, подобной снегу, отблескивающему бело-голубым под лучами весеннего солнца. Хантер верхом пересекал открытую равнину, ведя за собой вьючных мулов. Он все чаще прислушивался к звуку собственного дыхания, наблюдая за облачками пара, образующимися при каждом выдохе на резком холодном ветру.
Надвигалась буря. Хантер предчувствовал это, ощущал в воздухе. Множество раз он просыпался по утрам, чтобы двигаться вперед, и теперь даже рад был, что понадобилось искать место, чтобы укрыться от непогоды.
Щурясь от солнца, Хантер разглядывал тонкую белую полоску дыма, пересекавшую небо. Поблизости находились зимние становища индейцев племени мандан. Хантер уже проезжал мимо нескольких индейских селений и обнаружил, что здешний народ любопытен и охотно соглашается торговать. Он направил коня в сторону дыма, и вскоре дорога пошла
– Привет! – громко воскликнул Хантер, но не получил никакого ответа.
Только эхо его собственного голоса, разносившееся над холмами, да стрекот сороки в отдалении нарушали тишину долины. Хантер тронул коня и подъехал к жалкой лачуге.
Опасаясь, как бы ему не снесли голову, Хантер снова окликнул хозяев и расчехлил ружье, прежде чем подойти к двери. Кроме дыма, выходившего из трубы, там не наблюдалось никаких признаков жизни. Взявшись за ручку двери, Хантер крикнул еще раз. Внутри кто-то закашлял.
Хантер тронул задвижку и увидел, что она не заперта. Держа ружье наготове, он медленно отворил дверь. Хижина оказалась ненамного больше коптильни в Санди-Шолз. Полом служила холодная, плотно утрамбованная земля. Скудная самодельная мебель демонстрировала еще более жалкие способности хозяина по части обработки дерева. Тонкий кусок желтой кожи прикрывал единственное окно. Тусклый солнечный свет окрашивал засаленную оконную завесу, но почти не освещал лачугу.
В каморке стоял отвратительный запах загнивших, плохо обработанных кож, немытого тела, мочи и смерти. У задней стены стояла кровать. В первый момент Хантеру показалось, что она пуста. Потом он снова услышал кашель – слабый, скрежещущий звук. Он и сам-то едва мог дышать в таком смраде. Медвежья шкура, покрывавшая постель, едва заметно поднималась и опускалась, доказывая, что там кто-то есть.
Несмотря на огонь в очаге, в комнате было очень холодно. Хантер пересек землянку, чтобы посмотреть, что за человек лежит там при смерти, под медвежьей шкурой. Хриплый кашель снова нарушил тишину.
– Эй? – Хантер подошел ближе.
Слабый скрипучий голос послышался из-под шкуры:
– Если вы… пришли убить меня… скорее кончайте с этим.
В промежутках между словами больной судорожно дышал, хватая ртом воздух, но под конец совсем задохнулся.
Хантер подошел вплотную к постели и посмотрел на исхудалое, полное страдания лицо старика, в водянистых карих глазах которого застыла боль. Желтовато-серая кожа казалась неживой. Тонкие руки, напоминавшие вороньи лапы, были увиты синими венами, выступавшими подобно узлам на веревке. Рукава его кожаной куртки совсем почернели, одеревенев от грязи и дряхлости. Все в этом старике – его жидкие волосы, его кожа, его одежда – выглядело необыкновенно хрупким. Казалось, стоит лишь прикоснуться – ион рассыплется в золу.
– Я пришел не для того, чтобы вас убивать, – сказал Хантер, морщась от невыносимой вони.
– Тем хуже, – прошептал старик.
– Надвигается буря. Я искал место, где можно ее переждать. – Хантер задумался, сможет ли он продержаться в зловонной лачуге хотя бы час, не говоря уже о том, чтобы оставаться здесь все время, пока бушует ненастье.
– Пожалуйста… располагайтесь…
– Где у вас вода? Я дам вам напиться, – вызвался Хантер, взглянув на сухие, потрескавшиеся губы старика. Табачно-красные кровавые струйки засохшей слюны тянулись из углов его рта вниз по щеке. Грязное засаленное одеяло возле головы было покрыто пятнами крови. Хантер удивился, как старику удается поддерживать огонь в очаге.