Только позови
Шрифт:
— Сукин ты сын, — проговорил Прелл так же тихо и ровно, но голос у него почти звенел, как тугая струна. — Я тебя прикончу, дай только выбраться отсюда.
Как пить дать, прикончу. Я тебя из-под земли достану, падло. Жизнь положу, а прикончу.
— Это мы еще посмотрим, — возразил Уинч. — Я, может, сам копыта откину, пока ты выберешься отсюда, — сказал он и подумал, усмехнувшись про себя, что в его словах, пожалуй, больше истины, чем кажется. Теперь Прелл заимел смертельного врага. Ну и хрен с ним! Каждому нужен враг.
— Зато не заведешь больше никого в западню, и то хорошо.
С подушки на Уинча смотрели
— Я думаю, вам лучше уйти, — замельтешил подле Уинча санитар. — Правда лучше!
— Ладно, пойдем. Не трусь, малый! Давай воюй, — сказал Уинч и, круто повернувшись, вышел. В коридоре он тяжело привалился к стене, чтобы отдышаться и прийти в себя. Он вдруг почувствовал себя измочаленным и постаревшим.
— Боже ж ты мой, — нудил Стрейндж, топчась рядом. — Зачем тебе это понадобилось, старшой?
— Да помолчи, дубина ты стоеросовая, — прошипел Уинч. — Проваливай отсюда.
Через минуту Уинч выпрямился и зашагал к себе в отделение. Он догнал Стрейнджа, опередившего его шагов на десять, и они молча пошли рядом.
Дней через пять случилось чудо: Прелл пошел на поправку. Он не сразу заметил признаки выздоровления, и прошло еще несколько суток, прежде чем он убедился в этом. Начала заживать нога. Словно не было ничего особенного, просто перелом, постепенно срасталась кость. Стрейндж не верил своим глазам. Он полагал, что после Уинчева посещения состояние Прелла ухудшится. Но тот поправлялся; кризис, которого они так долго ожидали, миновал. Стрейндж, конечно, никак не приписывал улучшение визиту Уинча, скорее наоборот. Уинч совсем потерял самообладание. Сдал старик, сильно сдал, думал Стрейндж, хотя понятия не имел, что же с ним такое. Они с Лэндерсом подолгу торчали у Прелла. Стрейндж обратил внимание, что тот ни разу не упомянул про разговор с Уинчем, и подумал, что не хотел бы быть на месте Уинча, когда Прелл поднимется.
Уинч и сам терялся в догадках. Он не мог поверить, что улучшение состояния Прелла вызвано его приходом и разговором с ним. Слишком внезапен и крут был перелом. Раз это могло случиться так быстро, значит, Прелл сам пошел на поправку до их встречи. Выходит, вся его затея была напрасной.
У Лэндерса была своя собственная теория относительно происшедшего. Взяв клятву молчать, Стрейндж рассказал ему о стычке Уинча с Преллом, но Лэндерс не усмотрел никакой связи между двумя событиями. Через несколько дней после того, как весть о выздоровлении Прелла распространилась по госпиталю, он случайно встретил подполковника Каррена. Это было в одном из многочисленных крытых переходов. Каррен остановил его.
— Все собирался сказать вам кое-что, но не было случая, — начал Каррен со своей непонятной жизнерадостной улыбочкой. — Помните наш разговор по поводу вашего приятеля? Я говорил, что мы все средства испробовали, а вы возразили: может, что-нибудь не давать, может, у него организм не принимает. Помните?
— Нет, не помню, — признался Лэндерс.
— Зато я помню. Так вот, я начал думать. Полночи как-то просидел над его историей болезни и обнаружил кое-что любопытное. Всем раненым с Тихоокеанского театра назначают атабрин, это такое противомалярийное средство. Мы даем его всем на протяжении четырех месяцев после возвращения, такова практика. — Каррен нагнулся к Лэндерсу и, улыбаясь, дотронулся до его рукава. — Я обнаружил, что Преллу тоже прописан атабрин. Вполне естественно — он ведь тоже с Тихого океана. И вот я решил снять назначение. На свой риск, молчком. После этого он начал поправляться.
— Но это возможно — с медицинской точки зрения?
— Нет, конечно, нет! — Лицо Каррена сделалось серьезным. — Но бывают самые невероятные вещи. Мы же имеем дело с живыми людьми. Каким только воздействиям не подвержен человек! Эта проблема почти метафизическая. Ваш Прелл — больной с пограничным состоянием. Не исключено, что в таких тяжелых случаях атабрин дает дополнительную нагрузку на организм и препятствует выздоровлению. Но доказать это я бы не сумел.
— Значит, Прелл обязан вам…
— Мне не хотелось бы, чтобы это распространилось. Никто не знает об этом, даже подполковник Бейкер. Пусть это останется между нами, договорились?
— Договорились, — согласился Лэндерс. Он сдержал слово. Он не поделился даже со Стрейнджем, не то что с Уинчем.
Через некоторое время он осторожно завел «теоретический» разговор на эту тему с фельдшером в своем отделении. Тот порыскал в справочниках и авторитетно заявил, что нет никаких оснований предполагать, будто атабрин может препятствовать процессу выздоровления — он вообще не оказывает побочных действий. Тогда зачем Каррену взбрело плести такую бодягу? Сказать Уинчу? Да тот на смех его поднимет.
Но Уинчу было бы безразлично. Он, наверное, даже не услышал бы, что ему говорят. Начиная с Леттермана он потратил столько труда и нервов на паршивца Прелла, что совершенно ослаб. У него едва хватало сил вылезти из постели, чтобы поесть. Врачи утверждали, что слабость — результат быстрого перелета из Калифорнии сюда и перелома в его общем состоянии. Само собой, они ничего не знали о Прелле и рекомендовали покой — это единственное, что ему нужно. Уинч слушал их вполуха. Он по-прежнему принимал мочегонные, и у него не возникало желания взять увольнительную. Он уставал от одной мысли, что надо куда-то ехать и что-то делать. Однако когда его вызвали к главному сержанту Александеру — это было через неделю после того, как Прелл пошел на поправку, — он не медлил ни минуты.
Убедившись, что состояние Прелла резко улучшилось, Джек Александер немедля загнал в Вашингтон соответствующую бумагу. Он направил ее в управление генерал-адъютанта, откуда был первый запрос. Сейчас он молча подвинул Уинчу какой-то листок. Это было распоряжение наградного отдела прислать материалы на Прелла. Выписки из послужного списка, личного дела, характеристику — словом, все, что положено для принятия окончательного решения о награждении Почетной медалью конгресса. Уинч внимательно прочитал документ и вернул его Александеру.
— Пить тебе, конечно, нельзя, — заскрежетали слова в гортани бывшего боксера, — но отметить такое событие надо. Хочешь увольнительную в город? Проведешь времечко с какой-нибудь дамзель.
Уинч молча покачал головой. Больше всего ему хотелось сейчас расхохотаться.
Само собой, придется подождать официального подтверждения, но это уже чистая формальность, сказал Александер. В их госпитале Почетную медаль никому еще не давали, это будет в первый раз. Они, натурально, это дело поднимут на должную высоту, только тем сейчас и заняты. Полковник Стивенс лично разрабатывает церемонию торжественного вручения наград. Такой в Килрейни еще не было.