Только позови

Джонс Джеймс

— Да нет уж, спасибо, обойдусь как-нибудь.

Встретив такой отпор, он говорил примирительно, стараясь обратить все в шутку. Ко Лэндерса уже понесло.

— Послушай, ты, — сказал он негромким срывающимся голосом. — Тебе известно, что это такое, нет? — он показал на боевой значок пехотинца над левым нагрудным карманом. — Тебе известно, как это достается? Когда заработаешь такой, тогда и поговорим. А до тех пор — заткнись. И проваливай отсюда, чучело летучее!

Испуганный сержант молча поплелся к себе на место. Лэндерсу даже обидно стало. Но какая-то малая, разумная часть его существа была рада. К горлу подступили слезы. Еще момент, и

он расплакался бы от бессильной ярости. Дай он волю слезам, наверняка двинул бы парня тяжелой казенной тростью. Прямо по черепу.

Сидевшая напротив молодая усталая, измотанная ездой женщина, судя по всему недавно вышедшая замуж, сочувственно улыбнулась и попыталась завязать с ним разговор.

— Милочка, может, помолчите, а? — стараясь сдерживаться, сказал Лэндерс. — Я сижу, никого не трогаю. Не пристаю к вам, ничего. Помолчите, а?

После этого пассажиры перестали замечать его, словно его и не было. Лэндерс злился, курил и смотрел в окно. Когда поезд прибыл на станцию, где предстояла пересадка, Лэндерс наотрез отказался от помощи и спустился с подножки сам. Благо он имел при себе только парусиновую сумку с запасной формой. Впереди была еще одна пересадка.

В местном поезде, всего из двух жалких вагончиков, народу почти не было, не то что в магистральных экспрессах. Лэндерс сидел у окна и глядел, как проплывают поля, вздымаясь иногда на пологих холмах. Дом был близко. Он знал тут каждое деревце. Он всегда проезжал эти места, когда возвращался домой на каникулы.

На старенькой, с зелеными постройками станции, как всегда, было пусто. И тут сразу же начались неприятности. Двое стариков на зеленой облезлой скамье перед залом ожидания жевали табак и сплевывали на песок. В помещении у телеграфного аппарата сидел кассир в черных нарукавниках и с пластмассовым зеленым козырьком на лбу. Кроме них — ни души. Прошмыгнуть бы мимо, чтобы никого не видеть и ни с кем не разговаривать, — и домой. Но тащиться целую милю до центра с его хромой ногой — это чересчур, у него просто сил не хватит, и палка не поможет. Придется попросить кассира вызвать такси. Но у самых дверей его остановил старик, один из тех двоих.

— Постой-постой, ты, часом, не Марион, не сын Джереми Лэндерса? — спросил он. — Добро пожаловать домой, парень, добро пожаловать!

Лэндерса подмывало послать его ко всем чертям, но вместо этого он, глядя в сторону, пробормотал: «Спасибо». Кассир приветствовал его почти теми же словами. Он тут же позвонил владельцу такси — в Импириаме ходило две машины, — не преминув сказать ему, кого он повезет. Лэндерс слушал, как, захлебываясь от восторга, кассир рассказывал о раненом герое фронтовике, и чувствовал, что падает в пропасть.

Так оно и пойдет, мрачно думал он. Теперь каждая сволочь будет называть его не иначе как героем, вернувшимся с войны. И вдруг он увидел боевые порядки роты, ребят, изнемогающих от жажды, их испуганные глаза, глядевшие из-под касок, грязь и щетину на лицах. Эта картина заслонила все: станцию, кассира, такси.

Он не успеет и до дому доехать, как по всему городу разнесется, думал Лэндерс. Так оно и случилось. Когда он ступил на порог, мать плакала в телефонную трубку. Кто-то позвонил ей, чтобы сообщить радостную весть. Скоро пришел из конторы и отец. Ему тоже позвонили. Оба горевали, что он не написал заранее. Местная газета напечатала бы заметку о его приезде.

Хорошо, что хоть сестры не было дома. Она уехала в колледж неделю назад, рассказывала мать, чтобы получше подготовиться к выпускному году. Она немедленно позвонит ей, чтобы приехала. Лэндерс сказал, что никуда звонить не надо, а сам думал о выпускном годе Кэрол Файербоу.

Не успел он оглянуться, как уже поспорил с отцом. Тот никак не мог понять, почему он не хочет хоть раз надеть ленточки «Бронзовой звезды» и «Пурпурного сердца». Лэндерс пытался объяснить, что это нечестно, недостойно, когда остальные еще там и, может, умирают, но отец не соглашался. Лэндерс совсем позабыл, что мог оставить награды в Люксоре, что он привез их специально, чтобы позлить отца. Ему очень хотелось, чтобы тот его понял.

— Понимаешь, у нас в госпитале никто не носит эти побрякушки, — горячился он. — Мы носим только вот это.

Отец изучил боевой значок пехотинца и, осведомившись, почему он так много значит для них, занудным адвокатским тоном пустился в уговоры. Мать в стороне молча ломала руки. Лэндерс досадливо отмахнулся от отца. Тот не привык к такому обращению, рассердился. Потом, наконец, он раскупорил бутылочку, чтобы отметить приезд сына, и Лэндерс начал накачиваться.

Позднее, вечером, между ними разгорелась уже настоящая ссора. Отец договорился, что Лэндерс выступит в отделении Американского легиона перед участниками первой мировой. Он и слышать ни о чем не хотел. Лэндерс же наотрез отказался идти. К тому времени он уже так набрался, что получил выговор от отца. Но на Лэндерса это не подействовало. Он еще круче набирал темп.

И как тут было не пить! Вечером, когда он, наконец, улизнул из отчего дома, большого особняка на Западной главной улице, и проковылял два квартала до клуба «У сохатых», каждый из посетителей счел своим долгом поднести ему стаканчик — «за возвращение». Сначала Лэндерс принимал предложения, так сказать, через одного, однако кончилось тем, что он не обидел никого. Куда бы он ни заглянул в городе, все наперебой принимались угощать его. Обход начинался, как правило, в середине дня — в зависимости от того, как рано ему удавалось подняться, — в какой-нибудь бильярдной или баре на площади и продолжался до поздней ночи. От «Сохатых» Лэндерс, ковыляя, добирался сам, из «Загородного клуба» его кто-нибудь подбрасывал на машине, и он заваливался в постель и спал без просыпу до полудня. Каждый раз у него возникала смутная догадка, что его почему-то побаиваются, но он был уже настолько пьян к этому времени, что ничего не соображал. С отцом и матерью он виделся урывками. Сестра так и не приехала.

Однажды Лэндерса попросили выступить с речью на прощальном обеде для очередной партии новобранцев, который отцы города устраивали по обыкновению в гриль-зале «У сохатых». Душой затеи, как всегда, был секретарь местной торговой палаты, он же репортер городской газеты. Его-то и осенила блестящая мысль пригласить Лэндерса. Бедняга не мог и предположить, во что выльется его затея, хотя давно славился тем, что то и дело попадал впросак. В тот вечер секретарь подсел к Лэндерсу, одиноко сидевшему за виски в гриль-баре, и, помолчав, высказался в том духе, что Лэндерс, конечно, не откажется сказать несколько слов уходящим в армию. Он объяснил, что перед ними выступит сначала священник, он будет говорить о религиозном долге, потом директор средней школы произнесет речь о долге перед обществом, а тренер городской футбольной команды — о патриотическом долге. Вот он и подумал: хорошо, если бы фронтовик Лэндерс сказал несколько слов о воинском долге. «Замечательная идея», — подтвердил Лэндерс.