Только сегодня
Шрифт:
– Хотите слегка закинуться? – спросила Джесс.
– Да.
Мы собрались в ванной комнате на втором этаже. Найл и Мила сидели на краю ванны, балансируя и держась друг за друга. Дил, подтянув колени к подбородку, курил на подоконнике. Джесс и Пэдди скручивали из папиросной бумаги «Ризла» маленькие пельмешки с начинкой из психостимуляторов и раздавали нам.
– Эта ванная комната больше, чем вся наша квартира, – отметила Джесс, проглотив свою порцию.
– Зачетно! – отозвалась Мила.
– А вы в курсе, что из этого торчат уши антисемитизма? – спросил Пэдди,
– Из чего? Из психотропов?
– Из празднования Нового года! По григорианскому календарю канун Нового года – это День святого Сильвестра, который был самым махровым антисемитом из всех пап.
– Ой, отвали, а!
– Да это правда!
– Ни хрена себе! – всполошилась Джесс. – В Бразилии есть уличная гонка, называется – гонка Святого Сильвестра. Мой двоюродный брат вечно пишет об этом в «Фейсбуке» [2] . Бесит.
2
Принадлежит организации Meta, деятельность которой запрещена на территории РФ.
– Естественно, – подхватил Пэдди, – в Бразилию перед Нюрнбергом слиняли все нацисты.
– Ты хочешь сказать, – вмешался Дил, – если я представитель избранного народа, то не должен праздновать Новый год?
– А вот в Бельгии, если женщина не успевает закончить свои домашние дела к закату в канун Нового года, то на нее падает проклятье, и она не сможет выйти замуж весь следующий год, – сменил тему Найл.
– Так себе проклятье, – фыркнула Джесс.
– А ты откуда это знаешь? – спросила Мила.
– Лина, – горько усмехнулся Найл.
Лина – бывшая Найла. Полгода назад она на ровном месте, безо всяких разборок, бросила его.
– Так, может, она поэтому и бросила тебя, – резюмировал Пэдди, – не смогла кончить в канун и решила не мучиться еще целый год.
Мы все закатились от хохота – «пельмешки» подействовали.
Повсюду горели свечи с ароматом инжира. В памяти всплывали мимолетные обрывки пустых разговоров, во время которых я постоянно ощущала присутствие Генри на моей орбите. Вон он на другом конце гостиной, а я просто коротаю время, перебрасываясь словами то с одним, то с другим.
– Привет!
Наконец-то.
– Привет!
Пока суд да дело, мы решаем угоститься коксом на пару. Он увлекает меня в туалет под лестницей и закрывает за нами дверь. Его рука скользит по моей талии, чтобы повернуть замок, его тело нависает надо мной, и на долю секунды его губы появляются на уровне моих глаз.
– Ржавый дал, – говорит Генри. – Надеюсь, нормальный.
– Хочу танцевать, – заявляю я, пробежав по своей «дорожке».
Генри улыбается, глядя на меня сквозь длинные ресницы.
– Круто.
Вернувшись на танцпол, мы обнаружили, что народу там стало как минимум в три раза больше, чем пятнадцать минут назад. Музыка звучала громче, для разговора приходилось орать, даже стоя близко друг к другу, и народ зашевелился, кружа по площадке.
Заиграл «Коричневый
3
The Rolling Stones – Brown Sugar.
И вдруг музыка оборвалась. Ханна вскочила на стул и зашикала на толпу. Хриплыми голосами мы начали обратный отсчет: десять, девять, восемь…
– ОДИН!
С Новым годом!
И вот знакомое и нереальное ощущение прикосновений губ Генри к моим губам. На какое-то время я потеряла его из виду, когда Мила и Джесс потащили меня с собой танцевать, но сердце мое продолжало биться так сильно, что ему просто не хватало места в груди.
Вскоре я вышла в сад и обнаружила там Генри и Дила. Попыхивая косяком, Дил что-то рассказывал, корчась от смеха.
– Над чем смеетесь? – поинтересовалась я.
Дил был уже в хлам пьян, чтобы адекватно реагировать, а Генри просто пожал плечами. Я забрала косяк у Дила и смачно затянулась, надеясь снять напряжение.
– Если хочешь, я тебя туда поселю, – сказал Генри Дилу.
– Это куда? – встряла я.
– Да моя семья владеет домом в Корнуолле. Удаленное и тихое место. Я говорю Дилу: заселяйся, сможешь там спокойно писать.
Видно было, как Дил пытается сосредоточиться. Наконец он ответил:
– Я был бы просто счастлив. А ты это серьезно или, ну, просто так, к слову?
– Я просто так ничего не говорю, – спокойно ответил Генри и затянулся сигаретой.
– Ты лучший, Генри.
Откуда-то издалека послышались хлопки, в воздухе запахло порохом. Мы увидели, как над Лондоном вспыхнуло несколько белых звезд.
На танцполе рок-н-ролльные вихляния вытеснила дикая пульсация хаус-музыки.
– Черт! – вырвалось у меня.
– Вперед! – заорал Дил и ринулся в студию, чтобы слиться с беснующейся толпой.
Генри привлек меня к себе в раскрытую полу пиджака и, укутав ею, поцеловал, на этот раз настойчиво и требовательно. Экстаз тепло и мягко наполнил все мое тело.
– Вот дерьмо, – прошипел Дил, остановившись в дверях, и повернулся к нам. – Генри, тебе не захочется на это смотреть.
Из студии доносились хохот и аплодисменты, толпа явно потешалась над каким-то зрелищем. Не имея возможности разглядеть, что там произошло, я уставилась на Генри. Он со своим ростом под метр девяносто мог послужить эдаким человеческим перископом. И я сразу поняла, что что-то не так.