Только сегодня
Шрифт:
Он вытянулся так, будто старался как можно дальше держаться от меня.
– Пока, – обронила я.
Генри захлопнул дверь. Автомобиль покатил по улице.
– Вечер добрый, как поживаете? – приветствовал меня таксист.
– Отлично, спасибо, – отозвалась я, отвернувшись к окну.
Слезы застили мне глаза, размывая название ювелирных магазинов на Брутон-стрит. Я достала телефон и наконец-то написала Дилану:
Завтра увидимся??? Надеюсь, у тебя все хорошо. Фил.
– На Рождество получили что-нибудь
Я отвлеклась от экрана телефона и перехватила взгляд водителя в зеркале заднего вида.
– Ой, да ничего особенного. Все как обычно. А вы?
– О, миссус преподнесла нам… ой, как это вы называете? Премиум-подписку. Там куча всего.
– Да, это здорово.
– Ага! Так здорово. У вас есть?
– У меня? Э-э, нет, у меня нет.
– Заведите. Классная вещь, – твердил таксист.
Не найдясь, что ответить, я решила просто улыбаться, но, сообразив, что таксист меня не видит, передумала.
Лондон сиял. Когда мы вывернули на Парк-лейн, я опустила стекло. Из-за деревьев Гайд-парка доносились визг и смех с аттракционов ярмарки «Зимняя страна чудес», которая будет открыта все двенадцать дней рождественских праздников. Затем за окном потянулись умопомрачительные дома Риджентс-парка; состоятельные семьи, набив животы шоколадом, возлежали перед телевизорами. Я потерялась в окнах жилищ других людей: плетеные абажуры, забитые книгами шкафы, безупречные жизни. На Хейверсток-хилл была пробка.
– Уже почти приехали, – со вздохом оповестил меня таксист, будто я не ведала, что мы находимся за несколько улиц от моего дома.
На крыльце Королевской социальной больницы стояли пациенты в белых халатах, наброшенных на мешковатые больничные пижамы, и курили. А вдруг сюда скорая привезла Марлу? Я стала прикидывать, не ближайшая ли к дому Ханны здешняя станция экстренной медицинской помощи? Моему взору открывалось здание станции, желтые окна палат складывались в своеобразную мозаику. Оставалось надеяться, что никому не пришлось встречать Рождество в этих стенах.
Дома было тепло и тихо. Моя арендодатель, Фиона, большую часть зимы гостила у своей дочери в Австралии. Я отправилась на ее кухню, которая была намного больше и чище кухонного уголка в моей студии, оборудованного лишь микроволновкой и мини-баром. Открыв холодильник, я на пару минут повисла на массивной дверце, таращась на содержимое. Завтра похороны. Шестые в моей жизни. Пятыми были похороны моей бабушки Хелен, чье наследство я раскупорила несколько дней назад. До этого мы похоронили моих дедушек. (Мамина мама еще жива и пребывает в доме престарелых в Херрагейте.) Была еще девочка моего возраста в школе, которая умерла от кистозного фиброза, но я ее едва знала. А вот первыми были похороны младшего братика Дила. Я захлопнула дверцу холодильника. На столе в строгом симметричном порядке лежали разнокалиберные коробочки, аккуратно завернутые в праздничную упаковку, – рождественские подарки, которые Фиона получила от своих клиентов, – и, без сомнения, в них были шоколадные конфеты. Я прихватила пару коробочек с собой с расчетом купить такие же до того, как Фиона вернется, – хотя в любом случае она бы не возражала. Приняв душ, я забралась в постель в компании коробки конфет и ноутбука, на котором запустила американский
Когда раздался звонок домофона, за окном было темно, персонажи сериала заметно постарели, а телефон все еще находился у меня в руках. Звонок повторился. Я глянула на телефон – четыре пропущенных вызова от Дила. Время – 3:25 утра.
Поднявшись с кровати, я поплелась к домофону.
– Дил?
– Фил, привет. Извини, что беспокою, я могу подняться?
– Да какого черта?
– Я звонил, но ты не отвечала.
– Так я сплю.
– Извини, могу войти?
– Ты под кайфом?
– Нет. Уже нет. На улице реальный дубак, Фил!
Со стоном я нажала кнопку домофона. Оставив дверь приоткрытой, я вернулась в кровать. По неровной поступи, которой Дил взбирался по лестнице, я убедилась, что он все же под кайфом или как минимум пьян.
– Фил! – излишне высокопарно прошептал он, подкрадываясь в потемках к кровати.
– Я сплю, Дил, – отозвалась я, не открывая глаз.
– Ну, извини, извини. – Было слышно, как он переминается с ноги на ногу. – Я был у Найла, потом решил пойти домой, а оказался здесь.
– Ты пришлепал из Воксхолла? Да что случилось-то?
– Ничего, мы выпивали, потом он пошел спать. А я не мог уснуть, ну, знаешь, всякие мысли. И тогда решил прогуляться. Я оставил ему записку. И знаешь, это была великолепная прогулка.
– Ложись спать.
– Ага. Сейчас, подожди.
Я слышала все: как он прокрался в ванную, как прикрыл за собой дверь, как включил воду и как потом выругался по поводу ее температуры, залезая под душ. Я уже снова засыпала, когда он полез на кровать, задержав дыхание, стараясь не разбудить меня своим сопением. Такое истязание собственного организма в угоду мне вызвало у меня жалость. Я прильнула к нему, устраиваясь поудобнее в изгибах его фигуры, так хорошо мне знакомой. Его жилистое тело все еще сохраняло тепло горячего душа, и запах алкоголя смешивался с жасминовым ароматом моего мыла.
– Фил, – прошептал он.
– Что?
– Как там Генри?
– Завтра расскажу.
– Хорошо.
– А ты как? – спросила я.
Он вздохнул, потом поцеловал меня в макушку и прошептал:
– Я в порядке.
Утром я металась по комнате, примеряя разную одежду, а Дил сидел на кровати и пил крепкий кофе.
– Первый прикид был ничего, – сказал он, потягиваясь.
– Нет, слишком распутно. Я хочу понравиться матери Генри.
– Но у вас же не свидание, Джони.
Странно, он с детства не называл меня этим именем. Я приняла это за показатель крайней степени похмелья.
– Кстати, а в чем ты собираешься идти? – спросила я, снимая брючный костюм. – Ты принес что-нибудь с собой?
– А это совершенно незачем, – ответил Дил. – Мы для них невидимки, подруга. Никто на нас даже не взглянет.
– Все будут пялиться только на тебя, если заявишься в окровавленных джинсах.
– Знаешь, мать Генри совершенно игнорировала меня в госпитале. Будто меня там и не было.