Только тишина
Шрифт:
— Не заблудишься? — поинтересовался я.
Он пожал плечами. Бросил:
— Обо мне не волнуйся. Вернусь.
Перешагнул порог и исчез в скаде. Какое-то время я еще слышал его быстро удаляющиеся шаги. Он шел по просеке. Как я и надеялся, автомат был ему ни к чему. По крайней мере, для того, чтобы проделывать дорогу в лесной чащобе.
— Что вчера делал? — поинтересовался я, когда он явился снова, десять дней спустя.
— Ничего, — ответил он. Голос его стал хрипловатым. Глаза ввалились еще глубже. И были обведены серо-фиолетовыми кругами. На щеках виднелись тени. Руки — грязные, словно все эти дни он только тем и занимался, что
— А позавчера?
— Тоже ничего. И три дня назад. И пять. Что дальше? — вызывающе спросил он.
— Удобно устроился, — ответил я, делая вид, что ничего не заметил. — Ты надолго?
— Не очень, — ответил он невесело. Быстро отвернулся, скользнул глазами по кабине, после чего удобно расселся в кресле. В мою сторону он не смотрел. Словно меня больше не существовало.
Я обошел пульт, оперся локтями о клавиатуру. Уперся взглядом в его глаза.
— «Не очень» это сколько? — спросил безразлично. — Пять лет? Десять? Например, этого гибернатора достаточно на шестьдесят лет, чтобы сказать «спокойной ночи», а затем «доброе утро»! Мне бы потребовалось несколько больше. А тебе?
Он качнул головой. Коротко ответил:
— Не знаю. Просто, недолго…
И замолчал. Я выждал немного, подошел к столу и уселся. Теперь перед моими глазами была его спина. И макушка головы, откинутой на спинку кресла.
Шли минуты. Ничего не происходило. Чуть погодя я поймал себя на мысли, что полностью позабыл о его присутствии. Несмотря на то, что ни на секунду не отводил глаз от его волос.
Наконец он шевельнулся. Повернулся немного и уселся боком. Теперь я видел его лицо в профиль. Длинное, изможденное лицо с острыми чертами, словно вырезанное из куска дерева.
Потребовалось еще пять минут, чтобы он посмотрел в мою сторону. Он поднялся, изменил положение кресла и уселся снова. Нервы его были не в худшем состоянии. Пока что.
Говорить нам было не о чем. И никому не пришло в голову посвистеть. Чтобы слышать хотя бы себя самого. Нас устраивала тишина. Меня — по крайней мере. Что-то в ней нарождалось. Ладно. Всему свое время. А пока мы молчали. Даже если молчание это гудит. И звучат в нем всевозможные струны. Не молчание. Тишина.
Он дотерпел до вечера. Если и собирался поначалу поговорить о чем-то, то теперь это становилась все труднее. А под конец и вовсе невозможно. И он понимал это ничем не хуже меня. Впрочем, я ничего от него и не ждал. Я знал, что мне следует делать. Можно было бы растянуть эту игру еще на пару дней. Даже на неделю. Но рано или поздно любая игра приходит к своему концу. Кто-то проигрывает. Остальные — расплачиваются.
Он не допустит ничего, что позволило бы мне ввести в эту игру новые элементы. Оживить ее. Расшифровать напарника. Или напарников. А расплачиваться желания у меня не было. Даже, если бы все пошло на мой собственный счет.
Он поднялся, потянулся и, ни слова не говоря, направился к выходу. Я не стал его провожать. Но стал таким образом, чтобы он был вынужден коснуться меня, проходя мимо. Передатчик был размером с иголку. И оказалось достаточно одного незаметного движения ладони.
Я сказал, что не стоит ждать лета, что можно придти и сразу же. Завтра. Он кивнул.
Когда он исчез за деревьями, я вызвал автоматы, заблокировал базу и направился за ним следом.
8.
Лес тонул во мраке. В вершинах деревьев наблюдалось слабое движение. Оттуда доносился слабый шелест, словно
Впервые с очень давних пор я шел по просеке один, без эскорта. Не то, чтобы уверовал неожиданно в собственные силы. Но трудно требовалось автоматов, чтобы те передвигались на цыпочках.
Через каждые несколько метров я останавливался и смотрел на отклонение оранжевой нити, плывущей по плоской поверхности экранчика. Правда, степень ее яркости информировал о расстоянии до передатчика, но я предпочитал быть в этом уверенным. В конце концов, он мог надумать почесать спину и обнаружить ту безделку, которую я туда прилепил, когда он выходил из кабины. Для этого-то я его и поджидал. Целых десять дней.
Я представлял, как он скидывает куртку, цепляет ее на ближайший сучок, а сам прячется поблизости, поджидая, пока я подойду. Я видел его лицо. Появившаяся на его лице гримаса была более, чем красноречивой. Теперь он потирал руки. Он должен был бы провести среди этой тишины не двадцать, а двести лет, чтобы, наткнувшись на эту игрушку на своей одежонке, сразу же не сообразить, для чего она служит. Что у него появляется еще одна возможность говорить со мной. Последняя. Такого шанса я не мог его лишить. Хотя передатчик и обошелся мне в два дня работы. Сигналы, излучаемые движущимся объектом, выглядели иначе, чем сигналы от объекта неподвижного. Если, разумеется, кто-то до этого не додумался и не перестроил аппаратик. Значит, ему следовало быть таким, чтобы перестроить его не удалось.
Просеку он преодолел быстро, до самого конца. Свернул влево и двинулся дальше, параллельно уже недалеким конструкциям города, постоянно придерживаясь леса. Ног не жалел. Так что мне не приходилось особенно маскироваться. Я держался на почтительном расстоянии. Останавливаясь, ни разу не услышал его шагов. Лес был мертв. Если не считать движения ветвей в вышине. И тишины.
С того момента, как я прицепил передатчик к рукаву его куртки, прошло сорок минут. При таком темпе, беря приблизительно, четыре километра. Даже если отсчитывать от выхода просеки к городу. Неплохо. Холм, на котором я его встретил, давно остался позади.
Неожиданно послышался какой-то звук. Я замер и затаил дыхание. Ничего. Слева, на расстоянии вытянутой руки, едва заметный ствол старого дерева. Листья нижней ветки касались моего лица. Они были влажные и холодные. Я напряг зрение. В трех-четырех метрах перед собой различил заросли травы. Дальше чернела монолитная стена. Я знал, что если сделаю шаг вперед, то трава тоже сдвинется. Из этого вытекало только то, что я еще не достиг места, в котором трава кончалась.
Звук повторился. На этот раз мне удалось по крайней мере установить направление. Примерно половина ближайшего поросшего лесом склона. Не слишком громкий окрик кого-то, кто стоит на противоположной стороне, в настоящих горах. Человеку пришлось бы хорошо поработать ногами, чтобы добраться туда за два-три часа.
И все же оклик этот сказал мне о многом. Достаточно, чтобы рука моя скользнула к излучателю… Если услышу ответ…
Тишина. Со всем, что ей сопутствует. Кроме этого зова. Он шел оттуда. Из того леса. Из мрака передо мной.
Я поглядел на экранчик. Он отдалился. По крайней мере, на четыреста метров. Если не на полкилометра.
Я осторожно отвел ветку от лица и двинулся дальше. Мне казалось, что трава у меня под ногами пищит, как мышь, на которую наступили. Почувствовал теплую влажность на шее.