Только женщины
Шрифт:
Один ящик сигар вывалился из подола, но Милли не нагнулась поднять его: она рада была, что ушла благополучно. Теперь она одного только боялась - встретить полисмена. Через три минуты она неистово стучала кулаком в дверь небольшого домика в Вистерия-Гров, и, не слушая, радостных восклицаний впустившего ее отца, тут же в коридоре повалилась на пол и заплакала.
Первая попытка Гослинга осадить баб и показать им свое мужское превосходство увенчалась блестящим успехом.
Через несколько минут после возвращения Милли,
– Газ не горит.
Гослинг поднялся с кресла, чиркнул спичкой и поднес ее к рожку. Спичка продолжала гореть, но газ не вспыхивал, и никакого движения воздуха в трубках не замечалось.
– Ты, верно, не отвернула газометра. Дай-ка я погляжу.
– Гослинг говорил тоном превосходства мужчины, сильного.своим пониманием всех тонкостей механики, таких загадочных для женского ума.
Миссис Гослинг тихонько фыркнула и посторонилась, чтобы дать дорогу мужу. Она уже осматривала газометр.
– Ну, что же. Не беда. У нас есть лампы, - усмехнулся Гослинг. Он всегда предпочитал вечером читать при лампе.
– Лампы-то есть, да керосину нет, - угрюмо отозвалась миссис Гослинг.
Глава семьи задумался. Он глубоко негодовал. В уме его скользили смутные мысли о том, что кого-то надо «притянуть к ответу за такие беспорядки» - и даже о письме в редакцию - последнее, отчаянное, принудительное средство…
– Но свечи-то у нас есть?
– спросил он.
– Одна-две найдутся. Но их ненадолго хватит.
– Ну, что ж, зажжем сегодня свечи и пораньше ляжем спать, - решил Гослинг. Жена его презрительно-смиренно пожала плечами и вышла из комнаты.
Когда она ушла, глава семьи поднялся наверх и выглянул в окно на улицу. Солнце зашло, и таинственный мрак окутал Лондон. На стеклянных шарах высоких электрических фонарей еще горели отблески заката, но привычный, ярко-фиолетовый свет не освещал их изнутри. Огромный город был окутан тьмой и безмолвием.
– «Боже мой!
– прошептал Гослинг. Как все темно! И как тихо! Изумительная тишина!» И в его собственном доме царила тишина. Внизу три обиженных и не простивших женщины говорили между собой шепотом.
Гослинг, не выпуская изо рта сигары, как зачарованный, вглядывался в этот мрак; он даже рискнул поднять окно. «Это безмолвие смерти», прошептал он. Потом склонил голову на бок и прислушался. Откуда-то издали доносились звуки выстрелов, должно быть, по грабителям.
– Ни света - ни огня!
– бормотал Гослинг. И, по естественной ассоциации идей, сейчас же вспомнил о воде.
– «Чего доброго, и воды нет?»
Но из ванной доносились сладостные звуки капель, падавших из неплотно прикрученного крана.
– Идет еще, - подумал Гослинг, - но все же, надо быть с водой экономными. Впрочем, воду-то они, наверное, не остановят. Что бы ни случилось, не может же быть, чтоб они остановили воду.
Каждый день раз по пяти Гослинг ходил смотреть, идет ли вода, и каждый день возвращался успокоенный. Но, наконец, настал день, когда и вода забастовала.
– Это временно ее приостановили, - утешал Гослинг.
– К вечеру опять пойдет. Надо только поэкономнее расходовать запас.
– Как же быть-то?
–
– Ведь посуду-то надо вымыть.
– Ничего не надо мыть. Лучше сидеть в грязи, чем без воды. Каждая капля воды в нашей цистерне должна быть сбережена для питья. Иначе мы рискуем умереть от жажды.
Миссис Гослинг с грохотом поставила обратно на плиту кастрюлю, которую она держала в руке.
– Как вам будет угодно, мой супруг и повелитель, - саркастически ответила она. И с кривой усмешкой посмотрела на дочек. Дом разделился на два лагеря: все женщины объединились против общего врага.
И, как только Гослинг вышел, жена его преспокойно налила воды в кастрюлю и продолжала мыть ее, заметив дочерям:
– Ваш отец думает, что он все лучше знает.
Гослинг большую часть дня проводил на крыше, следя за резервуаром, куда накачивали воду, и лишь под вечер убедился, что резервуар наполовину опустел. Первой мыслью его было, что одна из трубок лопнула, второй - что надо хорошенько приструнить это бабье. Он пошел в переднюю, взял палку…
И в течение двух дней Гослинги, спустившиеся еще ступенью ниже по лестнице одичания, бродили угрюмые и немытые по темному дому. А затем, стало ясно, что надо уходить из этого дома, что оставаться дольше в нем нельзя. Идти можно было по двум направлениям: на север и на юг. Гослинг выбрал юг. Путней был ему знаком: он там родился. О Клаптоне и его окрестностях он не имел понятия.
И вот, в чудесный, ясный майский день Гослинги пустились в путь. Глава семьи, больше всего на свете боявшийся умереть от жажды, обошел конюшни своего покойного компаньона и среди массы дохлых лошадей нашел одну живую. Ее наполовину оживили водой из соседней бочки, и на день впрягли ее в телегу из-под угля, нагрузив телегу пожитками семьи. Лошадь издохла, не дойдя полмили до места назначения, но Гослингам, соединенными силами все же удалось докатить телегу вниз к реке.
На набережной они без труда нашли пустой дом и провели пренеприятных полчаса, удаляя останки одного из его прежних обитателей. Гослинг надеялся, что он умер не от чумы. Так как это был труп женщины, и притом страшно истощенной, было основание предположить, что она умерла от голода.
Все это время Гослинг ходил, как ошалелый. Когда женщины натаскали ведрами воды из реки, обшарили, обнюхали, как кошки, и раскритиковали сверху донизу свое новое жилище, глава семьи уселся с сигарой в кресло и стал раздумывать о своем трудном положении.
Прежде всего он подивился, почему Бусты не съели своих лошадей вместо того, чтобы дать им подохнуть с голоду. Затем, задал себе вопрос: почему они не встретили ни одного мужчины на всем долгом пути из Брондсбери в Путней? И постепенно дошел до невероятного объяснения: мужчин и не осталось в городе. Он вспомнил, как странно вглядывались в него те немногие отощавшие и обтрепанные женщины, которые встречались ему: теперь ему казалось, что в их взглядах было изумление. Гослинг почесывал себе щеки, за десять дней обросшие щетиной, и задумчиво курил. Он почти жалел теперь, что давеча так грозно и свирепо смотрел на женщин, попадавшихся навстречу - от них можно было бы получить какие-нибудь сведения о том, что творится в городе. Но страх все время гнал вперед Гослингов: они оберегали свой запас провизии и жизнь свою; люди теперь до того одичали, что при малейшем поводе готовы были кидаться друг на друга.