Толкование путешествий
Шрифт:
Следовавшая за этим фраза «нам очень помогло бы изучение американских норм в отношениях между начальниками и подчиненными» была выкинута при публикации, хоть авторы настаивали на том, чтобы передать вопрос о ней на рассмотрение отдела печати ЦК [364] . Вывод уравновешен советскими фразеологизмами, но смысл книги именно в нем. Перенять деловую мораль американцев более важно, чем «какую-нибудь машину». Американская модель трудовой этики ставится в пример партийно-хозяйственному активу. Советский критик был прав, когда находил в этой книге «пример забвения славной традиции Маяковского в изображении Америки» [365] ; биограф тоже прав, характеризуя цели авторов Одноэтажной Америки как «конструктивные и реформаторские» [366] . В отличие от Троцкого или Маяковского, Ильф и Петров не заблуждались в оценке задачи. В очерке «Часы и люди», который должен был войти в Одноэтажную Америку, но был отдельно опубликован как фельетон, они рассказывают о советском хозяйственнике, который пригласил к себе авторов, чтобы приобщиться американскому опыту. Однако он забыл о назначенной встрече, а авторы тщетно искали на его заводе работающие часы, работающий телефон и, наконец, работающих людей [367] . Задача научить советских руководителей американской деловой этике равнозначна знакомой нам «переплавке». Через двадцать лет после революции цель эта была по-прежнему желанной, но трудности виделись более адекватно.
364
Курдюмов А. А. В краю непуганых идиотов: Книга об Ильфе и Петрове. Paris: La Press Libre, 1983. P. 194.
365
Атаров H. Чему учиться у Маяковского // Литературная газета. 1949. 1 октября. Цит. по: Курдюмов А. А. В краю непуганых идиотов. С. 15.
366
Там же. С. 193.
367
Ильф И., Петров Е. Собрание сочинений: В 5 т. М., 1961. Т. 3. С. 401–407.
В своей бодрой юности советская культура верила в романтические метаморфозы, в троцкистский образ модернизации как чудесного путешествия; но уже наступила циничная зрелость, а впереди оставалась долгая и недостойная старость. Путешествуя по Америке в 1935 году, авторы Золотого теленка чувствовали переломное значение момента. В американской глуши они встречают еврея из Бендер, владельца ресторана и масона. «Бендеры, Миссури, Бессарабия, масонство — было от чего закружиться голове!» Унылым выражением лица или своим бессмысленным масонством этот человек провоцирует неожиданные ассоциации, которые одинаково подходят к героям и к авторам, к их книге и к самой их культуре.
В общем, это был человек, который ни на что уже не обращал внимания — тянет свою лямку. […] Все равно ничего особенного в жизни не произойдет. […] И тут мы увидели висящий на стенке фотографический портрет хозяина в молодости. Круглая энергическая голова, победоносный взгляд, усы, подымающиеся к самому небу […] Ах, сколько нужно было лет, сколько потребовалось неудач в жизни, чтобы такого усача […] привести в такое жалкое состояние. Просто страшно было сравнивать портрет с его хозяином [368] .
368
Ильф И., Петров Е. Одноэтажная Америка. С. 163.
Если Троцкий подозревал попутчиков русской революции в том, что они надеются вернуть Россию в средние века, то американские путешественники в Россию видели себя наследниками Просвещения, поклонниками идей прогресса и социального эксперимента. То было общее наследство, доставшееся американцам и русским от Моисея и Платона, Руссо и Гегеля: мечта о совершенном Государстве, которое целиком пропитано Разумом и потому заканчивает собой Историю. Идеализм fellow-travelers имел более чем материальные последствия: возвращаясь и рассказывая, путешественники существенно влияли на американскую политику между мировыми войнами. Один из ранних и лучших историков этого явления писал так:
трансформация американской мысли в тридцатые годы была результатом работы нескольких сотен путешественников в Советский Союз в предыдущее десятилетие. Хоть среди них и не было Токвиля, опубликованные ими отчеты об этих путешествиях оказали большее воздействие на американское политическое сознание, чем любое другое иностранное влияние в истории [369] .
После Депрессии Фред Бил организовал стачку в Гасконии, текстильном районе Северной Каролины. Ключевую роль в ней играли баптисты, но были тут и суд Линча, и жертвы. Суд приговорил Била и еще шестерых активистов к 20 годам заключения. Они подали апелляцию, были отпущены на поруки и все бежали в СССР. Они плыли через Германию и летом 1930-го прибыли в Ленинград (пока эта история идет по сценарию Месс-Менда). Решение об их дальнейшей судьбе принимал Коминтерн. В Москве Бил вступил в партию, получил бумаги политического эмигранта и ходил «в школу Ленина» учить язык и марксизм. Он подружился с местными баптистами, а тех арестовали и отправили на принудительные работы: разборку храма Христа Спасителя. Путешествуя по СССР с турами лекций, Бил переписывался с американскими друзьями, чтобы те вывезли его обратно в Америку. Вряд ли он сообщает все подробности, но в начале 1931 года он сумел тайно выехать домой, чтобы отбыть тюремное заключение. В Штатах его встретили коммунисты во главе с лидером партии Уильямом Фостером. Они уговорили его не выходить из подполья, потому что, если он добровольно вернется в тюрьму, это будет ударом по престижу коммунистического движения. На американской земле советская жизнь уже не казалась страшнее, чем 20 лет тюрьмы в Северной Каролине, и в сентябре 1931 года Бил снова отбыл в СССР. Теперь он жил и работал в «интернациональной коммуне» под Нижним Тагилом. В 1933-м он снова уехал в США, был арестован и в тюрьме написал простодушный рассказ о своих приключениях. Его литературным проектом было сравнение жизни американских заключенных с жизнью русского народа, разумеется не в пользу последней [370] .
369
Feuer L. S. American Travelers to the Soviet Union 1917–1932: The Formation of a Component of New Deal Ideology // American Quarterly. 1961. № 3. P. 119–149. Дальнейшее изложение, не претендуя на полноту, обязано также следующим трудам: Lash Ch. The American Liberals and the Russian Revolution. Columbia University Press, 1962; Filene P. G. Americans and the Soviet Experiment, 1917–1933. Harvard University Press, 1967; Hollander P. Political Pilgrims. Travels of Western Intellectuals to the Soviet Union, China and Cuba, 1928–1978. Oxford University Press, 1981; Caute D. The Fellow-Travelers. Intellectual Friends of Communism. Yale University Press, 1988.
370
Beal F. Word from Nowhere. The Story of a Fugitive from Two Worlds. London: Hall, 1938; Beal F. The Red Fraud. An Exposure of Stalinism. New York: Tempo, 1949. Другую простодушную историю энтузиазма и разочарования см.: Scott J. Behind the Urals: an American Worker in Russia’s City of Steel, 2nd ed. / Prepared by Stephen Kotkin. Bloomington: Indiana University Press, 1989.
В 1919 году журналист Линкольн Стеффене принимал участие в миссии Буллита в Москву. В 1926-м на итальянской Ривьере он писал о русских так: «я за них до последней капли, я патриот России, ей принадлежит будущее […] Но я не хочу там жить. […] Моя служба здесь» [371] . В следующем году он вернулся домой и обнаружил, что американский капитализм дал своим рабочим «все, что обещали европейские социалисты, и даже больше» [372] . Однако в 1935 году он рассказывал Ильфу и Петрову на калифорнийском берегу, что у него «только один план: уехать в Москву, чтобы увидеть перед смертью страну социализма и умереть там» [373] . Стеффене был известным автором и человеком высокой культуры; на совсем другой основе, чем у простодушного Била, мы наблюдаем ту же раскачку между очарованием Другого и возвращением к себе, тот же обратимый цикл люкримакса. Перед смертью Стеффене вступил в американскую компартию.
371
Caute D. The Fellow-Travelers. P. 4.
372
Draper Th. American Communism and Soviet Russia. New York: Viking, 1960. P. 276.
373
Ильф И., Петров E. Одноэтажная Америка. С. 288.
Существенную часть fellow-travelers составляли пасторы и миссионеры разных деноминаций, включая квакеров и баптистов; их восторг от системы, преследовавшей религию вообще и их единоверцев в особенности, современному историку кажется «одним из парадоксов эпохи» [374] . Толкование большевизма как новой мировой религии оказалось более популярным среди британских, чем среди американских, наблюдателей. Оно было разработано Бертраном Расселом, посетившим Россию с делегацией лейбористов в мае 1920 года. Среди других религий, полагал Рассел, большевизм ближе всего к мусульманству; вообще все в России имеет «частично азиатский характер». Поэтому Рассел был озабочен восточной политикой большевиков: конкуренция с ними за британскую Индию представлялась ему опасной, если не безнадежной. «Я приехал в Россию коммунистом, но общение с теми, у кого нет сомнений, многократно усилило мои собственные сомнения», — писал Рассел [375] . Английский экономист Джон Мейнард Кейнс, пророк и учитель Нового Курса, в 1925 году женился на балерине Лидии Лопуховой, солистке дягилевской труппы, и в сентябре посетил СССР. Эссе «Взгляд на Россию», написанное Кейнсом для Nation, представляет собой один из самых глубоких анализов советского опыта, которые когда-либо были сделаны. Кейнс тоже считает, что советский коммунизм есть новая религия. В этом его сила, но понять ее дано не каждому.
374
Hollander. Political Pilgrims. P. 117.
375
Рассел Б. Практика и теория большевизма. М.: Наука, 1991. С. 24, 64–66.
Мы не поймем ленинизма до тех пор, пока не увидим, что он представляет собой насильно навязываемую миссионерскую религию и одновременно — экспериментальный экономический метод. […] Склонность к […] критицизму ведет нас к двум противоположным ошибкам. Мы так ненавидим коммунизм, рассматривая его как религию, что преувеличиваем его экономическую неэффективность, и в то же время нас так отвращает его неэффективность, что мы недооцениваем его как религию [376] .
376
Keynes J. M. Collected Writings. London, 1984. Vol. 9; Цит. по переводу И. Е. Задорожнюка: Кейнс Дж. М. Взгляд на Россию // О свободе: Антология мировой либеральной мысли / Под ред. М. А. Абрамова. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 305–320.
Современный капитализм кажется Кейнсу «абсолютно безрелигиозным» и потому проигрывает коммунизму: ведь «любая религия и узы, объединяющие единоверцев, имеют превосходство над эгоистической раздробленностью неверующих». Угрюмый энтузиазм русских совсем не понравился Кейнсу, сам он не хотел бы так жить. Англии не нужна революция, уверен Кейнс. Но самим русским, полагает он, нравится то, что с ними происходит. Кроме религии и бизнеса в дело идет третий компонент — национальный характер.
Настроение подавленности […] является отчасти результатом красной революции […] Отчасти же оно, вероятно, следствие какого-то звероподобия русской натуры — или же русской и еврейской натур в случае, когда они соединяются, как теперь. Но отчасти такое настроение — свидетельство впечатляющей убежденности красной России, ее высшей серьезности.
В словах Кейнса звучат интонации Хулио Хуренито. Отсюда следует амбивалентное желание помогать русским в их эксперименте и опасение, как бы он не распространился на непригодный для этого Запад: трудные, противоречивые чувства fellow-traveler. «Насколько охотнее я содействовал бы, будь я русским, Советской, а не царской России […] Ведь из грубости и глупости старой России не могло выйти ничего хорошего, но под корой грубости и глупости новой России могут скрываться частицы идеала» [377] .
377
Там же.