Толкование сновидений
Шрифт:
Мама, услышав мой голос, заплакала, пришлось ее утешать. Отец шел на поправку, необходимые суммы были уплачены, проблемы временно отступили на второй план. Я пообещал, что скоро приеду, и мы все обсудим. «Бедный мой, – сказала мама, – как ты натерпелся». То, что я человека задавил, ей было совершенно до лампочки. Так и начинаешь понимать, что такое материнское сердце.
Крис на вызовы не отвечала, и это мне очень не понравилось. Я спустился в гостиничный узел связи, с наслаждением уселся за нормальный компьютер с нормальным монитором и принялся искать следы моей девочки. Но она будто сквозь землю провалилась. Тогда я вызвал Бояна. Тот отозвался сразу – вид у парня был помятый. «Ты?» – спросил он без особой радости во взгляде. «Я. Боян, ты уж прости, что у тебя из-за меня…» – «Ерунда. Это ты, Павел, меня прости». – «За что?!» – «За то, что я разломал твой золотой дубль. Теперь я понимаю, что натворил. Знаешь… Все-таки забери машину. Видеть ее не могу, стыдно мне. Правда, давай, приезжай за ней». – «Я обязательно приеду, нам есть, о чем поговорить. Слушай… Ты случайно не знаешь, где сейчас Кристин?»
Он не знал. Никто не знал. А я не знал такой французской ругани, какой меня
Я догадывался, что Крис не хочет меня видеть, но все-таки продолжал искать. Проклятье, ведь именно она трясла Ски-Федерацию, чтобы та устроила выступление «классиков» в мою защиту. Мог я после этого не поговорить с ней? Хотя бы поговорить. И я искал. Когда совсем отчаялся, пришел в детективное агентство, и мне раздобыли ее адрес всего лишь за сутки. Раньше нужно было догадаться, но у меня тогда, похоже, наступило временное умопомрачение.
Я поехал к ней, и первое, что она сделала, увидев меня – попятилась. Да, она не простила мне ту боль, которую ей причинили допросы в полиции и статьи в периодике. Но было и другое. «Зачем ты это сделал, Поль? Неужели тебе… хотелось?» – «Чего, единственная моя?» – «Я ведь знала, что хард-слалом убивает в человеке все человеческое. Но ты был такой хороший… И я не верила. Ничему не верила. Пока сама не построила модель и не посмотрела. И не сравнила с раскадровкой твоего прыжка. Ты мог отклониться, Поль. Элементарно. И ты не мог не увидеть, как именно. Ты знал. На раскадровке заметно, как ты колеблешься. Этого никто не понял, ты сам вряд ли поверишь, это почти неуловимо, тут нужно тебя знать, чувствовать, видеть со стороны так, как могу только я. Бедный Поль, ты даже себе не сможешь признаться, что выбрал самый рискованный путь из трех, нет, четырех возможных. Тебе просто жажда риска застелила глаза. Безумная жажда пройти по краю. Проклятый хард-слалом, он сделал тебя наркоманом. А потом и убийцей. Ты этого не понимаешь. Но мне хватит, что понимаю я».
Кажется, я встал перед ней на колени и зарыдал. Не помню. Уже не помню.
Глава 8
Теоретически Моннуар – «черная гора», но в оригинале подразумевалось кое-что другое. Просто Роджер трудился горнолыжным инструктором в Монтане, а мечтал о собственном пансионате во французских Альпах. И когда у него, как в сказке, умер состоятельный бездетный дядюшка, Роджер забрал наследство и рванул претворять в жизнь мечту. Чайники и неумехи отставному слаломисту надоели, он делал ставку на отдых для лыжной элиты, которая иногда просто должна забираться в глухомань подальше от светской жизни, но при этом хочет съезжать. Для человека со связями решение неглупое и вполне реализуемое. Всего-то и нужно – разбить несколько черных трасс, навесить подъемники, соорудить уютную базу гостей на двадцать максимум, набрать постоянную клиентуру и получать от жизни глубокое удовольствие.
Место для базы Родж нашел роскошное. Даже с исторической достопримечательностью: примерно в километре верх по горе обнаружился намертво забитый в скалу антикварный ледоруб девятнадцатого века от неизвестного первовосходителя. А глухомань какая! По европейским меркам вообще уникальная – до ближайшего шоссе два километра вниз по самой горе, и потом еще три лесом. Итого где-то восемь. Но зато склоны – закачаешься. Кругом стопроцентный черный – цвет полупрофессиональной трассы, на которую чайника просто не выпустят. Праздных туристов даже бесплатно не заманишь, а для молодых «экстремальщиков» слишком дорого. Заброска наверх вертолетом. Отъезд домой либо тоже по воздуху, либо своим ходом на лыжах прямо вниз к шоссе с дикими выкрутасами в густом ельнике – так сказать, прощальный удар по нервам, – а там уж или автобус, или клиенту его собственную машину из города подгонят. Обозвал Роджер все это великолепие «Моннуар», имея в виду, что трассы-то черные, устроил на последние деньги роскошную презентацию с буфетом и фейерверком – и не прогадал. Он нащупал тот баланс, который очень понравился состоятельным лыжникам: полный отрыв от цивилизации в двух шагах от таковой. Сидишь на горе, защищенный от случайных контактов – к тебе даже автомобильной дороги нет. Захотел вернуться в мир – встал на лыжи, забросил за спину рюкзак, и почесал вниз. Удивительная свобода выбора и полная независимость. Русскому этого не понять, он в таких условиях вырос, страна наша обширна и пустынна: вышел за город погулять, накатил полбанки, телефон потерял, заблудился – полный Робинзон. Но для европейца, который привык, что любой его случайный плевок непременно попадает в чью-то машину… В общем, большинство гостей даже от вертолета отказывалось. Подъедут на такси, навьючат на себя амуницию, пролезут лесом до подъемника, и вваливаются к Роджу уже по уши счастливые. В итоге получилось безотходное предприятие. Никаких затрат на рекламу – только куцая страничка в Сети с информацией о наличии мест. Вся обслуга из родственников, которым при определенном усилии воли можно вообще не платить. Единственный предмет необходимой роскоши – трое инструкторов-спасателей, надежных Парней-На-Все-Руки-Ноги и прочие места. Когда я впервые забрался на гору к Роджу – тоже лез наверх с лыжами на загривке, – мне один из его инструкторов навстречу попался. Ехал, взяв расчет, жениться на богатой клиентке. Узнал меня. «Поль, неужели это вы? Мужик, как я за тебя переживал! Да ну их всех, трам-тарарам, меня тоже в свое время подставили, трам-тарарам… А ты что, на мое место? Нет? А присмотрись, работа непыльная, и ни одна сволочь тебя не обидит. Здесь только свои».
Сволочь тем не менее нашлась – ею оказался Роджер, который терпеть не мог, когда к его клиентам пристают чужаки, явившиеся без приглашения. То, что он меня тоже узнал, не имело в данном случае значения. В Моннуар не пускали непрошенных гостей. Мне такой обычай показался разумным, и поэтому я не стал качать права. Но и уйти несолоно хлебавши я не мог. Здесь была Крис. И я уговорил, скорее даже умолил Роджера просто сообщить ей – тут Поль.
Состоялся тот
И потекла жизнь. Делать приходилось все – утюжить гору на ратраке, сопровождать клиентов вверх-вниз, подъемникам устраивать профилактику, и неусыпно бдить, дабы никто из гостей не сломался. Потом Густав взял расчет и поехал жениться на богатой клиентке. Его сменил Тони. Я уже считался местным старожилом. И ни один гость не поинтересовался, какого черта здесь эта русская морда. Впрочем, я не мозолил глаза клиентуре и на гору выходил редко. Добровольно взвалил на себя большинство работ по железу – спокойный, тихий, даже незаметный человек. Парни надо мной деликатно подтрунивали – мол некоторые заезжие дамы и барышни проявляют к тебе, коллега, весьма прозрачный интерес, а ты по углам прячешься. Вовсе я не прятался. И тем более – по углам. Просто казалось, должно пройти какое-то время, пока не сотрется из памяти навязчивый образ Кристин. Я ведь ее не терял, не прогонял. Она сама ушла – испуганная мной и разочарованная во мне. Познавшая в одном внезапном прозрении другую мою сторону, обычно скрытую от нее. Ту сторону, с которой глядел не милый парень и талантливый лыжник, а мужчина и хард-слаломист. Прыгая сквозь беднягу Киркпатрика, я просто физиологически не мог видеть трех-четырех резервных траекторий, которые вычислила Крис. Потому что ее расчет был женский, а мой – чисто мужской. Идти по кратчайшей линии, навязывая свою волю трассе. Спрямить дугу. Удержать скорость. Хоть задавить, но победить. А я ведь победил, верно?
Незаметно летели дни, изменялся мир, я тоже вместе с ним. Пару раз летал в Россию, общался с родителями. Осторожно переправил им деньги со швейцарского счета, чтобы покрыть все долги. Был на свадьбе у Машки с Генкой – оба бросили команду и спорт вообще. Кажется, им было неплохо вместе, а уж без спорта особенно. Хотел к Илюхе в больницу зайти, но передумал. С ним вышла мутная история – крепление не раскрылось, а для человека из-за этого навсегда закрылись горные лыжи. Мне, конечно, очень хотелось плюнуть ему в лицо, но стыдно показалось обижать инвалида. А я-то на Димона нехорошо думал… Если бы! Тренер, временно отстраненный после загадочного случая с Ильей, ушел в запой и рассказал мне оттуда – в смысле из запоя, – много интересного о том, кто в команде был дятел и как именно стукал. И про грызню в руководстве Федерации, из-за которой нас так жестоко подставили, и про многое другое, что было мне раньше совершенно неинтересно. Да и теперь не стало. Оказалось, что я все забыл. Старался – и забыл. Наверное, уйди я из спорта через круг почета, славное прошлое осталось бы в памяти ярким и героическим. А так получился фантом, мираж, зыбкий, неустойчивый и имеющий ко мне весьма сомнительное отношение. Я даже машину у Бояна не забрал – чтобы лишний раз ничего не вспоминать. Да он и не настаивал особенно, только побрюзжал немного для порядка. Мы теперь жили в совершенно разных мирах, и прежняя дружба как-то сама потеряла актуальность. Особенно после того, как я вернул ему долг.
На Рождество в Моннуаре собралась очень молодая компания, мы бесились в снегу, как дети, здорово поддали, и я незаметно для себя оказался в постели с одной прелестной особой. Ничего – не умер. Даже наоборот, было здорово. Я в нее с отвычки чуть не влюбился. И понял – все, отпустило. Можно жить. Как пишется в романах, «тени прошлого отступили». Можно все начинать с самого начала и ни о чем былом не жалеть. Молодой сильный парень, тридцати еще нет, впереди открытый мир. Поработаю на Роджа годик, а там что-нибудь достойное выдумаю, на зависть всем. «Ски Мэгэзин» уже принял несколько моих статей по теории горнолыжного поворота (конечно, псевдонимных). Их тогда здорово разбередило – кто это такой умный проклюнулся. Меня тоже. Я менялся, и этот новый «я» был мне весьма интересен. Роджер подсматривал, как парень растет, и кажется, по-отечески радовался. Жена его со мной просто нянчилась. С парнями мы подружились – не разлей вода. И заезжие девочки меня весьма жаловали. Есть что-то неповторимо прекрасное в любви, когда за окном холодно и снег. Женская нагота в такой обстановке всегда откровение, кожа – шелк, ласки – пламя… А утром натянешь трусы чисто для приличия, выскочишь на двор, в сугроб рухнешь, и давай кувыркаться!… Тони и Пьер сначала пугались, но Родж им объяснил, что у русских метаболизм особенный. Не знаю, как у других русских, а я всегда это знал – мой дом там, где снег.
Ничего, потом они сами начали из сауны выскакивать, да по сугробам прыгать. С визгом, улюлюканьем и безо всякого там метаболизма. В общем, не жизнь – сплошной праздник.
А потом неподалеку лавина сошла – повалило разом опору линии электропередач и сотовый ретранслятор. Порвало, естественно, сетевой кабель – недешевый, между прочим, – который Родж на ЛЭП подвесил.
И вот тут-то началось самое увлекательное. На порядок веселее хард-слалома. И пожалуй, гораздо страшнее, чем даун.