Толкование сновидений
Шрифт:
Вокруг сновали и временами пытались ко мне пролезть разные люди, но полиция аккуратно их отсекала. Прибежал Генка и долго препирался с их главным, требуя, чтобы ему разрешили накормить пострадавшего транквилизаторами. Пострадавший – это был я. Главный посмотрел на Генку как на полного идиота и даже невоспитанно покрутил у виска пальцем. Впору было рассмеяться, такую он рожу скорчил. Второй звоночек – полиция откровенно нервничала, – но я и этот сигнал пропустил. Наверное, сказался недостаток уголовного опыта. Хотя мог бы вспомнить, что местные полисмены обычно зверски невозмутимы, даже флегматичны, хоть ты об них вытирай ноги. Мне несколько лет назад довелось участвовать в спасательной операции, когда после церемонии закрытия сезона Димон таранил на рентном «Смарте» их патрульную машину. Причем таранил сознательно – мы Китсбюэль любим, здесь для нас фактически дом родной, вот Димон и решил сгоряча, то есть спьяну, что он совсем уже дома. А его, бедолагу,
Но в тот момент я не замечал ничего. Голова отказывалась работать, в ней крутились даже не мысли, а эмоции – мама, деньги, Крис, я все-таки победил, значит не впустую, больше не выйду на трассу, вот и меня жесткий слалом уконтрапупил, и очень даже хорошо… О покойном (покойном? как странно) Киркпатрике я и думать уже забыл. Это меня потом, в камере, начало ломать – тысячу раз проигрывал заново перед мысленным взором ту ситуацию на склоне. Искал ошибку и не находил ее. Мне нужно было выиграть. Я обязан был выиграть. Конечно, я мог падать… Безусловно. Но тогда я не достиг бы цели. Вопрос – сумеет кто-нибудь доказать, что я на самом деле успел бы завалиться на бок в воздухе и упасть? Покажет ли компьютерная модель, что столкновение в позиции «кувырком по снегу» могло пройти для нас с Доном безопасно? Найдется ли обвинитель, которому достанет наглости утверждать, будто падение на скорости в сто тридцать пять километров в час – естественная реакция человека? И еще сотню похожих вопросов я задавал себе в камере. Только одного вопроса не было – что для меня значила жизнь канадского горнолыжника Дона Киркпатрика. Да ничего она для меня не значила. Ведь тогда, на склоне, я попросту не собирался его убивать.
Это сейчас я с удовольствием придушил бы гада – столько проблем создала для меня его нелепая гибель.
Глава 7
О том, что произошло дальше, мне до сих пор вспомнить больно. Это вам не человека лыжей зарезать, это… совсем другое. События оказались плотно спрессованными, причем каждое последующее было на порядок хуже предыдущего. И хотя у спортсменов нервы крепкие, тронуться рассудком можно было вполне.
Полицейские знали почти все и не скрывали этого. И зачем я вышел на гору, и что надеялся с этого поиметь. Красивые жесты с отказом от выигрыша их не впечатлили, они были убеждены, что я сделал нелегальную ставку. А значит – у меня имелся мотив убить. Мне так примерно и сказали: «Мы понимаем, что ты не мог поступить иначе. Признайся, ты хотел упасть и этим спасти канадца, но тебе нужны были деньги. Расскажи нам все, облегчи душу». Адвокат лез на стенку и разве что не кусал их. Полицейские улыбались. Я мучительно пытался сообразить, кто меня продал. От обиды на глаза наворачивались слезы.
Они не знали только мелочей, техники – откуда я взял деньги на тотализатор и как именно ставил. Но пообещали, что и это выяснят. Адвокат требовал, чтобы я молчал. Но у меня началось что-то вроде истерики – я постоянно твердил: «Нет, вы ничего не понимаете, этого не было, такого не могло быть, я не хотел убивать его, я просто летел, попробуйте сами, и вы поймете». Они все улыбались. Компьютерная модель показала: я должен был, увидев препятствие, уклониться и вследствие этого упасть. Какая-то паскуда еще написала в заключении – «уклониться инстинктивно». Я рычал, плевался, бил по столу кулаком и доказывал, что бывают инстинкты человеческие, а бывают горнолыжные. Полицейские радовались. У них был мотив убийства, мертвое тело и преступник. Но им не хватало для полного счастья моего признания, вот они меня и ломали. А я ломал перед ними комедию. Потому что они меня почти убедили в том, что я, гад такой, действительно имел мотив. Уважаю правосудие. Оно может все. Оно зверски допросило нашу команду, вплоть до массажиста. А как оно трясло Бояна! И наконец, оно наехало на Крис и чуть было не записало бедную девочку в соучастники. Оно здорово развернулось тогда.
Если бы хоть один из реальных соучастников раскололся – дисквалифицироваться бы им всем большой теплой компанией. А мне – надолго сесть в тюрьму. Позже я узнал, что в руководстве Федерации столкнулись тогда две
Так или иначе, допрашиваемые ничего не знали и не понимали – все, как один. А меня не отпускали – даже под залог. В камере оказалось не смертельно, только очень неуютно. Там даже имелся сетевой терминал с односторонним доступом, наподобие гостиничных. И всяческой дряни о себе я начитался досыта. Особенно мне одно название понравилось – «Смертельные гонки две тысячи двадцатого года». Что интересно, статья была из РуНет. Вот уж не знал, с каким упоением русские могут топить русских. А я для них, уродов, ноги ломал на трассе! Впрочем, удивление прошло, когда следователь милостиво сообщил, кто именно меня продал – это тоже оказался, мягко говоря, не француз. Оказывается, агентура Федерации давно следила за одним любителем тотализатора из нашей команды, и когда тот совсем заигрался, взяла его на пушку («Димон, кто же еще, – подумал я. – Это ж надо было так нарваться!»). Чтобы замолить собственные мелкие грешки, парень сдал им действительно крупную аферу – мою. И следили за мной с самого воскресного утра, когда я еще только готовился к старту. Кто бы мог подумать, что я преподнесу блюстителям спортивной нравственности такой подарочек, как убийство…
Меня топили по всем статьям. Фактически все, что я сейчас рассказал, и что должно было, по идее, составлять тайну следствия, вовсю гуляло по Сети. Журналисты подхватили инициативу, начали рыть – и заодно со мной досталось русской команде в целом. Вспомнили нашу безобразную (на самом деле именно такую) пьянку на позапрошлом закрытии сезона. Естественно, просмаковали ту самую историю с вождением по встречной полосе, завершившуюся таранным ударом в полицейскую машину. Расписали в красках нашу повальную сексуальную распущенность, что оказалось для меня, например, крайне интересно, потому что некоторых вещей я за собой и не подозревал. Вытащили на свет Божий какую-то ветхозаветную драку – я ее припомнить вообще не смог.
А хуже всего было то, что всячески склонялось имя Крис. Невестой убийцы ее, конечно, не называли, за такое можно и судебный иск схлопотать, но ссылок на наши отношения было предостаточно. Что именно творилось с девочкой в те дни, я не знал (на свидания ко мне приходил только адвокат, остальных всех, как свидетелей, не пускали) – и от этого особенно терзался. Мне становилось все хуже, еще немного, и я признался бы в чем угодно, лишь бы увидеть Кристин. Впечатление складывалось такое, будто я сижу уже целую вечность. В действительности не прошло и недели. Все-таки слаб человек. И вот, только я начал подумывать, а не свихнуться ли, как меня – бац! – отпустили. Вообще. На все четыре стороны. Закрыли дело.
За меня заступилась, ни больше ни меньше, старая добрая Ски-Федерация, которая давно уже точила клыки на Хард-Ски-Федерацию, цинично подрывающую устои и вообще позорящую горнолыжный спорт. Несколько авторитетнейших мастеров классического скоростного спуска, настоящих экспертов по даунхиллу, выступило с заявлением, не оставившим камня на камне от полицейской экспертизы. Оказалось, что при компьютерном моделировании были допущены грубые ошибки, а интерпретировал модель э-э… не очень умный человек. Выяснилось, что из всех доступных траекторий полета я выбрал лучшую. Скорее всего – инстинктивно (опять «инстинктивно»!), что делает честь моей квалификации и опыту. И падать мне было вовсе незачем, а в том, что боковой ветер дунул, винить некого. Об убийстве не может быть и речи, имел место чистой воды несчастный случай. Что же до намеков на якобы существующие мотивы, так предъявите доказательства… Чего-чего, а доказательств у следствия не хватало катастрофически. Скорее уж они у меня появились – вот как надо подозреваемых обрабатывать!
С ног до головы оплеванный, раздавленный и сомневающийся – а не убийца ли я на самом деле, – опытный лыжник с завидными инстинктами был удостоен витиеватых извинений и доставлен в гостиницу. Там на меня набросились тренер, Машка и Генка. Я боялся, что побьют, но оказалось наоборот – встретили как героя. Заслонили от ворвавшихся следом журналистов, отвели в номер, напоили коньяком, накормили какими-то таблетками и уложили спать. Я пытался спросить, где Кристин, и как дела у мамы, но мне коротко ответили, что все хорошо, беспокоиться не о чем, а теперь нужно отдохнуть. Я действительно задремал, увидел во сне, что мы с Крис попали в лавину, и с перепугу тут же проснулся. Очень мне не понравилось, что я из снежного плена выбрался, а любимую вытащить не сумел. За окном уже светало, на столике лежал телефон. Дождаться утра оказалось труднее всего.