Толковая Библия в 12 томах(ред. А. Лопухин) Том 11
Шрифт:
Помазание его, однако же, было еще тайной для народа, и чтобы оно получило гражданскую силу, нужно было подвергнуть все дело народному решению. С этой целью Самуил созвал всенародное собрание в Массифе. Там торжественно был брошен избирательный жребий, и он пал сначала на колено Вениаминово, затем на племя Матриево и в нем на Саула, сына Кисова. Саула самого, однако же, не оказалось налицо; из скромности он оставался в обозе. Узнав об этом, народ побежал и взял его оттуда, «и он стал среди народа, и был от плеч своих выше всего народа». Самуил сказал народу: «Видите ли, кого избрал Господь? Подобного ему нет во всем народе. Тогда весь народ воскликнул и сказал: да живет царь!» В новоизбранном царе народ израильский приветствовал воплощение своего политического идеала, и действительно Саул был олицетворением самого народа, его добродетелей и недостатков. Его добрые качества заключались, главным образом, в его величавой внешности, которая особенно и расположила народ в его пользу; а его внутренние качества, качества его ума и сердца, должны были постепенно выработаться и развиться в послушании воле Божией. Помазание уже просветило его ум Духом Божиим, но в своей деятельности он должен был сам показать сознание высоты своего призвания и добрыми делами должен был оправдать свое избрание, подобно и самому народу, который, будучи избран совне, мог стать истинно избранным народом Божиим только через послушание заповедям Божиим и закону Моисееву. Насколько Саул в послушании воле Божией оправдывал свое избрание, это должна была показать его будущая деятельность; но так как пока народ был доволен избранием, то Самуил изложил народу права «царства», т. е. права и обязанности царя, записал их в книгу и положил в скинии вместе с другими памятниками исторической жизни народа. Среди народа слышались и голоса недовольных избранием, которые даже презрительно отзывались о Сауле, говоря: «ему ли спасать нас?» – но Саул ждал только случая, чтобы доказать и этим недовольным, что он способен спасать народ от внешних врагов, и потому как бы не замечал этих презрительных отзывов о себе.
Скоро представился случай, давший возможность Саулу оправдать свою царственную способность. После своего избрания Саул с чисто патриархальной простотой отправился в свой родной город Гиву и там продолжал заниматься земледелием. Но вот до него дошел слух, что на город Иавис Галаадский напал князь аммонитский Наас и требовал сдачи города под жестоким условием выколоть правый глаз у каждого жителя. Это известие воспламенило гнев царя, и на него сошел Дух Божий, давший ему силу тотчас же приступить к избавлению своих страждущих собратий. Разрубив пару своих волов на куски, он разослал их во все пределы земли с объявлением, что так будет поступлено с волами всякого, кто не откликнется на его призыв для поражения неприятеля. Народ единодушно последовал призыву, собралось войско в 330 000 человек, с которым и разбит был жестокий Наас. После такого славного дела приближенные внушали было Саулу отомстить тем недовольным, которые говорили: «Саулу ли царствовать над нами?» Но царь великодушно отвечал: «В сей день никого не должно умерщвлять; ибо сегодня Господь совершил спасение во Израиле». Затем по предложению Самуила вновь созвано было всенародное собрание в Галгале, и там совершилось окончательное утверждение Саула на престоле. Самуил торжественно сложил с себя звание судии, передав все свои права новоизбранному царю. Затем принесены были мирные жертвы перед Господом, «и весьма веселились там Саул и израильтяне». Первой заботой Саула было образовать постоянное и сильное войско, как это и требовалось внешними политическими обстоятельствами. С этой целью он составил из храбрейших людей трехтысячный отряд, который сделался его постоянной гвардией и был расположен в главных городах колена Вениаминова. По месту пребывания Саула центром всего управления сделался город Михмас, откуда он начал предпринимать военные походы для окончательного освобождения страны от властвовавших над отдельными ее частями врагов. Главнее всего нужно было оттеснить филистимлян. Эти давние враги израильского народа успели проникнуть в самую глубь страны, и один из их «охранных отрядов» стоял даже в Гиве, в центре Вениаминова колена. Первый удар был направлен именно на этот филистимский отряд, который и был разбит сыном Саула Ионафаном. Но это, естественно, раздражило филистимлян, и они, узнав об учреждении царской власти у своих соседей и опасаясь усиления их политического и военного могущества, решили в самом начале разрушить возникающую монархию и вторглись в страну с большим войском, имевшим 30000 колесниц и 6000 конницы. Израильтяне были поражены ужасом и по обыкновению бежали в горы и пещеры, ища убежища от врага. Это поголовное бегство израильтян перед филистимлянами показывало, каким грозным врагом были для них последние, столь долго господствовавшие над Палестиной. Ужас еще усиливался от того, что одной из целей нашествия филистимлян на землю израильскую был захват возможно большого количества пленных, которых они и продавали на своих невольнических рынках, выручая большие деньги от сбыта этого живого товара купцам соседних богатых стран – Египта и Финикии.
Саул, однако же, не потерял мужества и, сознавая на себе долг защитить страну от наступающего врага, собрал войско в Галгале и готов был выступить против неприятеля. К сожалению, самое войско трепетало и, не надеясь на успех борьбы, стало быстро разбегаться. Чтобы ободрить народ, решено было принести жертвы Богу и для совершения их обещался прибыть и высокочтимый пророк Самуил. Но он замедлил, и Саул должен был ожидать его в течение семи дней. Прошел почти и седьмой день, а так как Самуил не являлся, войско же разбегалось все более, то Саул решил обойтись без Самуила и, самовольно приняв на себя священные обязанности, сам совершил жертвоприношение, явно доказывая этим, что он менее надеялся на высшую помощь, чем на силу своего войска. Такое самовольство составляло великое преступление. В израильской монархии основным началом было подчинение гражданской власти воле Божией в лице пророков и священников. Нарушив это начало, Саул нарушил основное условие своего избрания на царство, так как он заявил незаконное желание действовать не как представитель высшего Царя, а самовольно, как независимый правитель. Он заявил притязание на объединение в своей личности не только независимой гражданской царской власти, но и религиозной, священнической, а такое объединение их в одном лице, с одной стороны, могло придать чрезмерный вес царской власти в ущерб священства, а с другой – самое священство потеряло бы свою самостоятельность, став в подчиненное положение к гражданской власти. Этот поступок Саула сразу показал, что дальнейшая его деятельность пойдет вопреки воле Божией, что, увлекаемый политическими интересами, он готов пренебрегать религиозными. Поэтому Самуил выразил ему торжественный укор и в качестве предостережения сказал ему, что он этим своим незаконным действием поколебал устойчивость своего царствования.
Между тем филистимляне продолжали опустошать страну и дошли до берегов Мертвого моря и Иордана. Чтобы лишить израильтян самой возможности иметь оружие и даже необходимые земледельческие орудия, они, как это бывало уже и прежде, захватили всех кузнецов и увели их в плен. Положение самого Саула, стоявшего в крепости Гивы, было критическое. Но он избавлен был мужественным подвигом своего сына Ионафана, который один со своим оруженосцем, пробравшись в неприятельский лагерь, убил нескольких филистимлян и произвел такое между ними смятение, что они бросились в бегство, преследуемые израильтянами. Чтобы довершить поражение преследуемого врага, Саул дал необдуманный обет. «Проклят, – сказал он, – кто вкусит хлеба до вечера, доколе я не отомщу врагам моим». Народ был крайне истомлен, но не осмеливался нарушить заклятия, пока не нарушил его Ионафан, вкусив найденного в лесу меда. За ним последовал весь народ, который алчно бросился на оставленный филистимлянами скот, убивал его и ел даже с кровью вопреки закону, чем навлек на себя гнев Божий, сказавшийся в неполучении ответа на вопрошение Саулом Господа о том, продолжать ли ему погоню за неприятелем. Узнав, что причиной этого было нарушение сыном его данного им обета, Саул хотел даже казнить его, но народ заступился за своего любимца-героя и не допустил до казни.
То же самовольство замечается и в дальнейшей деятельности Саула. Для полного обеспечение страны от внешнего нападения необходимо было совершить одно важное дело, а именно, окончательно поразить одного весьма опасного врага – амаликитян. Эти кровожадные кочевники то и дело нападали на страну, грабили и убивали, и затем быстро удалялись на своих конях в пустыню, чтобы через несколько времени вновь сделать подобный же разбойнический набег. Теперь Саулу повелено было окончательно истребить этот хищный народ, как бы притом в отмщение за то нападение, которое они первые сделали на израильтян по переходе ими Чермного моря. Саул действительно поразил амаликитян, но при этом опять нарушил волю Божию, так как истребил только худшую часть добычи, а лучшую захватил себе и притом оставил в живых царя амаликитян (Агага). В то же время он уже настолько возгордился своими подвигами, что самовольно воздвиг себе памятник на Кармиле. Тогда Самуил опять явился к нему со строгим укором за непослушание, и на оправдание Саула тем, что он захватил стада амаликитян для совершения жертвоприношения Богу, отвечал высокой истиной, которую впоследствии полнее разъяснили пророки и которая окончательно утверждена Христом. «Неужели, – сказал он, – всесожжения и жертвы столь же приятны Господу, как послушание гласу Господа? послушание лучше жертвы, и повиновение лучше тука овнов». – «За то, что ты отверг слово Господне, – торжественно добавил Самуил, – и Он отверг тебя, чтобы ты не был царем над Израилем». Сказав это, разгневанный пророк хотел удалиться; но Саул, желая добиться у него прощения, так крепко держал его, что оторвал даже край его одежды, на что Самуил прибавил: (как ты оторвал у меня край одежды, так) «Ныне Господь отторг царство Израилево от тебя». Однако же он остался с Саулом и в поучение ему собственными руками заклал Агага. Сила амаликитян была сокрушена окончательно, и израильтяне почти совсем избавились от этого опасного врага. Но вместе с тем решена была и судьба Саула. Все его действия показывали, что он неспособен был обуздывать своего своенравия и не хотел быть таким послушным орудием воли Божией, возвещаемой через Его пророков, каким должен быть царь избранного народа. Видя все это, Самуил с печалью оставил Саула и уже не виделся с ним до дня смерти своей, но заочно оплакивал так неудачно помазанного им царя.
В своей скорби Самуил скоро был утешен повелением Божиим идти в Вифлеем в колено Иудино, и там помазать на царство нового избранника Божия, именно одного из сыновей Иессея. Иессей был внук Руфимоавитянки и потомок Раавы иерихонской, и таким образом в его жилах текла отчасти языческая кровь. Но он уже давно состоял членом царства Иеговы и пользовался уважением в городе. Чтобы отклонить подозрение Саула, Самуил должен был придать всему делу вид обыкновенного жертвоприношения с семейством Иессея, как заявлено было им и жителям Вифлеема, с тревогой встретившим приход престарелого пророка. Когда пришло семейство Иессея, то Самуил, увидев сына его Елиава, отличавшегося величественной и красивой внешностью, невольно подумал: «Верно сей пред Господом помазанник Его!» Но он должен был разубедиться в этом, потому что голос Божий сказал ему: «Не смотри на вид его, на высоту роста его; Я отринул его; Я смотрю не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце». Избранником Божиим оказался младший сын Иессея Давид, который пас овец отца своего. Это был еще отрок, «белокурый, с красивыми глазами и приятным лицом». Он ничем не поражал в своей внешности, был не более среднего роста, весьма прост в своем пастушеском одеянии, с палкой в руках и котомкой за плечами. Но в его прекрасных глазах светился огонь внутреннего величия. По целым месяцам живя среди своих стад и окружающей природы, он с детства научился углубляться в самого себя и черпать вдохновение в своей собственной богато одаренной душе, возбуждавшейся от звуков и красот родной природы. Уединенное положение среди хищных животных рано научило его смело встречать таких кровожадных хищников, как львы и медведи, и развило в нем силу и отвагу, которым удивлялись даже его старшие братья. Но более всего пастушеская жизнь с ее досугом развивала в нем духовную жизнь. Родные горы, сплошь покрытые виноградниками и маслинами, восторгали его дух своей красотой, и он изливал свои возвышенные чувства в дивной игре на арфе, составлявшей неразлучную спутницу юного пастуха. Этот-то юноша-пастух и был избранник Божий. Самуил помазал его, и с того дня почил на Давиде Дух Божий, начав долгое воспитание и приготовление его к занятию престола избранного народа.
XXXII
Саул и Давид. Поражение Голиафа и возвышение Давида при дворе. Гонения на него. Кончина Саула
Саул между тем, мучимый угрызениями совести за свое непослушание Богу и опасениями за свою будущность, сделался мрачным и подозрительным, часто стал страдать от приступов невыносимой тоски. Приближенные, чтобы чем-нибудь развлечь унывающего царя, посоветовали ему прибегнуть к утешению музыки, и это привело к первой встрече Саула с его будущим преемником Давидом. Обладая нежной душой и посвящая большой досуг своей пастушеской жизни музыке, Давид настолько усовершенствовался в музыкальном искусстве, что приобрел обширную известность, так что и приближенные царя указали именно на него как на наиболее способного своей сладостной игрой разогнать мрачные думы и тяжелую тоску Саула. И вот, действительно, юный пастух был приглашен во дворец и, когда нужно было, играл для царя. Но эту обязанность ему еще приходилось исполнять так редко, что он имел возможность надолго уходить в свой родной город и продолжал заниматься своим пастушеским делом. Один случай, однако же, боль ше сблизил его с царем.
Началась опять война с филистимлянами, и во время ее выступил из рядов неприятелей один исполин – Голиаф, который предложил единоборством с ним решить дело войны. Несмотря на великолепную и высокопочетную награду, предложенную Саулом, именно, выдать свою дочь за победителя, из израильтян никто не осмеливался вызваться на единоборство со страшным, закованным в латы исполином, который поэтому и издевался каждый день над войском израильским. В это время Давид, по поручению своего отца, пришел в израильский стан, чтобы навестить своих состоявших на службе братьев. И при нем опять филистимский исполин, по обычаю, выступил из рядов своих и громовым голосом начал издеваться над трусостью и малодушием израильтян. Когда Давид узнал, в чем дело, то его юная душа не стерпела такого поношения над «воинством Бога живого», и он закипел неудержимой отвагой.
В пустыне он поражал львов, нападавших на его стада, – при помощи Божией он решил поразить и этого льва, поносившего его народ. О его решении доложено было Саулу, но царь, увидев перед собой невзрачного юношу и считая его более способным играть на арфе, чем вступать в единоборство со страшным исполином, отклонил его предложение, и только восторженная уверенность и храбрость Давида заставили его согласиться на принятие вызова. Саул предложил ему свои доспехи, но они были слишком велики и тяжелы для Давида, и он решил вступить в борьбу с Голиафом со своим пастушеским оружием. Враждебные войска стояли между Сокхофом и Азеком, верстах в двадцати к юго-западу от Иерусалима, на двух противоположных берегах долины (вади), по которой зимой протекал поток, высыхавший летом. И вот, когда исполинский филистимлянин, по обыкновению, выступил для издевательства над израильтянами, из рядов войска на противоположном берегу вади отделился юноша в простой пастушеской одежде, с посохом и пращой в руках и котомкой за плечами. Он смело спустился в долину и, набрав в ней наиболее удобных для пращи гладко омытых кремнистых камней, стал в воинственное положение перед исполинским врагом. Такой противник мог показаться Голиафу только насмешкой над ним, и он в высокомерном негодовании заметил, что ведь он не собака, чтобы какому-то мальчику выходить против него с палкой в руках и камнями. Когда Давид смело отвечал ему, что он не собака, но хуже ее, то Голиаф разразился на него бранью и грозно закричал, чтобы презренный пастух подошел к нему поближе, и Голиаф без унизительной для него борьбы отдаст его тело птицам и зверям на съедение. Но переговариваться долго не было надобности. Меткой и привычной рукой Давид метнул камнем из пращи, и ошеломленный великан повалился на землю, а Давид, подскочив к нему с быстротой лани, его же мечем отсек ему голову. Филистимляне, пораженные таким чудесным подвигом юноши, в смятении бросились в бегство, преследуемые израильтянами. Подвиг Давида приобрел ему дружбу доблестного Ионафана, который с этих пор «полюбил его как свою душу», а Саул приблизил его к себе и сделал военачальником, хотя и не выдал за него своей дочери в награду за победу над Голиафом. Но расположение Саула к Давиду скоро было испорчено восторженными похвалами последнему. Когда они возвращались с поля битвы, женщины и девицы повсюду встречали их песнями и плясками, с торжественными тимпанами и кимвалами; но среди песен подозрительное ухо Саула расслышало оскорбительный для него припев: «Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч!» Мрачное подозрение запало в душу царя по отношению к юному герою, и он два раза как бы в исступлении пытался пронзить его копьем, когда Давид предавался сладостной музыке с целью разогнать тоску царя. Не успев в этом, Саул старался подзадорить храбрость Давида, чтобы отважными подвигами его среди филистимлян привести его к верной погибели. Но Давид постоянно оставался невредимым и за дочь Саула Мелхолу совершил опасный подвиг обрезания не ста даже филистимлян, как назначил Саул, а двухсот, и представил вещественное доказательство самого подвига. Таким образом, Давид сделался зятем царя и все больше приобретал себе любовь народа; но зато «стал Саул еще больше бояться Давида, и сделался врагом его на всю жизнь». Он стал открыто преследовать народного любимца и своего тайного преемника, и вследствие этого начинается ряд удивительных приключений Давида, которыми Промысл постепенно подготавливал его к занятию престола. Это была трудная школа испытаний, в которой должно было укрепиться в Давиде убеждение, что судьба и жизнь человека находятся в руке Божией, и даже царь со всем его воинством, будучи лишен помощи Божией, становится беззащитнее и беспомощнее последнего раба.
Потерпев неудачу в своих замыслах погубить Давида посредством филистимлян, Саул открыто стал искать его смерти, и приказ об этом сообщил не только всем своим приближенным, но даже и другу Давида, своему сыну Ионафану. Последнему удалось на время утишить кровожадную ярость своего отца, и Саул даже поклялся, что он перестанет замышлять на жизнь Давида. Но новые подвиги Давида в войне с филистимлянами опять растравили рану в сердце Саула, и он в мрачном исступлении опять метнул в него копьем, когда Давид вдохновенно играл перед ним на своей арфе. Трясущаяся от яростного возбуждения рука, однако же, и в этот раз изменила Саулу, и брошенное копье пролетело мимо и вонзилось в стену, а Давид спасся бегством. Разъяренный неудачей этой новой попытки отделаться от своего ненавистного зятя, Саул велел окружить его дом и схватить его ночью. И от этой опасности он спасен был лишь хитростью своей глубоко преданной жены Мелхолы. Тогда Давид бежал к престарелому пророку Самуилу и там в сонме пророков пением и музыкой облегчил свою утомленную гонениями душу. Саул отправил в погоню за ним своих слуг и в Раму, чтобы схватить его там; но слуги три раза поддавались влиянию восторженных песен пророков и сами начинали пророчествовать. Взбешенный Саул, наконец, и сам отправился в Раму; но лишь только он заслышал знакомые ему звуки пророческих песен, как мрачная душа его просветлела, дух злобы отошел от него и опять сошел на него Дух Божий, так что он опять на время оставил свою кровожадную мысль. Давид, великодушно прощая злополучному царю, изливал свою скорбь другу своему Ионафану и пытался было через него расположить к себе царя. Но кровожадность царя теперь была неисцелима, и когда Ионафан при представившемся случае стал ходатайствовать перед отцом своим за своего друга Давида, то едва и сам не погиб от руки Саула, в ярости метнувшего копьем и в своего любимца наследника-сына. Узнав об этом, Давид трогательно простился с Ионафаном, который, сознавая несправедливость, терпимую своим доблестным другом, при разлуке с ним плакал горькими слезами; но Давид плакал еще больше. Любовь между ними была изумительная, какая только может быть между двумя доблестными чистыми душами. Они расставались почти навсегда и встретились между собой только еще раз в жизни, но уже при самых печальных обстоятельствах.