Толковая Библия в 12 томах(ред. А. Лопухин) Том 12

Лопухин Александр Павлович

ХLI

По пути в Иерусалим. Воскресное богослужение в Троаде. Беседа в Милете с ефесскими пресвитерами. В Тире и Кесарии

Закончив свое служение в Коринфе и собрав значительную милостыню для бедствующих христиан святого города, ап. Павел решился еще раз побывать в Иерусалиме, именно к празднику Пасхи. Он хотел прямо отплыть из Коринфа на корабле в Сирию, но накануне отплытия сотрудниками его открыт был низкий заговор со стороны иудеев, имевший целью погубить апостола во время морского пути, что очень легко было для них вследствие связей с матросами и прямого подкупа их. Поэтому ап. Павел вынужден был отправиться сухим путем через Македонию в сопровождении своих друзей и сослужителей, и Пасху провел в Филиппах в мирном и любвеобильном кругу своих учеников и сотрудников, среди которых опять был и летописец его деятельности св. Лука. Затем уже он отплыл в Азию и остановился на недельный отдых в Троаде. В этом городе случилось одно событие, показывающее, что у христиан в это время были уже правильные богослужебные собрания по воскресным дням. Накануне отбытия апостола было вечернее собрание, на котором присутствовала вся церковь троадская, собравшаяся в последний раз послушать сладостной беседы великого проповедника. Собрание было в одной из горниц, т. е. тех верхних комнат третьего этажа, которые были самым прохладным и приятным отделением дома на Востоке. Горница пылала светильниками, и из уст апостола лилась боговдохновенная беседа, продолжавшаяся до полночи, и все в безмолвном благоговении слушали ее. На подоконнике одного из открытых окон, затворки которого были настежь открыты для доступа прохладного морского ветерка, сидел юноша по имени Евтих. Время было очень позднее, беседа необыкновенно затянулась, предметы, о которых шла речь,

вероятно, превосходили его разумение. Хотя он сидел в самом приятном месте комнаты, где мог пользоваться свободным доступом свежего воздуха, однако же жар от людного собрания и свет многих светильников, а также непрерывный поток речи проповедника совершенно усыпили Евтиха. Незаметно для других он начал опускаться, отяжелевшая голова упала на грудь, и затем с криком ужаса он свалился в окно и упал с третьего этажа вниз на двор. Произошло общее смятение, и раздались крики, которыми сразу был прерван голос проповедника; некоторые из собравшихся бросились вниз по лестнице, чтобы посмотреть, что случилось. Бедный юноша лежал без чувств и поднят был замертво. Крик ужаса вырвался у окружающих; но «Павел, сошедши вниз, пал на него, и, обнимая его руками, сказал: не беспокойтесь, потому что его жизнь в нем». Утишив этим замечанием возбуждение, он оставил юношу под благотворным влиянием покоя и тишины, а также, быть может, и доброй заботливости диаконисс и других присутствующих женщин, потому что повествование просто прибавляет, что апостол опять пошел вверх и после «преломления хлеба» (как называлось евхаристическое священнодействие) и совершения трапезы, которая после называлась агапой, он продолжал беседовать с собранием до рассвета дня и затем вышел. Тем временем Евтих вполне оправился, и его привели живого, очевидно, в верхнюю комнату, и немало утешились все.

На следующее утро апостол отправился с своими спутниками в дальнейший путь, и через несколько дней они прибыли в Милет. Так как корабль должен был простоять там несколько времени, то апостол воспользовался этим обстоятельством, чтобы повидаться и побеседовать не только с местными христианами, но и с пресвитерами церкви буйного Ефеса. С этой целью он послал вестника в Ефес, отстоявший верст на пятьдесят от Милета, чтобы они прибыли повидаться с ним. Пресвитеры радостно воспользовались случаем еще раз повидать своего великого архипастыря и прибыли к нему в Милет на следующий же день, который был, вероятно, воскресенье. Этот день он провел в их обществе и, прежде чем расстаться с ними, обратился к ним с речью, в которой глубоко трогательными чертами изобразил свою деятельность в Ефесе. «Вы знаете, – сказал он, – как я с первого дня, в который пришел в Асию, все время был с вами, работая Господу со всяким смиренномудрием и многими слезами, среди искушений, приключавшихся мне по злоумышлению иудеев; как я не пропустил ничего полезного, о чем вам ни проповедал бы и чему ни учил бы вас всенародно и по домам, возвещая иудеям и эллинам покаяние перед Богом и веру в Господа нашего Иисуса Христа. И вот ныне я по влечению Духа иду в Иерусалим, не зная, что там встретится со мною. Только Дух Святый по всем городам свидетельствует, говоря, что узы и скорби ждут меня. Но я ни на что не взираю и не дорожу своею жизнью, только бы с радостью совершить поприще мое и служение, которое я принял от Господа Иисуса проповедать Евангелие благодати Божией. И ныне вот я знаю, что уже не увидите лица моего все вы, между которыми ходил я, проповедуя Царство Божие. Посему свидетельствую вам в нынешний день, что чист я от крови всех, ибо я не упускал возвещать вам всю волю Божию. Итак, внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями пасти церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе кровию Своею. Ибо я знаю, что по отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою. Посему бодрствуйте, памятуя, что я три года, ночь и день, непрестанно со слезами учил каждого из вас. И ныне предаю вас, братия, Богу и слову благодати Его, могущему назидать вас более и дать вам наследие со всеми освященными. Ни серебра, ни золота, ни одежды я ни от кого не пожелал; сами знаете, что нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили (и при этом он протянул перед ними свои тонкие, истощенные трудом руки) руки мои сии. Во всем показал я вам, что так трудясь, надобно поддерживать слабых и памятовать слова Господа Иисуса, ибо Он Сам сказал: блаженнее давать, нежели принимать» (Деян 20:18–35).

Эта речь, которая так ярко изображает неутомимое трудолюбие, глубокое смирение, полнейшую самоотверженность его апостольского служения, произвела на всех глубокое впечатление. Он закончил свою беседу среди взрыва плача, и когда они прощались с ним, тревожась за его будущее, тревожась и за свое собственное будущее, то все склонили свои головы к нему на шею и горячо целовали его, огорченные особенно его замечанием, что они уже никогда не увидят его, как видели доселе, никогда не будут больше смотреть на дорогое им лицо своего учителя, который столько вынес ради них и которого они так любили. Если ап. Павел возбуждал к себе сильную ненависть в своих противниках, то вместе с тем он также вдохновлял к себе и самую сильную любовь и привязанность. Он должен был, по буквальному выражению св. Луки (Деян 21:1), вырваться от них. Печальные и подавляемые разными мрачными предчувствиями, они пошли с ним к кораблю, который в это время ожидал его, и можно быть уверенным, что ап. Павел горько плакал, когда он вступал на палубу корабля, и в свою очередь на берегу плач собратий раздавался до тех пор, пока паруса не слились в неясное белое пятно на далеком горизонте; и пресвитеры ефесские с тяжелым сердцем возвратились назад, чтобы еще раз, уже без всякой надежды на помощь от своего духовного отца, встретить испытание, ожидавшее их в городе Артемиды.

Корабль благополучно прибыл в Патару, и оттуда апостол, пересев на другой корабль, шедший в Финикию, отправился в знаменитый своей морской торговлей Тир. Там было несколько христиан, и с ними апостол пробыл семь дней. Любвеобильные и преданные апостолу братья получили особое внушение свыше о предстоявшей апостолу опасности в Иерусалиме и просили его, чтобы он оставил свое намерение и не ходил в Иерусалим. И сам апостол имел предчувствие об опасности, но во всем полагался на высший Промысл и через неделю оставил Тир, напутствуемый слезами и молитвами местных собратий, которые с женами и детьми провожали своего великого учителя. Проплыв на корабле до Птолемаиды, апостол с своими сотрудниками направился сухим путем в Кесарию. Там он пробыл несколько дней, и это были последние счастливые дни той свободы, которой он наслаждался дотоле. Богу угодно было освежить его дух кратким промежутком радостного общения и покоя. В Кесарии они гостили у того, кто был связан с ап. Павлом тесными узами глубочайшего сочувствия, именно у Филиппа-евангелиста. Будучи, подобно ему, просвещенным эллинистом, диакон Филипп, как известно, был одним из первых, кто выказал апостолу Павлу то сочувствие и ясное понимание, без которых было бы невозможно самое дело апостола народов. Это был Филипп, который благовествовал ненавистным самарянам и имел смелость крестить эфиопского евнуха. Судьбы этих двух благородных тружеников была тесно связана между собой. Яростное гонение Савла фарисея и было главной причиной, которая повела к рассеянию церкви иерусалимской и таким образом видоизменила назначение семи диаконов. Вследствие бегства от этого именно гонения изменилась деятельность Филиппа. С другой стороны, эта новая деятельность началась именно тем, что составляло задачу всей жизни ап. Павла. Когда ап. Павел и Филипп беседовали между собой в эти немногие драгоценные часы, они могли перебрать в своей душе много трогательных воспоминаний о тех днях, когда свет небесный, некогда снявший на лице Стефана, обращенном к небу в агонии мученичества, предзнаменовательным огнем отразился также и на лице юноши, имя которого было Савл. И помимо общения мыслей и воспоминаний, ап. Павел во время пребывания своего в доме Филиппа мог пользоваться нежным уходом четырех дочерей его, которые, воспитавшись под благотворным влиянием своего отца, посвятили себя на девственную жизнь и на служение Евангелию.

В Кесарии ап. Павел получил новое предостережение об угрожавшей ему опасности. Сюда прибыл из Иудеи пророк Агав и, приняв символический образ древних пророков, подошел к ап. Павлу, развязал пояс, которым подвязан был его хитон, и, связывая им себе руки и ноги, сказал: «Так говорит Дух Святый: мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме иудеи и предадут в руки язычников».

Собратья уже и сами знали о связанной с предстоящим посещением опасности, но они еще не имели доселе столь определенного извещения об этом, равно как и не предвидели, чтобы иудейское нападение могло окончиться римским тюремным заключением. Услышав это, сотоварищи ап. Павла усердно просили его, чтобы он остался в Кесарии, а они одни отправятся в Иерусалим и доставят приношение от языческих церквей; и даже члены кесарийской церкви присоединили свои слезные мольбы к мольбам его возлюбленных сотоварищей, упрашивая его не идти на явную опасность. Но апостол был непреклонен. «Что вы делаете? что плачете и сокрушаете сердце мое? – сказал он им. – Я не только хочу быть узником, но готов и умереть в Иерусалиме за имя Господа Иисуса». Тогда всем стало ясно, что дальнейшие упрашивания были бы мучительны для него и вместе бесполезны. Поэтому они успокоились и отер ли свои слезы, говоря: «Да будет воля Господня».

ХLII

Ап. Павел в Иерусалиме. Мятеж в храме. Арест апостола и отправление его в Кесарию. Феликс и суд над ним

Наступал праздник Пятидесятницы, и к нему-то теперь поспешал ап. Павел. В Иерусалим по обычаю собралось множество народа, так что не без труда можно было найти помещение. Но оно найдено было в доме некоего Мнасона-кипрянина, одного из ранних учеников, и под его-то кровом апостол мог найти отдых после столь долгого путешествия. Братия приняли великого апостола с радостью, и на другой день состоялось торжественное собрание христиан под председательством Иакова, брата Господня, и там апостол Павел, «приветствовав их, рассказал подробно, что сотворил Бог у язычников служением его». Тогда собрание, выслушав его, «прославило Бога», но в то же время нашло себя вынужденным предупредить апостола об угрожающей ему опасности. В Иерусалиме было много уже уверовавших иудеев, целые тысячи, считая с теми, которые отовсюду прибыли на праздник, «и все они были ревнителями закона». Они, очевидно, принадлежали к той многочисленной партии, которая считала закон необходимым для спасения, по крайней мере собственно для уверовавших иудеев, и поэтому подозрительно относилась к проповеди ап. Павла о том, что закон уже потерял свое значение. Народная молва об этой проповеди доходила до них в искаженном виде, и в Иерусалиме все наслышались о том, что апостол «учил иудеев, живущих среди язычников, отступлению от Моисеева закона, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих, не поступали по отеческим обычаям». Этот слух, поддерживаемый и раздуваемый врагами апостола, настроил против него всех палестинских и особенно иерусалимских иудеев-христиан настолько враждебно, что самое появление его в святом городе было небезопасно. Но если уже он явился, то нужно было как-нибудь опровергнуть ложный слух и доказать всенародно неосновательность его. Собрание посоветовало ап. Павлу с этой целью исполнить обряд назорейства и взять на себя издержки четырех других лиц из христиан-иудеев, также принявших на себя обет, но не имевших достаточно средств для покрытия всех необходимых при этом обряде расходов. «Тогда узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь исполнять закон». Опасность действительно была большая. Народ, раздраженный несправедливым притеснением римлян, находился в крайнем возбуждении и готов был излить свое недовольство на первом, кто только мог возбудить его подозрение. Вследствие этого апостол согласился на предложение и в течение семи дней совершал в храме обряд назорейства вместе с другими четырьмя собратьями, расходы которых он взял на себя. Вот уже был последний день обряда, и казалось, все окончится благополучно, как вдруг сразу все изменилось, и апостол едва не сделался жертвой народного изуверства.

Среди огромной толпы богомольцев на дворах храма появилось несколько иудеев из Ефеса и других городов Азии. Когда они увидели знакомого им апостола, то тотчас же запылали огнем яростного фанатизма. В лице его они увидели страшного богоотступника, который учил «отступлению от Моисеева закона» и теперь осмеливался своим присутствием осквернять пределы народной святыни. Известие о его присутствии мгновенно распространилось по возбужденной толпе богомольцев, и чернь заволновалась. Дикие азиаты бросились на апостола и неистово кричали: «Мужи израильские, помогите! Этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; при этом и эллинов ввел в храм и осквернил святое место сие». С ап. Павлом было несколько обращенных им греков, которых будто бы апостол и брал с собой в храм и тем, по мнению мятежников, осквернил его. Иудеи чрезвычайно ревниво оберегали свою святыню от вторжения иноплеменников и иноверцев, так что существовала даже особая «стена разделения», на которой надпись на греческом и латинском языках гласила, что: «Никто из чужеземцев не должен вступать за эту стену под страхом смерти». Тут таким образом представлялся великолепный случай для должного отмщения отступнику, который учил отступлению. Толпа бросилась на ап. Павла, и крик «На помощь!» разносился повсюду по улицам. Защищаться было невозможно. Но ап. Павла спасла святость места и бдительность римской стражи. Когда буяны, чтобы не осквернить храм кровью, поволокли апостола за его пределы, римский сотник, стоявший на страже в башне Антонии, заметил народное смятение и, опасаясь бунта, тотчас же отправил к Лисию, коменданту башни, с известием о случившемся. Лисий быстро явился на место происшествия с отрядом воинов и избавил апостола от рук его разъяренных врагов.

Взяв его под стражу, Лисий обратился к нему с вопросом, «кто он такой и что сделал». В ответ поднялись в толпе такие беспорядочные крики, что ничего нельзя было разобрать, и, отчаявшись достигнуть чего-нибудь определенного при таком положении дела, Лисий приказал вести апостола в казармы. Но лишь только он успел подняться на лестницы, ведшие на вершину здания и затем в крепость, как чернь, опасаясь, что она будет лишена удовольствия совершить свое мщение, сделала на него новое нападение с дикими криками «Смерть ему!», и ап. Павел, будучи не в силах от полученных побоев идти сам, взят был солдатами на руки и унесен из толпы. Он был избавлен от участи быть разорванным на куски главным образом тем, что Лисий держал его вблизи себя. И когда спасший его отряд уже готов был вступить в казармы, ап. Павел обратился к Лисию по-гречески: «Можно ли мне сказать тебе нечто?» – «Ты знаешь по-гречески? – удивленно спросил комендант. – Так не ты ли тот египтянин, который пред сими днями произвел возмущение и вывел в пустыню четыре тысячи человек разбойников?» Этот неизвестный египтянин незадолго перед тем произвел большой мятеж, подавление которого потребовало немало усилий со стороны римлян. Хотя мятежники были разбиты и казнены, но сам египтянин скрылся, и теперь у Лисия явилось невольное предположение при виде ап. Павла, не он ли этот египтянин. «Нет, – отвечал Павел, – я иудеянин, тарсянин, гражданин небезызвестного киликийского города; прошу тебя, позволь мне говорить к народу».

Такая смелость со стороны человека, который только что спасен был от неминуемой смерти от рук этого самого народа, поразила Лисия, и он позволил ему обратиться к народу с объяснением. Апостол смело выступил вперед, дал знак рукой о своем желании говорить, и, когда наступила тишина, он на еврейском языке обратился к народу с длинной речью, которую начал словами: «Мужи, братия и отцы! выслушайте теперь мое оправдание перед вами». Народ, заслышав еврейскую речь, еще более стих, и апостол подробно рассказал историю своей жизни и обращения. Речь была вдохновенна и поражала своим красноречием, но изуверство не преклонилось и перед такой речью. Лишь только апостол в своем рассказе дошел до сообщения о том, что он в видении получил повеление идти с проповедью к язычникам, как вся чернь опять заволновалась. Слово «язычники», подтверждая их подозрения, опять воспламенило их фанатизм. Лишь только он произнес его, как поднялся страшный крик: «Истреби от земли такого, ибо ему не должно жить!»

Восточная чернь, обезумев от бессильной ярости, выла, гоготала, проклинала, скрежетала зубами, размахивала руками, рвала на себе одежды, бросала пригоршнями пыль в воздух, сопровождая все это самыми дикими телодвижениями, к каким только способен необузданный фанатизм. Но ап. Павел был недоступен для неистовой ярости иудеев. У них доставало смелости потрясать воздух своими отчаянными и дикими криками и делать двор храма как бы убежищем толпы сумасшедших; но они не осмеливались броситься на выставленное против них острие римских мечей. В страшном возбуждении Лисий приказал увести узника в казармы и подвергнуть его пытке посредством бичевания, так как, совершенно не понимая того, что говорил ап. Павел, он хотел узнать, что именно он сделал для возбуждения этих яростных криков. Воины тотчас же связали ему руки, раздели его донага и согнули его в положение той страшной и часто роковой пытки, которой недалеко от этого самого места некогда подвергался и Спаситель. Три раза уже перед тем ап. Павел переносил розги римских ликторов; пять раз он подвергался иудейскому бичеванию по сорока ударов без одного. Здесь предстоял новый вид муки, именно от бича, который римляне употребляли для принуждения посредством пытки к сознанию в истине. Но на этот раз ап. Павел, не потеряв самообладания даже в крайности, возразил против приказания. Он смело заявил, что он римский гражданин и свободен от телесного наказания. Это заявление привело в смущение и самого Лисия, который мог опасаться неприятностей себе, если бы апостол принес жалобу на обращение с ним, и он постарался поскорее сдать узника на суд синедриону, чтобы избавиться от всякой ответственности по этому очевидно скорее религиозному, чем гражданскому делу.