Толковая Библия в 12 томах(ред. А. Лопухин) Том 7
Шрифт:
Враги апостола пытались набросить тень сомнения на самое право апостольства Павла, но это уже была бессильная злоба, не имевшая для себя достаточной почвы. Чтобы еще более посодействовать восстановлению мира в Коринфской церкви, ап. Павел написал второе послание к Коринфянам, в котором изложил чувства радости по случаю умиротворения церкви и преподал целый ряд новых наставлений по различным вопросам. В этом послании, между прочим, апостол подтвердил свои права на апостольство, указал на перенесенные и переносимые им бедствия и страдания за Христа, а также упомянул о том, какой крест дан ему Христом на всю жизнь, чтобы он не превозносился, именно «жало в плоть, ангел сатаны». Это «жало в плоть», как уже сказано было выше, вероятнее всего была глазная болезнь, от которой апостол страдал постоянно, и она становилась иногда столь мучительной, что лишала его всякой возможности деятельности и вынуждала обращаться к Богу с слезной молитвой об облегчении.
«Трижды молил я Господа о том, – говорит апостол, – чтобы удалил его от меня; но Господь сказал мне: довольно для тебя благодати Моей; ибо сила Моя совершается в немощи». И как
Это откровение ему было вскоре после обращения его, и с того времени он своей неутомимой, поистине геройской деятельностью вполне оправдал свое избрание, потрудившись и перенеся за дело Христово даже больше всевозможных бедствий и страданий, чем другие апостолы. Как служитель Христов, он, по его собственным словам, гораздо более «был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного. Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл в глубине морской. Много раз был в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями, в труде и в изнурении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе». Перед таким величием апостольских трудов должен был смолкнуть язык самых ярых его врагов, и в Коринфе водворился мир, так что когда апостол прибыл туда, община приняла его с распростертыми объятиями.
В Коринфе апостол встретил большинство своих возлюбленнейших соработников – Тимофея, Тита, Аристарха, Луку и многих других, в сообществе с которыми он провел три месяца, устраивая дела церкви и вместе наблюдая за состоянием окрестных и македонских церквей. Коринф находился в частых сношениях с столицей мира Римом, и апостол невольно лелеял в себе мысль побывать там, чтобы и там возвестить Евангелие Христово, именно в центре языческого мира. Но обстоятельства не давали ему возможности предпринять теперь же это великое путешествие, тем более, что апостолу известно было, что там уже существовала христианская церковь, и он не хотел строить на чужом основании. Поэтому апостол на время ограничился заочными сношениями с римской церковью через посредство собратий-христиан, которым по различным делам приходилось совершать путешествие между тремя главнейшими центрами мировой торговли – Ефесом, Коринфом и Римом.
Неизвестно, когда собственно христианство проникло на берега Италии и в Рим. Но можно с вероятностью думать, что Евангелие впервые занесено было туда некоторыми из тех иудеев и прозелитов из Рима, которые в день Пятидесятницы и сошествия Святого Духа слышали боговдохновенную речь ап. Петра в Иерусалиме. Иудеев было много в Риме, особенно с того времени, когда Помпей значительное число их после завоевания Палестины переселил в столицу мира. Там они не замедлили обнаружить ту изумительную самопомощь и изворотливость, какой уже отличались в то время среди других народов. В рабы они не годились и не принимались, скоро добились своего освобождения и начали быстро размножаться и богатеть. Дружеские отношения, существовавшие между Августом и Иродом Великим, еще более содействовали улучшению их положения, и на заре христианской эры они уже настолько признавались составной частью римского населения с правами и собственной религией, что политически мудрый император отвел им особый квартал за Тибром, который они и занимали в течение последующих веков. Из мрачных переулков этого квартала они ходили продавать серные спички, старое платье и разбитую посуду, а также выходили на Цестиев или Фабрициев мосты просить милостыню и предсказывать судьбу. Скоро они размножились до того, что стали внушать опасения правительству, и императоры не раз издавали указы об изгнании их из столицы. Один из таких указов, именно указ Клавдия (Деян 18:2), повел к дружбе ап. Павла с Акилой и Прискиллой, и его, вероятно, можно отождествлять с той мерой, о которой упоминает Светоний в знаменитом месте, где он говорит об «Impulsor Chrestus» («мятежнике Хресте», как неправильно римляне произносили имя Христа). Если так, то почти несомненно, что христиане не были отделены от иудеев в этом общем несчастии, причиненном их мессианскими разногласиями. Но, как признает Тацит, говоря о попытке изгнать астрологов из Италии, эти меры вообще были бесполезны. Иудеи, оставив на время Рим, скоро опять возвращались в него. Их подпольный прозелитизм даже уже в царствование Нерона получил столь сильное развитие, что Сенека, отзывавшийся об иудеях как о «самом дурном народе в мире», свидетельствует о их необычайном распространении. Поэтому, когда ап. Павел писал свое послание к Римлянам, иудеи, несмотря на неотмененный еще указ Клавдия, данный только шесть лет перед тем, составляли уже настолько большую общину, что опять были предметом беспокойства императорского правительства. На большие праздники они массами отправлялись в Иерусалим, соединяя с этим часто и торговые предприятия, и вот там именно некоторые из них слышали проповедь ап. Петра и сделались первыми благовестниками Евангелия в столице мира. Этим самым ниспровергается верование римской церкви, что основателем христианства в Риме был ап. Петр.
Предание это, как известно, расширено было впоследствии даже до того, что ап. Петр признавался первым епископом Рима, где будто бы он епископствовал двадцать пять лет. Но подобное предание не находит никакой опоры в истории, которая, напротив, может допустить лишь одно, что ап. Петр потерпел в Риме мученическую кончину
Такое начало христианства в Риме вместе с тем дает возможность понять, каков был первоначальный состав римской церкви. Сначала она состояла из иудеев и прозелитов, но затем в нее стали вступать и многие из язычников, так что языческий элемент скоро сделался даже преобладающим. Но этот языческий элемент состоял не столько из самих римлян, сколько из греков, которых было много в Риме и которые скорее примкнули к христианской церкви, чем высокомерные римляне. Потому-то в заключительной главе Послания ап. Павла к римлянам так много лиц с греческими именами. Но эти имена принадлежат большей частью к средним и низшим классам общества. Христианство находило себе сначала приверженцев не среди богатых и знатных, а среди мелких торговцев и промышленников, среди воинов, рабов и отпущенников императорского дворца и той челяди, которая ютилась в густо населенных «голубятнях» (columbaria), как назывались в Риме ночлежные дома и жилища бедного рабочего люда. Среди личных друзей апостола в это время в Риме находились известные Акила и Прискилла, которые после временного отсутствия опять возвратились для заработков в Рим, где их дом был местом собраний для верующих. Как вообще велика была римская церковь по составу входивших в нее членов, об этом можно судить по тому, что во время Неронова гонения их погибло там, по свидетельству Тацита, «великое множество». На это указывает также то обстоятельство, что в заключительной главе Послания к Римлянам апостол посылает приветствие поименно двадцати шести лицам, т. е. таким лицам, которые по своему положению в церкви требовали личного упоминания. Многие из них приветствуются апостолом как знакомые ему, сотрудники и сродники, и это объясняется тем, что многие из обращенных апостолом христиан оказались впоследствии в Риме и усилили собой римскую церковь, успевшую скоро приобрести такую известность среди других церквей, что о вере ее членов «возвещалось во всем мире» (Рим 1:8).
К этой-то церкви в самой столице тогдашнего мира и обратился ап. Павел с посланием, которое по глубине богословской мысли и высоте боговдохновенного откровения истины христианства занимает справедливо первое место среди посланий великого апостола язычников. Много могло быть у него побуждений к этому. Как апостолу язычников, ему, конечно, хотелось лично возвестить Евангелие в том центре мира, из которого лучи христианского благовестия лучше всего могли распространяться по всему миру, так что проповедь там могла бы быть естественным завершением проповеди языческому миру вообще; и так как обстоятельства пока не позволяли ему предпринять такого далекого путешествия, то он и ограничился письменным изложением своего благовестия. Но могли быть и другие, более частные причины.
Между двумя классами, составлявшими римскую церковь, по-видимому возникли споры о преимуществе, как это случалось почти везде, где только иудеи сходились с язычниками. Так как основателями церкви были иудеи, то, естественно, они старались занять первенствующее положение в ней и, конечно, опирались при этом на свое звание как избранного народа, которому дан был закон и все обетования. Закону они стали придавать такое значение, что без него не признавали возможности спасения или оправ дания перед Богом.
С другой стороны язычники, протестуя против такого притязания, заявляли, что они имели свой закон нравственный, который достаточен был для подготовления их к принятию в церковь, что их мудрецы были не менее боговдохновенны, как и ветхозаветные пророки. То и другое притязания были, очевидно, опасным заблуждением, и пока дело не дошло до открытого разрыва, апостол и поспешил разъяснить им великую истину спасения. Прежде всего он обратился к язычникам и доказал им, что их мнение, будто естественного закона нравственности достаточно в известном смысле для спасения, неосновательно, и это доказывалось тем самым обстоятельством, что языческий мир к этому времени пришел в состояние ужасающего нравственного падения. Достаточно было взглянуть на те ужасы нравственного тлена, который ярче и бесстыднее всего выступал именно в Риме, чтобы видеть, как неосновательно было это положение язычников. Ужасная картина той бездны безнравственности, которую изображал апостол в первой главе своего Послания к Римлянам (Рим 1:24–32), и должна была служить опровержением их неосновательных притязаний.
С другой стороны, неосновательны были и притязания иудеев. Хотя на их стороне большое преимущество уже в том отношении, что им именно «вверено было слово Божие»; но одного этого недостаточно для спасения. Нужно оправдать это доверие Божие. А отсюда «не тот иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое наружно, на плоти; но тот иудей, кто внутренно таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и похвала не от людей, а от Бога» (Рим 2:28–29).
Одним словом, так как и иудеи, и эллины одинаково находятся в рабстве греху, то и оправдание становится возможным не в силу закона или обрезания, не в силу естественного разума, но в силу единой спасающей веры во Христа – такой веры, которая по своей жизненности способна устранить всякий вопрос о законе и о добрых делах, так как они сами являются неизбежно как плоды на здоровом и исполненном жизненных соков дереве. В таком-то именно смысле «человек оправдывается верою независимо от дел закона» (Рим 3:28).
Затем апостол подробно развивает эту основную мысль, подтверждая ее примерами и цитатами из Св. Писания и, изложив ряд назидательных истин, заключает всевозможными благожеланиями и приветствиями римским христианам вместе с выражением желания лично побывать в знаменитой столице мира. Писцом послания был сотрудник апостола Тертий, а отправлено оно было с Фивой, диакониссой церкви кенхрейской, около Коринфа. Представляя последнюю римским христианам, апостол просит их принять ее как прилично святым и помочь ей, в чем она будет нуждаться, «ибо, – добавляет он, – и она была помощницею многим и мне самому» (Рим 16:1, 2).