Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет

Лопухин Александр Павлович

Молва об этом чудесном событии разнеслась по всей Галилее и Перее, и даже до отдаленных пределов Сирии (Мф 4:24), и можно представить себе, как сильно утомленный Спаситель нуждался после этого в продолжительном покое. Но лучшим и самым приятным для Него отдыхом было уединение и безмолвие, где Он, не тревожимый никем, мог быть наедине со своим Отцом небесным. Равнина Геннисаретская была еще окутана глубокой тьмой, наступающей перед рассветом, когда, никем не замеченный, Иисус встал и удалился в одно пустынное место, и там подкрепил свой дух тихой молитвой.

С наступлением утра Он опять готов был продолжать свое спасительное служение. Но благодеяния Его не должны были ограничиваться одним Капернаумом. Рядом находилось много других городов и селений, которые также нуждались в просвещении и благотворении, и Христос хотел распространить свое служение и на эти города. «Пойдем, – сказал Он своим ученикам, – в ближние селения и города, чтобы Мне и там проповедовать Царствие Божие, ибо на то Я послан». Но прежде чем отправиться в эти города, Он нашел благовременным восполнить сонм своих постоянных учеников еще одним членом, призвание которого состоялось при замечательных обстоятельствах. В Капернауме или близ его находилась таможня для сбора пошлин. Будучи расположен в узле дорог, расходившихся к Тиру, Дамаску, Иерусалиму и Сепфорису, город этот был оживленным торговым центром страны, и потому представлял удобное место для сбора податей и пошлин. Налоги эти были особенно ненавистны иудеям. Сама обязанность платить их уязвляла священнейшие для них чувства. Они были не только знаком политического рабства, но и постоянным и ужасным свидетельством того, что Бог как бы оставил свой народ и что все светлые мессианские надежды и обетования, которыми полна была их прежняя историческая жизнь, померкли в страшном сумраке чужеземного ига жестоких и высокомерных покорителей; отсюда сама уплата их для чувствительной и щепетильной души истых иудеев казалась почти вероотступничеством. Она казалась нарушением основных начал

теократии и могла быть извиняема только под условием неизбежной принудительности. Неудивительно поэтому, что чиновники, собиравшие эти налоги, были крайне нелюбимы народом. Нужно помнить при этом, что в отдаленных областях сборщиками были не римские чиновники – настоящие publicani, а их простые подчиненные, часто набиравшиеся из подонков общества, и они так славились своими злоупотреблениями, что на них смотрели почти с ужасом и всегда причисляли к одному разряду с блудницами и грешниками. И если иудей едва мог убедить себя в правоте самой уплаты податей, то можно представить, каким ужасным преступлением было в его глазах сделаться орудием, и притом сомнительной честности, в собирании их. Если ненавидели мытаря вообще, то понятно, какое омерзение в народе возбуждал мытарь из иудеев. Но тот, кто пришел взыскать и спасти погибших, кто мог водворить христианскую святость в среде языческого растления – мог даже из мытаря-иудея сделать апоcтола и первого евангелиста новой и живой веры. При избрании апостолов Он руководствовался не внешними какими-либо побуждениями, а проникновением в глубину сердца человека. Он отверг важного книжника (Мф 8:19) и избрал презираемого и ненавидимого всеми сборщика податей. Это было славное дело божественной прозорливости и совершенного человеколюбия, и св. Матфей вполне оправдал его, обратив свое знание письма на священное дело и сделавшись первым жизнеописателем своего Спасителя и Господа. Можно думать, что Матфей слышал некоторые из бесед и видел некоторые из чудес Христа. Сердце его было тронуто ими, и в глазах Того, Кто не презирал никого и не гнушался никем, мытарь этот, даже когда он еще сидел у «сбора пошлин», был уже готов для призвания. Для него довольно было одного слова: «Следуй за Мною». Оно показывало Матфею, что Господь возлюбил его и готов был воспользоваться им как избранным орудием в распространении благовестия в Царстве Божием, и потому его было достаточно для того, чтобы заставить мытаря победить в себе все искушения алчности и порвать с прежним занятием. «И он встал и последовал за Ним», нравственно возрожденный чудесной силой всепрощающей и искупляющей любви.

И вот в сообществе шести преданных учеников-апостолов Спаситель обходил города и селения по берегам Геннисаретского озера, повсюду проповедуя Евангелие спасения и исцеляя больных и страждущих. В этих неустанных трудах прошел целый год, и опять приблизился великий праздник иудейский. По обыкновению, Иисус Христос отправился в Иерусалим, и там совершились события, которые отмечают собой новый период в земной жизни Спасителя.

Отдел четвертый

Дела и учение Иисуса Христа от второй до третьей Пасхи

X

В Иерусалиме. Исцеление расслабленного при овчьей купальне. Столкновение с фарисеями из-за срывания учениками колосьев в субботу. Исцеление сухорукого

Так как служение Иисуса Христа доселе по преимуществу совершалось в отдаленной Галилее, то в Иерусалиме еще немногие знали о Нем, и Спаситель мог прибыть в столицу иудейства, не возбуждая особенного народного внимания к Себе. Но молва о Его необычайной деятельности доносилась и до Иерусалима, и среди представителей отживающего иудейства невольно возбуждала тревогу и подозрительность, которые явно обнаружились на этот раз.

Направляясь к храму, Спаситель проходил мимо одного из прудов, служивших источником снабжения водой жителей Иерусалима. Это именно известная овчья купальня – Вифезда, находившаяся, как показывают новейшие раскопки, неподалеку от северо-западного угла храмовой ограды. Она представляла собой бассейн около 24 сажен в длину и 7 сажен в ширину, разделявшийся пополам каменной стеной в два аршина толщиной. В ней обыкновенно купались овцы, предназначавшиеся для жертвоприношения, но вода славилась, кроме того, своей целебностью. По временам в ней происходило необычайное движение воды, «ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду», придавая ей чудесную целебность; «и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнию». Неудивительно, что это чудесное свойство притягивало к пруду «великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидавших движения воды», которые и пребывали здесь под прикрытием пяти отдельных навесов, построенных частными благотворителями несчастных.

Между многими страждущими здесь был один бедняк, который уже около тридцати восьми лет находился в расслаблении от паралича. Он жил в самых притворах этого пруда, но бесполезно; так как сам он был беспомощен и движение воды происходило неправильными промежутками, то другие, более счастливые и менее слабые, всякий раз успевали раньше его бросаться в пруд, пока еще не потерян был благоприятный момент. Христос взглянул на этого человека с сердечным состраданием. Видно было, что дух несчастного страдальца был не менее расслаблен, чем и члены, и вся его чахнущая жизнь была одним непрерывным отчаянием. Спаситель вознамерился сделать для великого праздника дар бедняку, которому Он которому Он не имел возможности дать ни золота, ни серебра. Он захотел помочь страдальцу, которому никто не хотел помочь раньше. «Хочешь ли быть здоров?» – спросил Он его. Сначала слова эти едва ли вывели несчастного из его унылого оцепенения: он, по-видимому, даже и не взглянул на спросившего. Но думая может быть, с мгновенным проблеском надежды, что это какой-нибудь незнакомец, который по сердечной доброте хочет помочь ему первым попасть в воду, когда она возмутится опять, он просто рассказал в ответ горькую повесть о своем долгом и тщетном ожидании. Иисус же разумел более скорую и действительную помощь. «Встань, – сказал Он, – возьми постель свою и ходи!» Это было сказано тоном, которому нельзя было не повиноваться. Взгляд говорившего, Его голос и повелительный тон, подобно электрическому току пробежал по изможденным членам и разбитому организму, ослабленному страданием и грехом целой жизни. После тридцативосьмилетней расслабленности он мгновенно встал, поднял свою постель и пошел. В радостном изумлении он озирался кругом, чтобы увидеть своего неизвестного благодетеля, но толпа была велика, и Христос, стараясь избежать грубого возбуждения в народе, спокойно удалился.

Неожиданное появление среди толпы человека, который хорошо известен был всем как беспомощный расслабленный, а теперь бодро шел по улице, невольно должно было обратить на него всеобщее внимание, и его обступила толпа народа, расспрашивавшая о том, как он вдруг выздоровел. Но среди толпы оказались и строгие законники, которых занимал не сам случай выздоровления бедняка, а то, что он нарушал одно из самых священных постановлений Моисеева закона – именно субботу. «Сегодня суббота, – говорили ему эти законники, – не должно тебе брать постели». Субботство было одним из наиболее излюбленных коньков современного фарисейства, и так как дух Моисеева законодательства все более подавлялся в этой секте буквой мертвой обрядности, то и суббота потеряла в ней свой прежний возвышенный характер – духовного и телесного покоя от трудов и посвящения ее на служение Богу. На первый план выступило мелочное соблюдение покоя, и оно обставлено было такими нелепыми вымыслами досужего ханжества, что этот благодатный день покоя превращался в день тягостного рабства и всевозможных стеснений. С самой точной мелочностью было определено, что делать и чего не делать в субботу, сколько делать шагов, на какое пространство передвигаться, сколько есть, сколько писать, какие лекарства принимать и т. д. Но более всего выработаны были правила касательно ношения бремени в субботний день. Опираясь на изречение пророка Иеремии: «Берегите души ваши и не носите нош в день субботний» (Иер 17:21), раввины измыслили целый кодекс, в котором точно определялось, какие именно ноши можно и какие нельзя носить в субботний день. Так как субботний день начинался с вечера пятницы и возвещался звуками трубы, то, по учению раввинов, всякий истинный израильтянин должен был тотчас же сбросить с себя всякое бремя. «В пятницу, перед началом субботы, – гласило одно постановление, – никто не должен выходить из дома с иглой или пером, чтобы не позабыть сложить их с себя с наступлением субботы. Всякий должен тщательно обыскать свои карманы в это время, чтобы там ничего не осталось такого, с чем запрещено выходить в субботний день». Мало того, что нельзя было носить действительных ношей, составляющих бремя, по толкованию фарисействующих раввинов нельзя было носить в субботу даже сапог с гвоздями или заплатами, так как и гвозди, и заплата составляют «бремя». Отсюда раввинам совершенно было запрещено носить сапоги с заплатами, чтобы до забывчивости они не нарушили этим святыни субботства, которое, по их мнению, соблюдалось всей вселенной, так что и сам ангел Господень никогда не возмущал воды в Вифезде по субботам. При таких взглядах неудивительно, что книжники и фарисеи не замедлили заметить расслабленному, какое беззаконие совершал он, неся такое «бремя», как его жалкая постель. Но счастливцу было не до этих мелочных казуистов, и он смело отвечал им: «Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи». Пораженные недоумением, кто бы мог быть этот дерзкий нарушитель субботства, законники, опять нисколько не обращая внимания на чудесное исцеление, спрашивают его: «Кто тот человек, который сказал тебе: возьми постель твою и ходи», т. е. сделал незаконное повеление, за которое его можно подвергнуть суду и наказанию. Личность Иисуса Христа, очевидно, еще так мало была известна на окраинах Иерусалима, или человек этот с таким тупым равнодушием отнесся к Нему, когда Он сначала заговорил с ним, что в действительности он и не знал, кто был его благодетель.

Но он узнал вскоре потом. Повествование обнаруживает в нем одну привлекательную черту. Через несколько времени мы встречаем его уже в храме, куда он пришел воздать благодарение Богу за неожиданное и чудесное обновление своей безотрадной жизни. Там же увидел его и Спаситель, который обратился к нему с простым, но важным предостережением: «Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже». Очевидно, человек этот нес тяжкое наказание за свои тяжкие грехи, прощение в которых он получил вместе с исцелением. Но он оказался недостойным столь великого благодеяния. Узнав, кто его благодетель, он, чтобы выгородить себя от вины нарушения субботства, «пошел и объявил иудеям, что исцеливший его есть Иисус». Этого только и нужно было Его врагам. Они уже и раньше почувствовали опасность для них той власти, с какой пророк назаретский нарушал их права, как это было при изгнании торговцев из храма, и только скорое удаление Его в Галилею лишило их возможности тогда же подвергнуть Его гонению, как это они сделали с Иоанном Крестителем. Узнав теперь о Его появлении опять в Иерусалиме и чувствуя, какой смелый удар Он наносит их излюбленному кумиру субботства, они не преминули подвергнуть Его публичному допросу, какое право имеет Он нарушать субботу такими своими делами. Но при этом им пришлось выслушать со стороны Спасителя ответ, который своей непреодолимой силой доказательности поверг их в беспомощное смущение. На строгий вопрос Христос ответил иудеям: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю». В этих словах заключается весь дух учения Христова касательно субботы. Когда Бог закончил творение мира, то Его суббота не была покоем в смысле полного прекращения деятельности. Он делает непрерывно, именно своим промышлением и благодатью поддерживая все творение и восстанавливая его от падения к новой духовной жизни. И это доброе дело Отец небесный делал в течение всей вечности, включая и субботние дни и годы. А так как Слово Божие есть постоянный участник деятельности Самого Бога, то и Оно, воплотившись на земле и приняв образ человеческий, также делает это великое дело и для Него может пользоваться и субботой. Отсюда Сын человеческий есть господин субботы, да и вообще суббота установлена для человека, а не человек для субботы. Такие доводы, сказанные с властной убедительностью, привели иудеев в крайнее смущение и негодование, и они, не имея возможности выставить против них соответствующие по силе доводы, прибегли к более простому средству: «И стали иудеи гнать Иисуса, и искали убить Его за то, что Он делал такие дела в субботу. И еще более искали убить Его за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцом Своим называл Бога, делая Себя равным Богу».

А Спаситель между тем воспользовался этим случаем, чтобы указать им на свое мессианское достоинство, и в предостережение им указал на то, как они в своем ослеплении упускали из виду, что еще так недавно свидетельствовал о Нем такой великий пророк, как Иоанн Креститель, и это свидетельство находилось в полном согласии с Моисеем и всем Писанием.

Но запавшая в сердца вождей иудейских ненависть к Пророку назаретскому не дала им возможности проникнуться глубоким смыслом этих доводов, и они лишь с большей настойчивостью стали следить за Ним, чтобы найти случаи нового нарушения отеческих установлений и иметь возможность к более смелому выступлению против Христа. Случай скоро представился. Спаситель оставил Иерусалим немедленно по окончании Пасхи и отправился со своими учениками по направлению к Галилее по дороге, вьющейся среди нив ячменя, дававшего к этому времени первые плоды, начатки которых и приносились в жертву на второй день Пасхи. Законом позволялось срывать по дороге колосья для утоления голода, и ученики, воспользовавшись этим правом, действительно срывали колосья, растирали их в руках и ели. А была суббота. Недремлющие враги тотчас же со злорадством ухватились за этот новый случай нарушения субботства. По толкованию ученых раввинов срывание колосьев приравнивалось к жатве, растирание их руками к молотьбе, а за совершение таких работ назначалось побиение камнями. На их взгляд, это было ужасное преступление. В истории известны были случаи, как истинные иудеи соглашались скорее умереть с голоду, чем нарушить субботний день. Один кормчий из иудеев, несмотря на угрозы смертью, отказался прикоснуться к рулю во время страшной бури после того, как зашло солнце и наступила суббота. А эти жалкие галилеяне с своим Учителем не могли потерпеть несколько часов простого голода и нагло нарушали святыню субботы! Воспользовавшись этим случаем, фарисеи тотчас же окружили Спасителя, с злорадством показывая на апостолов: «Смотри, что они делают», с презрительным кивком на учеников, «делают в субботу, что не должно делать!» Но Спаситель, с истинно божественной прозорливостью усмотрев коварство совопросниковлицемеров, немедленно защитил своих учеников и, опять объявив себя господином субботы, указал в оправдание их примеры из библейской истории, которые выясняли истинный смысл субботы. «Разве вы не читали, – обратился Христос к фарисеям и ученым книжникам, изобличая этим самым их в неведении Св. Писания, знанием которого они похвалялись перед народом, – что сделал Давид, когда имел нужду и взалкал сам и бывшие с ним? Как он вошел в дом Божий (в субботний день) и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам?» Если Давид, их великий царь, их любимец, их святой, так открыто и вопиюще нарушал букву закона и, однако же, не подлежал порицанию единственно вследствие нужды, то зачем же порицать учеников за невинный поступок с целью утоления своего голода? И затем, если их собственные раввины определили, что «нет субботства в храме», что священники могли в субботу рубить дрова, зажигать огонь и ставить на стол только что испеченные хлебы предложения, убивать жертвенных животных, обрезывать детей и таким образом всячески нарушать принятые ими и слепо исполняемые правила субботства, – нарушать по дозволению самого закона (Числ 26:9); если можно нарушать субботу ради храма, то разве нельзя ее нарушить ради Того, Кто больше храма? А преследуемый ими Христос есть именно больше храма, и как Сын человеческий есть Господин субботы. Лучше бы им, вместо наблюдения подобных мелочей раввинства, помнить великое изречение пророка, что милость лучше жертвы (Ос 6:6), человеколюбие выше бездушной обрядности.

Чтобы еще сильнее показать фарисеям неосновательность их злобы на мнимых нарушителей субботства, Спаситель в тот же день воспользовался новым случаем, представившимся Ему в синагоге ближайшего городка.

В синагоге оказался человек, по преданию каменщик, от несчастного случая получивший увечье, от которого у него иссохла рука; он умолял Христа исцелить его, чтобы избавиться от горькой необходимости просить милостыню. О присутствии его, а также, очевидно, и о цели знали все, и потому главные места занимали книжники и фарисеи, злобные взоры которых были устремлены на Христа в ожидании, что Он будет делать, чтобы затем обвинить Его. Он недолго оставлял их в недоумении. Сначала Он велел человеку с иссохшей рукой выйти и стать посредине. И затем Он предоставил решению их собственной совести вопрос, который был уже у них на уме, только ставя его так, чтобы показать им его истинное значение: «Должно ли, – спросил Он, – в субботу добро делать, или зло делать? душу спасти (как Я делаю), или погубить (как вы замышляете в сердце своем)?» На этот вопрос возможен был только один ответ, но они, очевидно, собрались сюда не для того, чтобы искать правды или говорить ее. Единственной целью их было следить, что будет делать Он, чтобы основать на этом публичное обвинение перед синедрионом или, по крайней мере, заклеймить Его позорным пятном субботонарушителя. Поэтому они ответили на предложенный им вопрос ненарушимым, уклончивым молчанием. Но Христос не хотел позволить им избегнуть приговора их собственной совести, и поэтому в оправдание Себя привел пример из их обычной практики, который совсем ставил их в невозможность ответить на этот вопрос. «Кто из вас, – спросил Он, – имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы?» Довод был неотразимый, и сам пример не мог быть отрицаем, и однако же злобное молчание совопросников оставалось ненарушимым. Он гневно оглянул их; святое негодование пылало в Его сердце, светилось на лице, оживляло Его движения, звучало в Его голосе, когда Он медленно проводил очами по всем этим вытянутым от злобного упрямства лицам, обличая их в злости и низости, невежестве и гордости; и затем, подавляя это горькое и сильное чувство, Он обратился к совершению дела милосердия и сказал больному: «Протяни руку твою», и, к великому изумлению всех присутствующих, он протянул ее, и стала она здорова, как другая. И таким образом Христос опять поразил своих врагов, и не только словесными доводами, но и делом великого милосердия, послужившего к новой славе Мессии.

XI

Служение в Галилее и окрестностях Галилейского озера. Избрание двенадцати апостолов. Нагорная проповедь и сущность новозаветного законодательства

Все эти события показали, что в Иудее не было возможности для беспрепятственной проповеди Евангелия, и Христос опять удалился в Галилею, к берегам любимого Им озера Геннисаретского, и там, вдали от ярого изуверства слепых приверженцев отживавшего завета, Он приступил к подробному изложению начал Нового Завета – в отличие их от начал Ветхого Завета. Но чтобы новая проповедь не осталась гласом вопиющего в пустыне, нужно было формально составить избранный кружок последователей, которые, отрекшись от всего прошлого, должны были всецело посвятить себя новому и послужить тем зерном, из которого долженствовало возрасти дерево новозаветного человечества. Христос, прежде всего, и сделал так. В это время за Спасителем уже постоянно ходил народ, жаждавший послушать Его божественного слова и воспользоваться Его чудесами. Утомленный проповедью, Спаситель удалился в уединение и на одной из гор провел ночь в молитве, приготавливаясь к великому событию следующего дня. И вот когда рассвел день, Христос подозвал к Себе наиболее преданных последователей и из них избрал двенадцать учеников, которые с этого времени должны были сделаться не просто последователями Христа, каковыми они были доселе, но Его апостолами, т. е. посланниками, принимавшими на себя обязанность не только принимать, но и распространять новое учение. Он избрал их числом двенадцать, так чтобы избранный народ Нового Завета, подобно народу ветхозаветному, имел также двенадцать духовных родоначальников, или патриархов.