Толковая Библия. Ветхий Завет. Книги учительные.

Лопухин Александр Павлович

Речь в псалме ведется от лица Давида.

Я был младшим среди братьев, пас овец и играл на сделанной мною псалтири (1–2). Я ничем не был известен, но Господь выделил меня из моих братьев (3–5). Я вышел на Голиафа, обезглавил его и спас тем сынов Израилевых (6–7). 1. Я был меньший между братьями моими и юнейший в доме отца моего; пас овец отца моего. 2. Руки мои сделали орган, персты мои настраивали псалтирь. 3. И кто возвестил бы Господу моему? — Сам Господь, Сам услышал меня. 4. Он послал вестника своего и взял меня от овец отца моего, и помазал меня елеем помазания Своего. 5. Братья мои прекрасны и велики, но Господь не благоволил избрать из них. 6. Я вышел навстречу иноплеменнику, и он проклял меня идолами своими. 7. Но я, исторгнув у него меч, обезглавил его и избавил сынов Израилевых от поношения.)

Весь псалом очень верно передает отличительную черту Давида — его смирение. Свое избрание Господом он приписывает не своим — каким-либо достоинствам или заслугам, но Его благоволению. Победа

над Голиафом изображается здесь не личным подвигом блестящей силы и ловкости Давида, но смиренным и покорным исполнением возложенной на него Господом миссии, победа принадлежит не Давиду, но — Богу. Все в псалме из жизни и деятельности Давида приписывается благоволению Господа. Писатель псалма правильно понял и умело отметил эту черту смирения Давида и его преданности Божественному водительству.

Примечания к Псалтири

1. 6-й стих по переводу 70-ти: Аз же поставлен есмь Царь от Него над Сионом, горою святою Его.

2. Открыл мне уши — по переводу 70-ти: уготовил мне тело.

3. Евфрат.

4. В славянском переводе: Прежде солнца пребывает имя Его.

5. Иерусалим.

6. О Египте.

7. По переводу 70-ти: все Ангелы Его.

8. По переводу 70-ти: Из чрева прежде денницы Я родил тебя.

9. В переводе 70-ти: Пред ангелы.

10. У Евреев псалма сего нет; он переведен с греческого.

О КНИГЕ ПРИТЧЕЙ СОЛОМОНОВЫХ

Книга Притчей Соломоновых в еврейской Библии помещается в третьей части библейского канона среди так называемых кетубим или агиографов и в ряду их занимает второе место — после книги псалмов и пред книгой Иова. Еврейское название книги Притчей: Мишле-Шеломо или обычнее просто Мишле как и греческое LXX-ти: ????????? ??????????, и латинское Вульг.: Parabolae Salomonis или liber prorerbiorum и под. указывают на преобладающую форму изложения этой священной книги, содержание которой составляют именно притчи, т. е. в большинстве случаев отрывочные, афористические, иногда же связные, в последовательном порядке (обнимающем целые отделы) изложенные изречения, в которых предлагаются то умозрительные истины — главным образом религиозного свойства напр. о Боге, Его свойствах, Его мироуправлении, о Божественной (Ипостасной) Премудрости и проч., то — чаще всего — разнообразные правила практической мудрости, благоразумия и благоповедения в жизни религиозно-нравственной, общественной, семейной, трудовой, хозяйственной и т. д., то — иногда — опытные наблюдения над ходом жизни, дел и судеб человека и мира; словом «притчи» обнимают или захватывают всю совокупность вопросов знания и жизни представлявшихся наблюдению и размышлению древнего еврея — теократа, в своем духовном складе определявшегося законом Моисеевым и своеобразным характером древнееврейской ветхозаветной истории. Основное значение еврейского машал: «сравнение», «подобие», т. е. речь не с буквальным только смыслом, но и с переносным, речь, в которой явление, например, нравственного миропорядка уясняется через сравнение с явлением мира физического (ср. Иез XVII:2; XXIV:3; Притч XXV:11). Сравнение при этом принимает неодинаковые формы, откуда и получаются различные виды притчей: 1) притчи синонимические; вторая половина стиха повторяет мысль первой, только в несколько другой форме (Притч XI:15, XV:23 и др.); 2) антитетические, в них второе полустишие выражает обратную сторону данной в первой строке истины, или прямую противоположность ее (X:1, 4; XVIII:14); 3) притчи параболические, соединяющие в себе элементы притчи синонимической и антитетической: они представляют нечто сходное в совершенно различных родах явлений особенно явлении этических и физических, причем первая строка стиха представляет какой-либо штрих из картин природы, а вторая — какую-нибудь этическую истину, первое полустишие представляет, так сказать, аллегорическую картину, а второе — объяснительную подпись к ней (напр. XI:22; XXV:11).

Из такой искусственной формы притчей само собой следует, что они отнюдь не могут быть отожествляемы или сближаемы с народными пословицами, каких много бывает у всякого народа (у греков: собрание притчей семи мудрецов, поэтов и Пифагора; у римлян — Катона, Ю. Цезаря), особенно же было много у народов древнего Востока, напр. у арабов (собрания притчей, как произведений народной мудрости, у арабов были известны под именем — Абу абайда и Майдани). Напротив, в собрании притчей Соломоновых даны опыты именно одного или нескольких мудрецов — обнять истины религии или общие мудрости в применении к возможным многоразличным частным случаям жизни и выразить их в кратких, остроумных и удобозапоминаемых изречениях (ср. Толков. Библ. т. II, с. 383), которые, не имея тесной логической связи между собой, располагаются лишь во внешней связи друг с другом.

Хотя бесспорно, что «притчи» суть, в некотором смысле, продукт субъективного творчества мудреца, продукт самодеятельного упражнения мудреца в законе, но однако совершенно недопустима мысль некоторых западных библеистов, будто мудрость книги Притчей не имеет связи с религией народа Божия, даже стоит в противоречии с нею; напротив, религия составляет основную почву всех изречений книги Притчей, закон Моисеев — основное предположение всех нравоучительных и других идей этой книги: откровение Божественное — неизменный источник всей богопросвещенной мудрости священного приточника. Отсюда притчи Соломоновы от других восточных притчей отличаются именно своим религиозным направлением и отпечатлевшимся на них характером откровения, из которого они проистекают, а вследствие этого — характером чистоты, определенности и безошибочности, с какими здесь поняты все отношения жизни и возведены к познанию определенного Богом назначения человека.

Совокупность изречений, содержащихся в книге Притчей, составляет так называемую «мудрость», евр. хокма. Эта мудрость, изрекаемая разными мудрецами, есть самостоятельная и самодеятельная Сила, говорящая через мудрецов, дающая им и всем ведение откровенной истины (XXIX:18; «без откровения свыше народ не обуздан, а соблюдающий закон блажен»). Все учение книги Притчей есть слово Иеговы или закон Иеговы: частнее, оно исходит от лица вечной Премудрости сотворившей мир (VIII:27–30; сн. III:19), и еще до творения мира бывшей у Бога (VIII:22–26), всегда близкой к сынам человеческим (VIII:31), в Израиле же нарочито всенародно проповедующей во всех местах общественных собраний (I:20–21; VIII:1–4), выслушивающей молитвы просящих (I:28), изливающей дух мудрости на принимающих ее (I:23), словом — личной или ипостасной Премудрости Божией.

Существенный характер мудрости, которой научает книга Притчей, как и вся так называемая хокмическая священная библейская письменность (некоторые псалмы: XXXVI, XLIX, LXXII…, книга Иова, кн. Екклезиаста, кн. Иисуса, сына Сирахова), слагается из двух основных

черт. Эта мудрость, во-первых, всецело зиждется на религиозной основе и есть в существе своем истинное боговедение и богопочтение: «начало мудрости — страх Господень» (I:7); «начало мудрости — страх Господень, и познание Святаго — разум» (IX:10). Мудрость эта, во-вторых, имеет прежде всего и главным образом практический характер: тогда как в пророческих писаниях весьма много места уделяется речам о судьбах народа Божия, о его верованиях и пр., в книге Притчей весь этот теоретический элемент является лишь основой, предположением всех суждений свящ. писателя, главный же предмет его речи всегда образует практическая жизнь теократического общества и отдельного члена его по руководству закона Иеговы. Существует путь Господень и этот путь — твердыня для непорочного, и страх для делающих беззаконие (X:29). Источник всякой истинной мудрости — в законе Иеговы: «От Господа направляются шаги человека; человеку же как узнать путь свой?» (XX:24). Соответственно тому, следуют ли люди пути Иеговы или уклоняются от него, все человечество разделяется на мудрых и глупых, т. е. расположенных к принятию закона Божия и следованию путем его, — людей благочестивых, и пытающихся на место общей для всех воли Божией поставить свою частичную волю и тем нарушающих гармонию мира, — людей нечестивых и грешных (см., напр., X:23). При этом неизбежным, по суду Божьему, следствием добродетели является благо и счастье, а нечестия и греха — всякого рода бедствия (см., напр., XII:21; XXI:18). Из этого основного принципа истекают все многочисленные наставления книги Притчей, обнимающие все разнообразие жизненных и житейских отношений человека. В целом совокупность изречений книги Притчей представляет собой как бы особенное нравственное законодательство, параллельное законодательству Моисея. Но если книги Моисея, по самому назначению своему в качестве законоположительных книг, обращают преимущественное внимание на развитие национальных форм гражданской и религиозной жизни евреев, как исключительно богоизбранного народа, то законодательство книги Притчей стоит на универсальной точке зрения (в целой книге ни разу не упомянуто имя Израиля) и ставит целью, рядом с специфическими чертами библейского еврейства, развивать еще и общечеловеческие стороны духовной жизни, общее гуманитарное направление к истине и добру. Понятие мудрости — в смысле книги Притчей — не ограничивается одними религиозностью, набожностью, благочестием, но обнимает жизнь еврея-теократа во всем разнообразии, по всем направлениям и во всех отношениях, так, например, в понятие мудрости необходимо входят: рассудительность, проницательность, осмотрительность, художественные дарования и мн. др. Сходясь в отношении преобладающего законодательного содержания с книгами закона Моисеева и отличаясь этим от писаний исторических и пророческих, книга Притчей имеет то сходство с последними, что моральный элемент в ней, как и у пророков, решительно преобладает над богослужебнообрядовым, культовым. Но ни о каком якобы враждебном отношении философии книги Притчей к закону Моисееву (что допускал напр. I. F. Bruch, Weishertslehre der Hebraer. En Beitrag zur Geschichte der Philos. Strassburg. 1851) не может быть речи. Напротив, закон Моисея в моральном законодательстве кн. Притчей нашел новую точку опоры, поскольку развитие общечеловеческих гуманных добродетелей должно было смягчать жестоковыйный дух народа и располагать его к исполнению и заповедей закона, притом решение моральных вопросов книга Притчей дает только в духе закона. Справедливо, поэтому, иудейская традиция (Мидраш на кн. Песн III:2) утверждала, что Соломон, переходя постепенно от изречения к изречению, от сравнения к сравнению, этим путем исследовал тайны торы, и даже, что до Соломона никто не понимал надлежащим образом слов торы [1]. Если же в Притч XXI:3, 27 правосудие и добрые дела ставятся выше жертвы, то это отнюдь не есть протест против Моисеева закона (авторитет которого, напротив, всячески охраняется в книге Притчей, см. XXVIII:9: «кто отклоняет ухо свое от слушания закона, того и молитва — мерзость»), а лишь уяснение его смысла — такое же, какое во всей силе и неоднократно находим у пророков (см. 1 Цар XV:22; Ис I:10–20; Ос VI:6). Так как по воззрению самой книги Притчей, для уразумения ее наставлений и советов требуются: известная мудрость, развитой смысл и чувство человеческого достоинства, то законодательство кн. Притчей, как и наша морально-христианская философия, первоначально назначалось собственно для интеллигенции народа, прежде всего для самих правителей народа (как видно из многих мест книги, уроками ее назидались прежде и более всего наследники Соломона).

Судя по всему содержанию книги Притчей, как учению о мудрости, равно как уже по самому надписанию книги гл. I, ст. 2–6, в котором она называется между прочим мудростью и словами мудрых, следует считать древним названием книги, параллельным общепринятому «Притчи», евр. Мишле, другое: «книга мудрости или премудрости», евр. сефер Хокма. С таким именем книга эта была известна уже в древнееврейском предании (в Талмуде см. тосефту к тр. Baba batra 14b), а оттуда имя это перешло и в христианское, древне-церковное предание. Хотя Ориген употребляет только название «Притчи», когда передает евр. Мишле греческой транскрипцией ??????, но более обычным у древних церковных учителей названием нашей книги были ?????, ????????? ?????. Так, св. Климент Римский (1 Поcл. к Кор LXVII:3), приводя место Притч I:23–33, выражается: ????? ??? ????? ? ????????? ?????. Мелитон Сардийский (у Евсевия Кесарийского, Церковная История, кн. IV, гл. 26, § 13) приводит оба названия книги, как равно употребительные: ????????? ?????????, ? ??? ?????. По свидетельству церковного историка Евсевия (Ц. Ист. кн. IV, гл. 22, § 9), не только цитируемые им Мелитон Сардийский, Егезипп и св. Ириней Лионский, но и вся древность христианская называла притчи Соломоновы всесовершенной мудростью, ????????? ????? (? ??? ??? ??????? ????? ????????? ????? ??? ????????? ????????? ???????) и, по мнению Евсевия, такое название происходило «из неписанного иудейского предания» (?? ????????? ??????? ??????????). Название «книга Премудрости», без сомнения, более приличествует книге Притчей Соломоновых, чем двум неканоническим учительным книгам: «Книга Премудрости Соломона» и «Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова». И даже в сравнении с двумя каноническими книгами — книгой Иова и книгой Екклезиаста, обыкновенно причисляемыми к хокмической библейской письменности, т. е. содержащей в себе раскрытие учения о премудрости, — книга Притчей имеет преимущество полноты, цельности и законченности раскрытия учения о мудрости.

В греческой, славянской и русской Библии, как и в Вульгате, книга Притчей принадлежит к седьмерице свящ. книг — кн. Иова, Псалтирь, Притчи Соломоновы, Екклезиаст, Песнь Песней, Премудрость Соломона и Премудрость Иисуса сына Сирахова, — которые по своему содержанию именуются учительными книгами (Православный Катехизис) или премудростными, понеже в них разуму и истинней премудрости научаемся (Предисл. к первопечатной Слав. Библии), а по форме своего изложения стихотворными (свв. Григорий Богослов, Кирилл Иерусалимский, Иоанн Дамаскин и др.), т. е. в широком смысле поэтическими, частнее в изложении своем всюду представляющими так называемый параллелизм членов (о видах этого параллелизма в книге Притчей мы сказали выше).