Толмач
Шрифт:
Марк следил за ней не отрываясь, как кошка за воробьем, потом надиктовал в микрофон, что у беженки родственников нет, уточнив:
– Братья-сестры?
– Тоже пусто. Одна росла, балованный ребенок, пупуська, – надула она свои блестящие мясистые губы в пахучей помаде и вдруг откровенно-вульгарно поправила груди в лифчике, ладонями резко подкинув их снизу вверх.
Марк вздрогнул:
– Что такое? Раздевается? – и вперился в нее.
– Чего этот мозгачок залупляется?.. Сиськи на место вставила, только и всего, сиськи, – сочно и с присвистом произнесла она последнее
Марк спрятал глаза, вздохнул, достал из коробочки таблетку, принял ее:
– Что-то нехорошо я себя чувствую.
– Довела человека до инфаркта, – сказал я ей.
Она подмигнула:
– Не умрет, он крепенький, зайчушка.
– Какой там крепенький – не видишь, на аптеку работает! – я украдкой указал на батарею склянок, порошков и таблеток на столе.
– Такие дольше живут.
Марк, что-то побормотав себе под нос, перешел к учебе-работе:
– Где учились? Когда?
– Ну, где люди учатся – в школе, где еще? Хорошо училась, отличницей была… До восьмого класса…
– А потом что случилось? – предвосхитил я вопрос Марка.
Она огрызнулась веселым взглядом:
– Много будешь знать – импотентом станешь… Я же одна осталась, вот чего! Крутиться пришлось, не до учебы было…
– Чем занимались после школы?
Она потупила глаза:
– Ничем. В ауле у любовника жила. В каком?.. В горном, в каком еще. А любовник… Он меня от смерти спас, к себе в Хал-Килой увез. Там и жила у него… в избе… – добавила она не совсем уверенно.
– В сакле? – уточнил я.
– В каких еще ссаклях?.. Нет, жила нормально, ничего, ништяк, жить можно было. Скучно – это да. А так – ничего, идет.
Марк попросил меня записать название аула, что я и сделал: мы опять склонились над листом бумаги, и я, касаясь ее рук, чувствовал, что ее нога, и так давно прижатая к моей под столом, как будто стала горячей и тяжелей. Пришлось даже обронить:
– Осторожней, увидит, – на что она беспечно отозвалась: – Плевать с большой горы… С той, где стоит верблюд, которого все ебут, – и опять подчеркнуто, нарочито прокатила последнее слово.
– Не все, а только шестеро, – ответил я ей и подал листок Марку: – Вот тут она жила!
Марк посмотрел на листок, как баран на новые ворота:
– Что, деревня? Как вы попали в эту деревню?
– Одна осталась, по улицам таскалась, от голода всякой фигней занималась… Ну и встретился человек… Уже в возрасте был. У нас большая любовь закрутилась. Как звали?.. Муса звали. Фамилию не знаю… Очень просто, я же не с его фамилией, а с ним спала, для чего мне фамилию знать?.. Взял с собой в горы, с ним жила.
– С пятнадцати лет в гареме, что ли? – уточнил, навострившись, Марк.
– С пятнадцати – это да. Почему в гареме?.. Нет, я, он и его мамаша жили. Он сам часто уезжал по делам, деловик был, а мы скотину накормим и сидим, телевизор смотрим…
Марк усмехнулся, а я сказал ей:
– Не знаю, какую скотину ты кормила, но что-то мало верится, что ты прямо с гор спустилась…. И он тоже
– Ну и пусть. Я всегда правду говорю. Не верит – его проблемы, – упрямо мотнула она желтой копной и начала гладить свой подбородок, шею, плечи.
– Как раз твои проблемы, а не его.
– Мужики никогда бабам не верят. Я правду говорю.
Марк замахал руками, когда я сказал ему, что она говорит правду:
– Да ну, ради бога. Она так же в ауле жила, как я на Северном полюсе!.. Ну, неважно… Пусть дальше говорит.
Далее выяснилось, что деловик Муса часто уезжал, и ей надоело сидеть одной, но бежать она не могла.
– Почему?
Инга прищурилась:
– В горах все друг друга знают. Как бежать? По горам тыщи километров идти, ноги бить? Ноги у меня хорошие, красивые, – припевая, сказала она, не спеша вытянула из-под стола ногу, распрямила ее на полкабинета и начала с любовной тщательностью оглаживать обеими руками с двух сторон. – Ноги у меня класс, что надо…
– Как же вы выбрались оттуда? – завороженно следя за ее руками, по инерции спросил Марк, но тут же спохватился: – И кончайте этот стриптиз!
– Чего он меня шнурует? – Инга обиженно, с грохотом, забросила ногу под стол и сообщила, что во время частых отлучек Мусы у нее завелся еще один любовник, который в конце концов и вывез ее тайно из аула. Хотел к себе в аул перевезти, но она сумела от него сбежать.
Марк остановил ее:
– Момент! Вы говорите, что не могли бежать, потому что все всё видят в деревне. Тогда каким образом вы смогли завести себе там любовника? Как вы встречались с ним, когда все всё видят?..
– Встречаться?.. – Она насмешливо посмотрела на нас, оправляя лифчик и опять вороша свои налитые груди. – Да если женщина захочет – она место найдет, чтобы дать…
– Как звали этого вывезшего вас любовника? – смутился Марк и приготовился писать.
– Джамбул. – Она зажмурилась. – Ух!.. Джамбульчик!..
– И где же вы встречались, у свекрови на глазах? – продолжал допытываться Марк.
– Почему?.. – усмехнулась она. – Когда как. Бывало, что и в лесу – я скотину гоняла пасти…
– Вы, скотину?.. Вы на свои руки посмотрите!.. Вы что, нас совсем за идиотов считаете? – рассердился Марк.
– А что руки?.. В перчатках гоняла…
– Ага, Баковского химфармзавода… – поддакнул я. – Резина все стерпит.
– Ох, не скажи, милок! Рвется иногда, – отозвалась она. – Нет, ну чего он не верит, чван противный?.. Вот мозгоеб!.. Где да чо… В подвалах, в лесу, в избушке, на чердаке, в машине – мало ли где я ему давала?.. Было бы, как говорится, желание. Конечно, боялась, что Муса узнает. Но пронесло! – Она широко перекрестилась. – Муса вообще меня очень любил. Старики-балкаре приезжали, продай, говорят, эту бабу нам, мы ее в горах на цепь в пещере посадим и помаленьку ебашить будем до смерти: добровольно-де нам уже никто не дает, а русскую блядь до смерти заебать – только Аллаха порадовать… Не продал!.. Три мешка анаши предлагали – не отдал, потому что любил сильно. О, у нас такая любовь была – куда там!.. Но и Джамбульчик меня тоже очень сильно любил. Вот и вывез. В багажнике.