Толмач
Шрифт:
Я пожал плечами:
– Что я могу?.. Если б от меня зависело, я бы вас сразу и навсегда оставил…
– Да уж, не сомневаюсь… Давай на «ты», а?.. Так лучше ведь? Мы, советские люди, должны помогать друг другу, как считаешь? – она прищурилась.
– Конечно, бывсовлюди… Я и так помогаю… Но в моих силах очень мало…
– Ничего, сколько можешь… Умничка… Курить тут можно?
– Нет. Сейчас пойдем, по дороге покурим.
– Я еще раз в туалет сбегаю. Ведь можно? Что-то неможется, простудилась в дороге…
– Конечно, – ответил я, гадая,
Инга с шелестом и хрустом поднялась, вышла. Ходила она, как манекенщица, – нарочито-мерный шаг с выбрасыванием бедер, прямая спина, горделивая осанка. Только взгляды разные: у манекенщиц – таинственно-загадочные, бесстрастные, даже презрительные, поверх голов, а у нее – бойкие, шалые, наглые блики, прыгающие, как солнечные зайчики: с короткими остановками и резкими перебежками. Я видел из комнаты, как в коридоре она столкнулась с Сузой, который еще раз поцеловал ей руку. Следом за Сузой двигалась темная масса танзанийцев, только зубы и белки поблескивают в полутьме коридора. Надо было уходить из музгостиной.
Я дождался Ингу возле лестницы. Пока мы шли наверх, она хватала меня то за плечо, то за руки, обдавая табачным перегаром:
– Ну, сделай чего-нибудь, котик, я в долгу не останусь!.. Помоги на годик зацепиться, позарез надо!
На это я отвечал, что переводчик мало что может сделать. И в ответ тоже не отставал в троганьях и поглаживаньях, особенно когда надо было открывать тугие двери, пропускать ее вперед и поддерживать на ступеньках. Нам встретился Тилле с двумя рабочими в желтых робах. Остановился, удивленно осмотрел нас:
– Ко мне?.. Нет?.. – и проводил нас философским взглядом.
Пока мы шли к Марку, желторобые рабочие не спускали глаз с моей спутницы. Да, по этим коридорам редко летают такие яркие и пахучие птицы, все больше – сирые мыши.
Под нарастающие всхлипы и стоны хронически больной кофеварки мы приблизились к открытой двери в кабинет. Марк читал что-то на мониторе. Увидев Ингу, обомлел:
– О!.. Пожалуйте! Кого вы это привели?.. Какая женщина! – и начал бесцельно передвигать на столе предметы, плотоядно (как низкие мужички – высоких женщин) оглядывая ее ненасытными глазами.
Она села за стол, как в ресторане – легко и свободно. Сумочку положила перед собой и замерла, оглядывая исподтишка кабинет и особенно Марка. Тот в замешательстве чесал свою бритую голову, словно забыл, с чего надо начинать. Потом собрался с мыслями, глубоко вздохнул и открыл папку, просмотрел данные.
– Этот, что ли, главный? – шепотом спросила Инга и, услышав «да», протянула с хрипотцой: – Ясно-понятно. Вот пялится, мудошлеп! Он по-русски, случаем, не волочет?
– Не думаю, хотя кто знает…
Наконец Марк пришел в себя, выпил таблетку, завозился в кресле, взял микрофон, постучал по нему, подул, пошикал и посвистел, ворча между звуками:
– Что
Инга спросила меня:
– Чего такое? Чего этот фетюк мельтешит?
– Диктофон барахлит.
– А… А чего, весь базар записывать будут или как?.. На видео случайно не снимают?
И она тревожно и внимательно оглядела кабинет.
– Что, бывало уже?
– Всякое бывало… – Она повела плечами. – Раздеться можно?
– Даже должно.
– Ишь, лисенок! Но если поможешь…
И она вытянула полные губы трубочкой, изображая поцелуй. Это не укрылось от Марка:
– Заигрывает с вами? Какие ужимки! Откуда она?.. Из Чечни?.. – он поморщился. – Из Чечни все черные и маленькие приходят, а она вон какая, белая и большая… Эффектная особа!.. Она так же из Чечни, как я из Гренландии…
Инга тем временем блядско-царским вызывающим жестом скинула с плеч дубленку и удобно расположилась за столом. Блузка была под стать сумочке – с голубым блеском и шитыми птицами. Под натянутой тканью – очень весомые груди, нагло смотрящие в разные стороны.
– Мы как будто в ресторане сидим, меню не хватает, – сказал я, откровенно любуясь ею (Марк тоже пялился, как креветка, облизывая высохшие губы и поминутно попивая из стакана).
– Меню?.. Точно! Класс! Я бы сейчас осетринки заливной скушала… И мороженого! Люблю! Я вообще овощежралка, фруктоядица, но от парочки куриных жюльенчиков сейчас не отказалась бы!
– Да, привычка… В Грозном жюльенчики на каждом шагу… – с серьезным видом поддакнул я.
Она поцокала языком:
– В Грозном все есть. Надо только поискать. Вообще большие бабки есть у народа… Ну да народ весь давно уже в жопу выебан. – Она тщательно и отчетливо произнесла последние два слова и жестом (суя указательный палец в ладонь, свернутую кулечком) показала для убедительности, что сделали с народом.
Марк обомлел:
– Это что такое?..
– Народ, говорит, изнасиловали, – пояснил я.
– Ах, вот как… Она что, народная активистка? Оппозиционерка?.. Диссидентка?.. – Марк ехидно прищурился. – Таких красивых правозащитниц не бывает, там все уродки, как в партии зеленых… Ну ладно, начнем. Пусть назовет себя!
Она посмотрела на него как на идиота, кивком указала на лист в его руках:
– Там что, не написано? Или неграмотный? Чего чавкалку раззявил?.. Он чего, читать не умеет? Вот чванливый фриц! Пиздобол хуев!
– Хочет от тебя лично услышать. Ты вообще не спорь с немцами, а то хуже будет… – предупредил я ее. – Это он сейчас хи-хи да ха-ха, а как засунет тебе потом отказ – поздно будет! Отвечай на вопросы – и все.
– Понятно. Спасибо, котечка. – И она покорно-старательно назвала себя.
– Фамилия что-то на польскую похожа… Может, она вообще из Польши?.. – насторожился Марк в мою сторону. – Как думаете?
– Да нет, по-русски чисто говорит… А фамилия может быть какая угодно – и русская, и польская, и белорусская, и украинская…