Толмач
Шрифт:
Инга изящно вытряхнула из сумочки свой беженский обходной, где отмечалось все: выданные ей продукты, карманные деньги, белье, болезни, адрес в лагере. Подала его Марку. Тот внимательно просмотрел его и исподтишка что-то списал:
– Чтобы знать, куда почту посылать… – пояснил он мне косо.
– Конечно, надежнее будет, – отозвался я, делая вид, будто не знаю, что рассылкой почты занят первый этаж.
Инга тоже сделала вид, что ничего не заметила, только ее тонированные щеки чуть порозовели и она скрыто-облегченно вздохнула.
– Последний вопрос – что, по ее мнению, ожидает
Инга удивленно пощелкала ресницами:
– Это куда еще?
– Куда?.. – холодно воззрился на нее Марк (так смотрит начальник лагеря – с превосходством и безмятежной холодностью). – В Чечню, куда же еще?.. Сейчас там уже тихо, военных действий нет, исламские террористы побеждены… Так что в наручниках самолетом до Ростова, там в спецвагоне до Грозного, а там пусть разбираются, фильтруют, – закончил он хищно.
– Правда?
Я скептически прищурил правый глаз, не видимый Марком.
– Уф, а то я испугалась, – шепнула она в ответ, и ее колено под столом порывисто прижалось к моему.
– Что? – замер Марк, заметив дрожание стола и нервно оглядываясь кругом. – Что она говорит?
– Говорит, что она в правовом государстве и ей полагается адвокат, а не наручники, – безмятежно ответил я ему за нее.
Марк, что-то буркнув под нос, отпил из стакана, еще раз спросил:
– Так чего же она конкретно боится в случае своего возвращения на родину?.. Сутенеры опять поколотят?.. Любовники в горы увезут?.. Клиенты побьют?.. Старики в пещеру утащат?.. Болезнь Венеры навяжется?.. Чего она боится?.. Пусть скажет прямо, в чем дело, что ей надо!.. Для чего эти кошки-мышки?
– Чего он ерепенится? – спросила у меня Инга.
– Хочет знать правду, почему ты тут и что тебе надо.
– А вот пусть в лагерь вечерком заглянет, я ему правду и расскажу… И даже покажу, если хорошо себя вести будет… – ответила она, распрямляя плечи (голубые птицы на блузке заиграли блестящими хвостами). – И переводчик нам не понадобится.
– Конечно, в этом деле толмач – только помеха, – грустно согласился я и передал Марку смысл ее слов: – Она скажет правду, если вы заглянете к ней вечером в лагерь.
Марк сделал круглые глаза:
– Да что она, свихнулась, что ли?.. Я – и в лагерь?.. Этого не хватало!.. Все, раз ей нечего сказать, пусть идет… Даже выдумать ничего не может, такая глупая, – пожирал он ее глазами. – Интервью окончено!
Инга принялась обиженно собираться: с шелестом поправила колготки, основательно поворошила бюст, достала зеркальце и помаду, подвела глаза, обильно накрасила губы, чмоками и языком сажая помаду на место. Потянулась за дубленкой. Я помог ей.
– Спасибо, котик, один ты у меня… Пошли отсюда, злой дядька попался…
– Не забудьте обратный перевод, через полчаса будет готов. До свидания, мадам! – осклабился Марк.
Инга холодно кивнула ему и раздраженно ткнула дверь.
Громко ругаясь под всхлипы полумертвой кофеварки:
– Вот мудоеб фашистский! Сука противная! – она вытащила сигарету.
– Внизу покурим, тут нельзя, дымовые сигналы стоят, паника будет. Надо подождать, пока печатают протокол, а потом подписать.
– Да
– Ты потише. Не коридорный разговор, – ответил я. – Три месяца, например, я могу сегодня же обеспечить. Гарантированно.
– Правда?.. Сделай, а?.. Хоть три… – Притихнув, она с нежной мольбой смотрела на меня.
– Кое-кому кое-что сказать надо… – загадочно ответил я, отлично зная, что три месяца и так всем полагается. – Ты подожди меня в приемной, я сейчас попробую!
Сделав пустой круг по коридорам, наведавшись в туалет и хлебнув отвратного кофе под урчанье умирающей кофеварки, я вернулся. Она стояла у стены, откинув полу дубленки, упершись рукой в бок и изогнувшись в бедре. Картинно курила. Я поспешил обнадежить ее:
– Все в порядке, сказал кому надо. На три месяца сразу дадут. А там видно будет.
– Ну, молоточек!.. Вот заинька!.. Может, еще чем поможешь? – обрадованно-просительно заглядывала она мне в глаза.
– Ты сперва за первый шаг расплатись, – ответил комендант лагеря.
На это она серьезно сказала:
– Я честная женщина, в долгу оставаться не люблю… Это за мной. Да и ты не урод… Жена есть?
– Нет. Не было.
– И правильно. На хер на себя эти кандалы вешать. Это ерунда, что говорят, будто к жене привыкаешь, как к собаке, жить без нее не можешь. Собака, между прочим, с хозяином гулять ходит, а баба – сама по себе… Вообще, это от жен у мужиков в основном крыша едет. Хошь не хошь, а супружеский долг исполняй! – Инга дымящейся сигаретой подтвердила свои слова. – А он не хочет этот долг исполнять, хоть ты тресни! Надоело до смерти!.. Он вообще совсем другое хочет… – Что-то вспомнив, она прыснула. – Анекдот есть на тему, классный. Люську муж перестал харить – надоела ты мне, говорит, хуже горькой редьки. Люська в панике соседке жалуется: так и так, мол, Васька не ебет. А та советует: «Внезапностью надо брать. Когда ты услышишь, что он ключом дверь открывает, беги в переднюю, скидай трусы и встречай его раком! Он и накинется, куда денется!» Ну, сказано – сделано. На другой день Васька своим алкашам во дворе говорит: «Все, завязываю пить! До белой горячки допился!.. Захожу вчера домой, а там в передней – карлик!.. Во-от с такими щеками!.. Во-от с такой бородой!.. И, главное, в Люськиных шлепанцах!..»
Отсмеявшись, я спросил ее серьезно:
– Зачем вообще ты тут?
Инга поморщилась, скинула на пол пепел:
– Долг на мне повис. Скрыться с глаз долой на время надо. А девочки говорили, тут работа непыльная, капусту запросто рубить можно, ушастики все. Так это?
– Кто его знает? Я по проституткам не ходок. Но в случае отказа можно адвоката подключить. И пойдет молоть машина – в полгода по письму…
– А жить где?
– Это уж где хочешь, никого не касается. Но пока суд да дело, тебя выслать трудно. Да и куда?.. Паспорта нет. Эти ужасы про наручники он так, для страху… Но в тюрьму для беспаспортных отправить, в принципе, могут.