Толстой-Американец
Шрифт:
«Отец мой был человек замечательного ума, имел дар слова, особенно после бутылки выпитого вина», — свидетельствовала П. Ф. Перфильева в хронике «Несколько глав из жизни графини Инны» [628] . В данной фразе Прасковья Фёдоровна ненароком зафиксировала именно ту — подчеркнём, довольно продолжительную — стадию пира, которая и отличала толстовские фирменные посиделки от обыкновенных трактирных сцен, офицерских или помещичьих вакханалий.
В «Уставе столовой» сей фазис гульбы в доме Американца представлен П. А. Вяземским в виде интеллектуальной демокритической игры, ведущейся присутствующими со смехом, однако по незыблемым правилам. А неусыпный контроль над соблюдением таковых правил («устава») осуществлял хозяин, граф Фёдор Иванович Толстой — распорядитель обеда и «верховный жрец» почтенного бога пиршеств:
628
РВ. 1864. № 4. С. 683.
629
Вяземский П. А. Стихотворения. М., 1978. С. 69–70. Выделено князем П. А. Вяземским.
Годом ранее князя П. А. Вяземского те же темы развивал в послании к Американцу В. Л. Пушкин, который заодно поведал, что в арбатском доме упражнялись в любомудрии и бесновались самые известные московские литераторы разных возрастов:
Почтенный Лафонтен, наш образец, учитель [630] , Любезный Вяземский, достойный Феба сын, И Пушкин, балагур, стихов моих хулитель [631] — Которому Вольтер лишь нравится один, И пола женского усердный почитатель, Приятный и в стихах и в прозе наш писатель, Князь Шаликов, с тобой все будут пировать: Как мне не горевать? Вы будете, друзья, и пить и забавляться, И спорить и смеяться… [632]630
Имеется в виду Иван Иванович Дмитриев (1760–1837), поэт, баснописец, мемуарист и государственный деятель.
631
Подразумевается Алексей Михайлович Пушкин (1771–1825), поэт и переводчик Вольтера.
632
Пушкин В. Стихи. Проза. Письма. М., 1989. С. 43.
Как спорили и над чем хохотали гости и Американец («щастливые смертные» [633] ), мы, увы, не знаем. Тут приходится сожалеть, что не оказалось среди именитых толстовских гостей И. П. Липранди: уж он бы описал эти карнавалы во всех мельчайших подробностях. Однако Иван Петрович, некогда поверивший слухам о кончине графа Фёдора, поневоле стал забывать старого боевого товарища. «В 1822 году, будучи довольно долго в Москве, — сокрушался впоследствии И. П. Липранди, — <я> не вздумал и спросить о нём от многих сослуживцев москвичей» [634] .
633
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 87 об.
634
Липранди. С. 15.
За глубокомысленными дискуссиями, шутками, рассказами, стихами и песнями действующие лица, исправно возглашавшие тосты и сдвигавшие полные стаканы («стакан, да неполной» наш герой фактически приравнивал к оскорблению [635] ), постепенно хмелели. Или напивались, по образному выражению П. А. Вяземского, «до сердца» [636] .
А между тем в залу доставлялись с кухни новые образчики кулинарного эпоса, звучали следующие замысловатые здравицы, дырявили потолок очередные пробки…
635
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72 об.
636
Там же. Л. 71.
И на умы и взоры пирующих ложилась тьма, неумолимо сгущавшаяся.
Затем начинались молодецкие выходки и откровенные безобразия, порождения (снова цитируем Ф. И. Толстого) «патриархального духа Русского человека», который имеет, как и прочие «предметы нравственного и физического мира, свою красивую и дурную сторону» [637] . (Об этом древнем духе «Устав столовой», разумеется, умалчивает.)
Одни гости держались геройски, а другие, менее стойкие, в положенный им час роняли головы, пускали пузыри и выходили из игры. (Так, чувствительный В. А. Жуковский, по воспоминаниям графа Фёдора, почему-то отличался «поспешностью» и «к жареному бывал всегда готов» [638] .) По классификации князя П. А. Вяземского, человека с «похабно-заливным хохотом» [639] , сие означало — «напиться до муд» [640] . Сам же Американец, кажется, наиболее крепкий «пробочник», обычно прибегал к иному термину — «переложить»; в его словаре имелась также лексема «жестокий угар», от которого угоревший пребывал «еле жив» [641] .
637
Там же. Л. 126 об. Позднее А. И. Герцен обманывал читателей, уверяя их, что «дикие сцены <…> пьянства совершались возле колыбели маленькой Сарры» (цит. по: С. Л. Толстой. С. 48).
638
Там же. Л. 72.
639
Там же. Л. 6 об.
640
Там же. Л. 71. Выделено Ф. И. Толстым.
641
Там же. Л. 8, 72; Ед. хр. 2863а. Л. 3 об.
Тела сопящих умников и балагуров наторелые слуги бережно развозили по домам или раскладывали по диванам тут же, в хоромах «в пол-упитого» (XIV, 37)Американца.
Нередко случалось и так, что утром, восстав ото сна и излечившись от хворости, гости сызнова пускались во все тяжкие.
Обязательный граф Фёдор Иванович периодически отдавал визиты: схожие ассамблеи устраивались и в обителях других «пробочников». Там, на «мужских обедах», посетители опять-таки могли в застолье «петь с Фигаро из оперы Россини: Cito,cito, piano, piano(то есть сыто, сыто, пьяно, пьяно)», и Американец, естественно, был первым «запевальщиком».
Князь П. А. Вяземский рассказывал об одном из выездов графа в свет: «В конце обеда подают какую-то закуску или прикуску. Толстой отказывается. Хозяин настаивает, чтобы он попробовал предлагаемое, и говорит: „Возьми, Толстой, ты увидишь, как это хорошо; тотчас отобьёт весь хмель“. — „Ах, Боже мой! — воскликнул тот, перекрестясь, — да за что же я два часа трудился? Нет, слуга покорный, хочу оставаться при своём“» [642] .
Другой обед и его последствия описал Александр Булгаков в послании брату Константину от 21 февраля 1825 года: «Вчера был я на обеде у кн<язя> Николая Гр<игорьевича> Щербатова, мужском. Много ели, ещё более пили, и ещё более кричали. Были тут 2 Вьелегорские, 2 Волковы (Сергей и Николай Аполлоновичи), 5 Давыдовых (Александр, Пётр и Василий Львовичи, Денис и Лев), Вяземский, комендант, Рахманов Гр<игорий> Ник<олаевич>, Американец Толстой, Скарятин, Бобринский и пр<очие>, человек до 30. Слышал я, что Вяземский очень занемог; видно, со вчерашнего обеда» [643] .
642
СЗК. С. 366–367. Выделено мемуаристом.
643
РА. 1901. № 6. С. 165.
А посещение с князем Петром Андреевичем жилища отставного полковника С. Д. Киселёва в декабре 1828 года (или в январе 1829-го) произвело на Американца двойственное впечатление. Он услышал «любопытным ухом» (разумеется, после знатного во всех отношениях обеда) «Полтаву» в первом исполнении самого автора, Александра Пушкина, и испытал от этого изрядное удовольствие. Но, возможно, граф Фёдор оценил бы поэму ещё выше, если бы во время чтения одного «нарезавшегося» офицера не стошнило прямо на него [644] .
644
СЗК. С. 753.
Пирушки П. А. Вяземского с Ф. И. Толстым «возбудили неудовольствие в тургеневском и карамзинском кружке» [645] . Князь Пётр Андреевич был возмущён этим «вакхохульством» (определение нашего героя) [646] , не прислушался к увещеваниям и ещё долго бражничал с другом. Эти попойки Американец не забывал. «Когда мы с тобой, вспомня старину или, лутче сказать, молодость, напьёмся? — вопрошал он князя Петра в письме от 7 июня 1830 года. — Да как напьёмся! <…> Когда… Когда… А между тем время летит и мы стареемся. Как ето грустно» [647] .
645
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 1 (предисловие князя П. П. Вяземского к переписке отца с Американцем).
646
Там же. Л. 87.
647
Там же л. 71.