Толстушка и красавчик
Шрифт:
Сегодня приезжает отец. И что поразительно, я впервые ему рад. Я соскучился!
Встретил его на вокзале и в первый раз в его жизни прокатил его на моцике. Отец улыбался в свои тридцать два зуба, хотя у него уже наверно меньше осталось. Ну да и ладно, сколько есть, все его. Главное, что он всю дорогу ехал с довольной, и со стороны, глупой улыбкой. Я сам невольно, видя эту картину, улыбался. Давно я не видел его таким счастливым. Вернее, не замечал. Не хотел замечать.
Лена приготовила нам обед. Они познакомились с отцом. Мы втроем пообедали. Отец мельком наблюдал то за мной, то за Леной. Я делал вид, что не вижу,
— Женя, ты как?
Давно отец не называл меня Женя. Чаще Евгений. Но почему-то сейчас это не резало слух. Быть может, я просто был рад увидеть родного человека. По сути, отец сейчас единственный родной мне человек. И сердце тут же отвечает: «И еще Маша». Встряхиваю головой, отгоняю эту мысль, возвращаюсь к отцу.
— Всё хорошо. Как видишь, работаю, учусь, — он изучает меня.
— А как на личном фронте? У вас с Леной всё серьезно?
Вот и дождался разговора. Нет желания исповедоваться отцу. Устал уже каждый день себе исповедоваться.
— Как видишь, живем вместе, всё хорошо, — отец медленно вздохнул.
— Женя, я вижу, что живете вместе, но я не вижу, что всё хорошо.
Вот как-то не вовремя он хочет в душу залезть. Не готов я к этому.
— Отец, может кофе? — он утвердительно кивнул.
Я пошел варить кофе. Стоял у плиты, и чувствовал на себе его взгляд. Походу, кофе тут не спасет. Видимо, он настроен решительно. И не свалить ведь никуда. Однушка, и я, вроде как, хозяин здесь. Я разлил кофе по чашкам и вернулся за стол.
— Как у тебя дела на работе?
Хочу сменить тему, но отец — "крепкий орешек". Его так быстро не развести.
— На работе всё по-старому. Ничего нового. Женя, а ты домой вообще собираешься?
Я поднял на него глаза. В первый раз за много лет посмотрел на него в упор. Он постарел, не сильно, но уже не такой, каким я его запомнил пять лет назад. Пять лет уже прошло, а мы так ни разу и не говорили больше про маму. Мы вообще за эти пять лет больше не разговаривали с ним.
— Нет, не собираюсь. Мне и здесь неплохо, — сам слышу, что произношу это без какого-то энтузиазма, но ничего поделать с собой не могу.
— Женя, мне кажется, тебе нужно вернуться домой. Я вижу, что тебе плохо. Я хочу быть рядом, хочу помочь тебе.
Я сделал глубокий глоток кофе, сглотнул.
— Отец, ты мне не сможешь помочь. Помочь я могу себе только сам.
Не знаю, почему у меня вырвалась эта фраза. Наверно, правда, в этот момент захотелось поделиться с кем-то. Переложить на кого-то часть своей непосильной ноши.
— Женя, мне знакома твоя боль. Я с ней тоже долгое время жил. Когда умерла твоя мама, умерла и часть меня. Большая часть меня.
Я поднял на него глаза. В первый раз он мне говорит об этом. Он смотрит на стол, взгляд в пустоту. Я вспомнил, в тот день у него такой же был взгляд. Пустой, холодный, отрешенный. Сейчас я четко ощущаю, что до сих пор эта боль живет в нем. А я ведь не догадывался об этом, не замечал. Думал о себе, что мне тяжело. А ведь и он потерял любимого человека. Человека, с которым прожил столько лет. Мне кажется, я начинаю прозревать.
— И я бы умер вместе с ней, но меня удержал ты, сынок.
— Я не понимаю, но ты же живешь с Татьяной. Ты же счастлив, или нет?
Он улыбнулся.
— Сейчас я счастлив. И я люблю Таню, своей любовью, которой умею любить. Но эта не та любовь, что была между мной и твоей мамой. Та была самая искренняя и самая чистая любовь. Ее ни с чем не сравнить, ее ни с чем не спутать. Ты тоже сможешь кого-то еще полюбить, но эта не будет той настоящей любовью. Ты будешь жить, улыбаться, но всегда будешь ее вспоминать. У меня не было шанса вернуть твою маму, воскресить. А я бы свою жизнь отдал за нее, лишь бы только видеть, как она улыбается, как треплет тебя за волосы. Как вы обнимаетесь и хохочете с ней. Услышать бы хоть раз еще как она тебя называет «Львенок», а меня гордо «Лев». — Он тяжело вздохнул. — Ее прайд продолжает жить, а главной львицы уже нет.
Отец смахивает скупую мужскую слезу, а меня этот жест пробирает до мурашек. Они топотом пробегают и вызывают во мне волнение, трепет, заботу.
— Папа, прости, я не знал, что ты так ее любил. Я же не думал…
Он встает и обнимает меня. Я замолкаю. Одинокие слезы стекают по его и моим щекам.
— Папа. Ты меня назвал папа, — он улыбается сквозь слезы. — Я не слышал этого уже лет десять. И знаешь, сынок, это чертовски приятно, — я тоже улыбаюсь.
— Значит буду тебя теперь всегда так звать.
Мы снова улыбаемся. И эта улыбка облегчения, освобождения. Много лет мы носили этот груз, перекладывали друг на друга, а сегодня скинули, и дышать сразу стало легче.
— Еще кофе? — нужно как-то отвлечься, успокоиться.
— Давай лучше чаю, — я наливаю нам чай, и мы продолжаем нашу беседу, вытерев слезы и сделав вид, что их и не было. — Женя, любовь — это самое светлое чувство, она дает крылья, ее не нужно бояться. Нужно наоборот бежать и погружаться в нее с распростертыми объятиями.
Я улыбнулся, а я всё сделал точно наоборот. Он продолжил:
— Ведь она не повторится больше. Сколько времени уже прошло, а я вот все жалею, что мало времени провел с твоей мамой. Сейчас бы ночи не спал, чтобы ей надышаться.
Я вздохнул. Он ее любил. Сильно любил, да и сейчас продолжает любить. Представляю, сколько нужно было набраться сил, чтобы снова довериться новому человеку. Какой же я был глупец. Я думал, он предал маму, а он просто пытался выжить среди этой боли и тьмы потери. Как я сейчас выживаю. Только он сильнее меня в тысячу раз. Он нашел выход. А я просто сбежал, спрятался. Это открытие шокировало меня. Мог ли я еще вчера предполагать, что мы можем вот так с папой сидеть и болтать. Просто болтать по-мужски. И ведь оказалось, не так сложно сделать друг другу шаг навстречу. Я задумался, отчего я все время бежал? От чего скрывался? От самых родных людей? От людей, которые просто хотят помочь мне, просто быть рядом.