Толстушка и красавчик

Ермолина Юлиана

Поехал на кладбище к маме. Хочу, как в детстве, поговорить с ней, и чтобы сразу стало легче. После обеда никого нет на кладбище. Только парочка одиноких могильщиков готовят очередную яму для погребения. К кому-то в семью пришло горе. У меня на душе такой же мрак. В душе поселилось горе. Сел на лавочку и, не отрываясь, смотрел на мамино фото. Говорил внутри себя с ней.

Мама, почему так больно? Почему хочется вырвать сердце, чтобы ничего не чувствовать? Мир поник. Он стал черно-белым, как и в тот день, когда ты умерла. Зачем я живу? Чтобы страдать? И мысленно сам отвечаю себе. А сколько мама страдала? Сколько она всего пережила, но она никогда не опускала руки. Она

искала всегда хорошее в людях, во мне, в мире. Она радовалась жизни, несмотря ни на что. В этот момент на оградку села синичка, посмотрела, что я без гостинцев и улетела. А я это принял за знак от мамы. Нужно дальше жить! Мама рядом со мной, я не один. Я погладил мамино фото и со словами: «Спасибо, мам» поехал домой. Это был нужный глоток свежего воздуха в удушающем окружающем мире.

Поужинав в гордом одиночестве, вернулся в свою комнату. Воспоминания накрывают с головой. Здесь мы в первый раз поцеловались. Здесь мы провели столько счастливых дней. Хочется выбросить все воспоминания, уничтожить, чтобы не было так мучительно больно. Почему я не смог удержать все это? Почему я потерял ее? Полюбил и потерял. Стоп. Полюбил? Задумался над этим вопросом. Я никогда не испытывал это чувство. Каждый раз входя в новые отношения, я думал, что влюбляюсь, люблю. Но сейчас, понимаю, что нет. Только с Марусей у меня были самые чистые и искренние отношения. Хотя сейчас сомневаюсь в этом, возможно только с моей стороны они таковые были. А смог бы я простить ее? Если бы она не спала ни с Антонио своим, ни с физруком, то я бы простил ее. А если она делила с кем-то из них постель, то вряд ли. Я вычеркну ее из своей жизни. Ножом вырежу из сердца эту любовь.

На телефон в вайбер пришло сообщение. Я сел на кровать. Незнакомый номер. Плохое предчувствие сразу прижало своей огромной лапой мое горло. Дыхание участилось. Но, несмотря на всё это, открываю и читаю: «Я же тебе обещал, что я добьюсь своего. Я никогда слов на ветер не бросаю. Я очень терпеливый и иду к своей цели. Ты проиграл Сомов. Освободи дорогу для моего счастья, которое сладко сопит под моим боком. Ей со мной лучше, чем с тобой. Она счастлива. Мы счастливы».

И следом фотография. Я узнаю на ней дачный домик Маруси. На диване лежит Антон и в его объятиях сладко спит Маша в моей любимой пижаме с мишками. Мы на этом диване занимались любовью, а сейчас она спит в его объятиях. Лицо у нее такое спокойное, умиротворенное.

Я беру телефон, и с громким криком «Сука» резко швыряю его в стену. Он рассыпается на отдельные части. Экран в дребезги. Отлично. Значит больше не увижу их довольных лиц. От шума в комнату вбегает отец с Татьяной, но Татьяна замирает в дверях, не решается зайти в комнату. Отец подходит ко мне, садится на корточки и заглядывает мне в глаза.

— Женя, что случилось?

Я поставил локти на колени и стал теребить себя за волосы. Теребил сильно, резко, до боли. Чтобы эта боль заглушила другую, более мощную и болезненную. Внутрь, в сердце, нанесли сотни ударов, и все они попали точно в цель. Рана кровоточит и медленно стекает кровавыми каплями в самую душу.

— Я могу тебе помочь? — Этот вопрос выводит меня из ступора.

— Да, можешь, — я с надеждой посмотрел на него. Сейчас он единственный кто мне может помочь. Мне нужна его помощь. — Помоги мне уехать отсюда?

Отец с тревогой посмотрел на меня.

— Куда уехать? Зачем? — сколько вопросов. Неужели нельзя просто помочь. Я опять завожусь.

— Хоть куда. Отсюда подальше.

Он переглянулся с Татьяной.

— А как же учеба?

Меня сейчас ничего не волнует, мне просто нужно свалить отсюда. Я начинаю

повышать голос и в итоге срываюсь на крик.

— Отец, я никогда тебя не просил ни о чем. Ты можешь хоть раз мне просто помочь, твою мать, не задавая никаких вопросов? Мне сейчас очень хреново! Я просто прошу о помощи, — да походу я не прошу уже, я умоляю, требую.

— Джон, ты поедешь в Ярославль? — слышу тонкий голосок Татьяны. — У меня там знакомая женщина как раз ищет себе квартиросъемщиков. Квартира небольшая, однушка, но думаю на первое время тебе подойдет.

Я поднял глаза на нее. Обрадовалась, что можно избавиться от меня? Но мне сейчас пофиг. Главное — свалить отсюда, от этих воспоминаний, от этих отношений, от этой боли.

— Звони ей, я согласен, — коротко отвечаю. Словно ставлю точку. Точку на всем.

Я откинулся и разлегся на кровать. Ярославль! На моцике ехать шестнадцать часов. Далековато. Придется его переправлять, а самому на поезде. Но это все мелочи, главное я больше не увижу Соколову Марусю, и я вычеркну эту любовь из сердца. Эту гребаную, сука, любовь.

Глава 35.

Мария

Я проснулась от будильника. Почему-то слегка болела голова. Наверно от вчерашних слез. Антона не было. Видимо вчера, когда я уснула, уехал домой. Какой он молодец: сорвался, приехал, побыл со мной. Успокоил. Даже книжку почитал. Я рада, что он есть у меня! Зря на него Женя наговаривал. Женя! Сердце сразу отозвалось болью. Но я хочу поговорить с ним. Пусть он мне сам все скажет, подтвердит. Пусть скажет, что я нашу любовь сама придумала. Выстроила наш влюбленный мир из воздушных замков. Хочу посмотреть в его глаза, которые столько времени меня обманывали.

Собралась и поехала в универ.

Антошка уже сидел в аудитории. Я подошла и села рядом с ним. Все возвращается на круги свои. Прозвенел звонок. Сердце замерло от ожидания Сомова. Как наши взгляды встретятся? Как мы переживем нашу встречу. А что, если он сейчас зайдет в обнимку с Ершовой, как тогда поведу себя я? Убегу со слезами на глазах? Буду сжимать зубы до скрежета? Я не знаю. Я хочу его увидеть, но я боюсь его увидеть. Я боюсь прочитать в его глазах, что все кончено. Внутри меня все еще живет надежда, что все можно вернуть. Ну не исчезает любовь по мгновению волшебной палочки. Хотя, если волшебной, то исчезает, но где ее взять?

Начался урок, за ним другой. Я все время смотрю на дверь, жду Женю. Но он не приходит. На третью пару вваливается Ершова. Довольная, счастливая, нарядно одетая. Наверно у нее праздник, Сомов опять с ней. Она садится к своим подружкам и специально громко начинает, типа им, рассказывать, но я-то знаю, что она рассказывает это мне:

— Блин, я сегодня проспала! Я еще никогда так не опаздывала на учебу. А Сомов до сих пор еще спит, отсыпается. Вы не представляете, что вчера, да и всю ночь было. Он как с цепи сорвался. Я его еще никогда таким голодным не видела. Ну, вы, понимаете, в каком смысле голодным, — ее подружки захихикали и бодро стали поддакивать, — я давно такой страсти от него не видела. Видимо, перестал распыляться на благотворительность.

Я схватила сумку и вышла из аудитории. Не хочу. Не могу это слушать. Неужели Сомов совершенно незнакомый для меня человек? Возможно, я придумала и сама создала ему светлый образ. Неужели я, правда, слепая курица? Рукой нащупала телефон в сумке и набрала его номер. Если это так, то пусть он мне об этом сам скажет. Телефон выключен или вне зоны действия сети. Да Сомов, ты, правда, расставаться не умеешь. Ну что ж, зато я умею. Если это конец, то пусть так и будет. Начинаю новую жизнь без Сомова.