Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Я хотел бы видеть хозяина дома.
— Это я, — спокойно ответил тот.
— …господина Борота, — поправился я.
— Да, это я, к вашим услугам.
— Вы? — смущенно пробормотал я. — Как вы изволили сказать?.. Э-э… простите, сударь, но… как бы вам объяснить? Видите ли, мой друг Борот, который женился на Милике…
— О, то наверняка был другой Борот.
— Нет, нет! Этот самый Борот, Борот из Герея. Карой Борот.
— Ах, Карой! Я что-то слышал о нем, но лично не был знаком. Я — Дёрдь Борот. А с кем имею честь?
— Иштван Бибити.
— Бибити?! В таком случае ты — у себя дома, — живо воскликнул он приветливым тоном. — Я знаю твою семью. Вы ведь из Саболча? Гашпар Бибити — мой давний хороший приятель. Ну, это просто замечательно! Подать сюда стул! Ты, конечно, еще не завтракал. Ах да, позволь представить тебе: госпожа Ринг, моя теща… мадам Монфорт, тетушка моей жены, супруга венского банкира. А это — моя жена, Мария-ностра, наша Мария, ибо пока еще она принадлежит всем нам, всю эту неделю.
А когда мама и тетя уедут, она станет только Мария-меа, моя Мария.
И он так мило захохотал над этой плоской шуткой, что его веселость передалась и мне.
— Вот видишь, — продолжал он болтать. — Ты сам не заметишь, как забудешь, что попал к другому Бороту. Так просто ты от меня не отделаешься.
— А мне думается все-таки, что Карой и Милике хотят надо мной подшутить. Я так и жду, что они вот-вот появятся в одной из дверей.
Он прервал меня поспешно, несколько даже раздраженно:
— Ну что за навязчивая идея! Ни слова больше. Ты что пьешь? Чай? Кофе?
— Но, помилуй, все же это весьма странно: куда они подевались?
— Откуда я знаю! Надо думать, что живы-здоровы, если только не померли…
— Ты что, купил усадьбу?
Он нервно подвинул ко мне тарелку с ветчиной.
— Может, ветчинки? A propos [4] , ты где живешь? В Пеште? Разумеется, захаживаешь и в казино. Сколько ставят там сейчас обычно на пики?
— Не знаю, — смущенно пробормотал я, — ведь я не читаю биржевого справочника…
Мой ответ невпопад заставил его настороженно взглянуть на меня: уж не сошел ли я с ума? Я же, покраснев, отвел глаза от столовых приборов и салфеток, на которых были те же гербы и тот же цветной узор, что и при Карое. Для того чтобы я окончательно потерял голову, не хватало только старого Антоша, который в этот момент, словно некое привидение, прошел под окнами в своих «бесшумных» ботах.
4
Кстати (франц.).
— Что это, и управляющий на месте?! — воскликнул я.
— Конечно.
— И он ничего не говорил тебе о Карое?
Дюри отрицательно покачал головой, потом с явным неудовольствием скороговоркой сказал:
— Вообще-то я расспрашивал Антоша, но он ведь не того… он только и знает, что твердит об этой несчастной битве при Пишки.
В течение дня я несколько раз еще заговаривал о Карое, но он все время переводил разговор на другую тему, причем лицо у него выражало явную растерянность. Прелестная «Мария-ностра» один раз даже спросила:
— О чем это вы все говорите?
— Ни о чем особенном, моя радость, ни о чем.
А мамаша каждый раз откладывала вязанье и подозрительно смотрела на нас своими рысьими глазками. В конце концов я сам счел за лучшее прекратить расспросы и удовольствоваться одним Боротом вместо другого. Ведь и Дюри оказался славным малым с мягкими манерами и веселым нравом. А дамы вообще были милейшими созданиями.
Словом, приехал я к ним, как чужой человек, а уезжал на следующий день, в их экипаже, с таким ощущением, будто мы сто лет знакомы. Молодая дама махала на прощание платочком из окна, а Дюри кричал мне вслед: «Жду тебя, старина, и как можно скорее!»
Четверка вороных скакунов, храпя, несла меня как на крыльях, а я, закрыв глаза и откинувшись на сиденье, погрузился в думы.
Да и на что было смотреть мне? Ведь все было знакомо еще с прошлого года: дорога, экипаж, лошади и даже конская сбруя.
Бубенчики, как и раньше, весело позванивали, копыта цокали, а колеса лихо постукивали на ухабах.
Вскоре я должен был уехать за границу, и с венгерскими джентри мне уже больше не приходилось встречаться, разве что в «Будапештском вестнике», в разделе объявлений, набранных мелким шрифтом. Я выписываю это любопытное издание. Оно напоминает дворянское казино. Одного за другим ты встречаешь там своих знакомых. И всегда можно увидеть кого-нибудь из «высшего общества».
Сидя за завтраком, ты раскрываешь эту газету и восклицаешь: «Ай-яй-яй, вот и Мишка Камути пожаловал!» Заглянешь в другой номер: «Ого, уже и Фери Четей здесь! Ай-яй-яй, и чего они так торопятся…»
Правда, помимо сообщений о «прибытии» уважаемых господ там порою можно найти и другое. Например, объявления о конкурсах на освободившиеся чиновничьи должности. Что поделаешь, — разумный человек строит аптеку рядом с больницей!
Как-то в газете было помещено объявление об открывшейся вакансии в Кашше, и я сразу же поехал туда, надеясь заполучить ее. «Ну, а коль скоро я буду в Кашше, — думал я про себя, — загляну-ка к вечерку в Герей, посмотрю, что сталось за это время с моим милейшим Дюри. Наверное, дела у него идут хорошо, поскольку я не имел удовольствия встретиться с ним на страницах «Будапештского вестника».
Когда я въехал во двор, в замке со стройными башнями шла полным ходом генеральная уборка. Окна, двери были распахнуты настежь, женщины-поденщицы мыли стекла, задний флигель белили известью, внутри скребли и мыли, вверху же, на крыше, меняли разбитую черепицу. Старый Антош сидел под шелковицей, наблюдая за работой и посасывая свою трубку с длинным мундштуком.
Он обрадовался, увидев меня: наверное, ему было смертельно скучно.
— Что тут происходит? — прокричал я ему на ухо.
— То, что происходит очень часто. Ожидаем прибытия невесты.
— А что, разве у Дюри умерла жена?
— Дюри! — пробормотал он и потер свой морщинистый лоб. — Это который же был Дюри? Блондин? Нет — низенький? Нет, нет, вспомнил: шатен! Э-эх, где он уж теперь! Да ведь черт ли их всех запомнит.
— То есть как это? Разве замок уже не принадлежит Боротам?
Старик вскинул свои косматые брови, так что на лбу образовались полукружия от собравшихся в жгуты морщин, — помотал головой и даже помахал пальцем в знак того, что он не понял моего вопроса. Как больной медведь, он проковылял в боковой флигель, откуда вернулся с какой-то трубкой, которую и сунул мне в руку.