Том 1. Шпион, или Повесть о нейтральной территории
Шрифт:
Однако Генри ответил просто и серьезно:
— То, что я прошел через ваши пикеты в чужом платье, верно, но...
— Стойте! — прервал его председатель.— Законы войны и так достаточно строги, вам незачем ничего добавлять и тем усугублять свою вину.
— Подсудимый может взять обратно свои слова, если захочет,— заметил первый судья.— Его признание лишь подтверждает обвинение.
— Я не отрекаюсь от правдивых показаний,— гордо сказал Генри.
Два члена суда выслушали его молча и бесстрастно, на их суровых лицах не мелькнуло и тени торжества. Теперь председатель
— Ваши чувства благородны, сэр,— заметил он,— и я жалею, что молодой солдат в своем рвении мог зайти так далеко, что стал обманщиком.
— Обманщиком! — воскликнул Уортон.— Я считал, что действую благоразумно, стараясь не попасть в плен к моим врагам.
— Солдат должен встречаться с врагом только открыто, с оружием в руках, капитан Уортон. Я служил двум королям Англии, а теперь служу моей родине, но никогда не приближался к неприятелю иначе, как при свете дня и с честной уверенностью, что он меня видит.
— Вы можете объяснить, что побудило вас зайти на территорию, занятую нашими войсками, переодевшись в чужое платье? — спросил первый судья, слегка скривив рот.
— Я сын престарелого джентльмена, который сидит здесь перед вами,— ответил Генри.— Чтобы повидаться с отцом, я не побоялся подвергнуть себя опасности. Кроме того, ваши войска редко спускаются в низины, и само название «нейтральная территория» дает право обоим противникам свободно проходить по этой земле.
— Однако это название не утверждено законом — оно появилось лишь в военной обстановке. Но, куда бы ни двигалась армия, она везде утверждает свои правила, а первое из них — умелая защита от врага.
— Я не казуист, сэр,— ответил молодой человек,— я только знал, что мой отец имеет право на мою любовь, и, принимая во внимание его возраст, готов был пойти на еще больший риск, лишь бы доказать ему свою привязанность.
— Весьма похвальное чувство! — воскликнул председатель.— Кажется, джентльмены, дело предстает в другом освещении. Признаюсь, вначале оно казалось мне весьма мрачным; но никто не может осудить сына за желание повидаться с родителями.
— А есть у вас доказательства, что вы ставили себе только эту цель?
— Да, вот они,— ответил Генри, и в душе у него блеснул луч надежды,— вот мои доказательства: мой отец, моя сестра, майор Данвуди — все они это знают.
— В таком случае,— сказал бесстрастный судья,— мы еще можем оправдать вас. Но нужно произвести дальнейшее расследование дела.
— Несомненно, — с охотой подтвердил председатель.— Пусть подойдет мистер Уортон-старший и даст присягу.
Старый отец собрался с духом и, подойдя неверными шагами, выполнил все формальности, требуемые судебной процедурой.
— Вы отец обвиняемого? —спросил Синглтон мягко, немного помолчав из уважения к чувствам свидетеля.
— Он мой единственный сын.
— Что вы знаете о его посещении вашего дома двадцать девятого октября?
— Он пришел, как уже сказал вам, чтобы повидаться со мной и со своими сестрами.
— Он был одет в чужое платье? — спросил первый судья.
— Да. Он не был в мундире своего полка.
—
— Да, у меня две дочери, и обе они здесь.
— На нем был парик? — вмешался первый судья.
— Я как будто заметил у него на голове что-то вроде парика.
— А как давно вы не видались с сыном? — спросил председатель.
— Год и два месяца.
— Он был в широком плаще из грубого сукна? — спросил судья, просматривая материалы обвинения.
— Да, он был в плаще.
— И вы думаете, он пришел только для того, чтобы повидаться с вами?
— Да, со мной и с моими дочерьми.
— Смелый юноша,— шепнул председатель суда своему молчаливому коллеге.— Я не вижу большого зла в этой выходке. Он поступил неосторожно, но благородно.
— Вы уверены, что ваш сын не получал никакого поручения от сэра Генри Клинтона и что поездка к родным не была лишь предлогом, чтобы скрыть его истинную цель?
— Как я могу знать об этом? — ответил испуганный мистер Уортон.— Разве Генри доверил бы мне такое дело?
— Известно ли вам что-нибудь об этом пропуске? — И судья протянул ему бумагу, которая осталась у Данвуди после ареста Уортона.
— Нет, даю слово, мне ничего не известно о нем! — воскликнул старик и отшатнулся от бумаги, словно она была заразной.
— Вы клянетесь?
— Клянусь!
— Есть у вас еще свидетели, капитан Уортон? Этот не может быть вам полезен. Вас задержали при обстоятельствах, которые могут стоить вам жизни, и вам остается только самому доказать свою невиновность. Обдумайте все хорошенько и не теряйте спокойствия.
Было что-то пугающее в бесстрастии этого судьи, и Генри побледнел. Заметив сочувствие полковника Синглтона, он чуть не позабыл о грозившей ему опасности, но суровый и сосредоточенный вид двух других судей напомнил ему, какая ждет его участь. Он замолк и лишь бросал умоляющие взгляды на своего друга. Данвуди понял его и вызвался выступить как свидетель. Он дал присягу и пожелал рассказать все, что знает. Но его показания не могли изменить существа дела, и Данвуди вскоре почувствовал это. Сам он знал очень немного, да и это немногое скорее шло во вред Генри, чем на пользу. Показания Данвуди были выслушаны в полном молчании, и безмолвный судья в ответ лишь покачал головой, но так выразительно, что всем стало ясно без слов, какое впечатление они произвели.
— Вы тоже считаете, что у обвиняемого не было иной цели, кроме той, в которой он признался?
— Никакой, я готов поручиться собственной жизнью! — горячо воскликнул Данвуди.
— Вы можете присягнуть в этом?
— Как я могу дать присягу? Один бог читает в сердцах людей. Но я знаю этого человека с детства: он был всегда правдив. Он выше лжи.
— Вы говорите, что он бежал и был снова взят в плен с оружием в руках? — спросил председатель.
— Да, и был ранен в бою. Вы видите, он и сейчас еще не вполне владеет рукой. Неужели вы полагаете, сэр, что он бросился бы туда, где рисковал снова попасть к нам в руки, если бы не был уверен в своей невиновности?