Том 1. Стихотворения (1912-1917)

Маяковский Владимир Владимирович

Теплое слово кое-каким порокам

(почти гимн)

Ты, который трудишься, сапоги ли чистишь,бухгалтер или бухгалтерова помощница,ты, чье лицо от дел и тощищипомятое и зеленое, как трешница.Портной, например. Чего ты радиэти брюки принес к примерке?У тебя совершенно нету дядей,а если есть, то небогатый, не мрет и не в Америке.Говорю тебе я, начитанный и умный:[10]ни Пушкин, ни Щепкин, ни Врубельни строчке, ни позе, ни краске надуманнойне верили — а верили в рубль.Живешь утюжить и ножницами раниться.Уже сединою бороду п_е_ревил,а видел ты когда-нибудь, как померанецрастет себе и растет на дереве?Потеете и трудитесь, трудитесь и потеете,вытелятся и вытянутся какие-то дети,мальчики — бухгалтеры, девочки — помощницы, те и те[20]будут потеть, как потели эти.А я вчера, не насилуемый никем,просто,снял в «железку» по шестой рукетри тысячи двести — с_о_ ста.Ничего, если, приложивши палец ко рту,зубоскалят, будто помог тем,что у меня такой-то и такой-то тузмягко помечен ногтем.Игроческие очи из ночи[30]блестели, как два рубля,я разгружал кого-то, как настойчивый рабочийразгружает трюм

корабля.Слава тому, кто первый нашел,как без труда и хитрости,чистоплотно и хорошокарманы ближнему вывернуть и вытрясти!И когда говорят мне, что труд, и еще, и ещебудто хрен натирают на заржавленной теркея ласково спрашиваю, взяв за плечо:[40]"А вы прикупаете к пятерке?"[1915]

Вот так я сделался собакой

Ну, это совершенно невыносимо!Весь как есть искусан злобой.Злюсь не так, как могли бы вы:как собака лицо луны гололобой —взял быи все обвыл.Нервы, должно быть…Выйду,погуляю.[10]И на улице не успокоился ни на ком я.Какая-то прокричала про добрый вечер.Надо ответить:она — знакомая.Хочу.Чувствую —не могу по-человечьи.Что это за безобразие!Сплю я, что ли?Ощупал себя:[20]такой же, как был,лицо такое же, к какому привык.Тронул губу,а у меня из-под губы —клык.Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.Бросился к дому, шаги удвоив.Бережно огибаю полицейский пост,вдруг оглушительное:"Городовой![30]Хвост!"Провел рукой и — остолбенел!Этого-то,всяких клыков почище,я и не заметил в бешеном скаче:у меня из-под пиджакаразвеерился хвостищеи вьется сзади,большой, собачий.Что теперь?[40]Один заорал, толпу растя.Второму прибавился третий, четвертый.Смяли старушонку.Она, крестясь, что-то кричала про черта.И когда, ощетинив в лицо усища-веники,толпа навалилась,огромная,злая,я стал на четверенькии залаял:Гав! гав! гав![1915]

Кое-что по поводу дирижера

В ресторане было от электричества рыж_о_.Кресла облиты в дамскую мякоть.Когда обиженный выбежал дирижер,приказал музыкантам плакать.И сразу тому, который в бородутолстую семгу вкусно нес,труба — изловчившись — в сытую мордуударила горстью медных слез.Еще не успел он, между икотами,[10]выпихнуть крик в золотую челюсть,его избитые тромбонами и фаготамисмяли и скакали через.Когда последний не дополз до двери,умер щекою в соусе,приказав музыкантам выть по-зверьи —дирижер обезумел вовсе!В самые зубы туше опоеннойвтиснул трубу, как медный калач,дул и слушал — раздутым удвоенный,[20]мечется в брюхе плач.Когда наутро, от злобы не евший,хозяин принес расчет,дирижер на люстре уже посиневшийвисел и синел еще.[1915]

Пустяк у Оки

Нежно говорил ей —мы у рекишли камышами:"Слышите: шуршат камыши у Оки.Будто наполнена Ока мышами.А в небе, лучик сережкой вдев в ушко,звезда, как вы, хорошая, — не звезда, а девушка…А там, где кончается звездочки точка,месяц улыбается и заверчен, как[10]будто на небе строчкаиз Аверченко…Вы прекрасно картавите.Только жалко Италию…"Она: "Ах, зачем вы давитеи локоть и талию.Вы мне мешаетеу камыша идти…"[1915]

Великолепные нелепости

Бросьте!Конечно, это не смерть.Чего ей ради ходить по крепости?Как вам не стыдно веритьнелепости?!Просто именинник устроил карнавал,выдумал для шума стрельбу и тир,а сам, по-жабьи присев на вал,вымаргивается, как из мортир.[10]Ласков хозяина бас,просто — похож на пушечный.И не от газа маска,а ради шутки игрушечной.Смотрите!Небо меритьвыбежала ракета.Разве так красиво смертьбежала б в небе паркета!Ах, не говорите:[20]"Кровь из раны".Это — дико!Просто _и_збранных из бранныходаривали гвоздикой.Как же иначе?Мозг не хочет понятьи не может:у пушечных шейесли не целоваться,то — для чего же[30]обвиты руки траншей?Никто не убит!Просто — не выстоял.Лег от Сены до Рейна.Оттого что цветет,одуряет желтолистаяна клумбах из убитых гангрена.Не убиты,нет же,нет![40]Все они встанутпросто —вот так,вернутсяи, улыбаясь, расскажут жене,какой хозяин весельчак и чудак.Скажут: не было ни ядр, ни фугасови, конечно же, не было крепости!Просто именинник выдумал массукаких-то великолепных нелепостей![1915]

Гимн взятке

Пришли и славословим покорненькотебя, дорогая взятка,все здесь, от младшего дворникадо того, кто в золото заткан.Всех, кто за нашей десницейпосмеет с укором глаза весть,мы так, как им и не снится,накажем мерзавцев за зависть.Чтоб больше не смела вздыматься хула,[10]наденем мундиры и медалии, выдвинув вперед убедительный кулак,спросим: "А это видали?"Если сверху смотреть — разинешь рот.И взыграет от радости каждая мышца.Россия — сверху — прямо огород,вся наливается, цветет и пышится.А разве видано где-нибудь, чтоб стояла козаи лезть в огород козе лень?..Было бы время, я б доказал,[20]которые — коза и зелень.И нечего доказывать — идите и берите.Умолкнет газетная нечисть ведь.Как баранов, надо стричь и брить их.Чего стесняться в своем отечестве?[1915]

Внимательное

отношение к взяточникам

Неужели и о взятках писать поэтам!Дорогие, нам некогда. Нельзя так.Вы, которые взяточники,хотя бы поэтому,не надо, не берите взяток.Я, выколачивающий из строчек штаны, —конечно, как начинающий, не очень часто,я — еще и российский гражданин,беззаветно чтущий и чиновника и участок.[10]Прихожу и выплакиваю все мои просьбы,приникши щекою к светлому кителю.Думает чиновник: "Эх, удалось бы!Этак на двести птичку вытелю".Сколько раз под сень чинов ник,приносил обиды им."Эх, удалось бы, — думает чиновник, —этак на триста бабочку выдоим".Я знаю, надо и двести и триста вам —возьмут, все равно, не те, так эти;[20]и руганью ни одного не обижу пристава:может быть, у пристава дети.Но лишний труд — доить поодиночно,вы и так ведете в работе года.Вот что я выдумал для вас нарочно —Господа!Взломайте шкапы, сундуки и ларчики,берите деньги и драгоценности мамашины,чтоб последний мальчонка в потненьком кулачикезажал сбереженный рубль бумажный.[30]Костюмы соберите. Чтоб не было рваных.Мамаша! Вытряхивайтесь из шубы беличьей!У старых брюк обшарьте карманы —в карманах копеек на сорок мелочи.Все это узлами уложим и свяжем,а сами, без денег и платья,придем, поклонимся и скажем:Нате!Что нам деньги, транжирам и мотам!Мы даже не знаем, куда нам деть их.[40]Берите, милые, берите, чего там!Вы наши отцы, а мы ваши дети.От холода не попадая зубом н_а_ зуб,станем голые под голые небеса.Берите, милые! Но только сразу,Чтоб об этом больше никогда не писать.[1915]

Чудовищные похороны

Мрачные до черного вышли люди,тяжко и чинно выстроились в городе,будто сейчас набираться будетхмурых монахов черный орден.Траур воронов, выкаймленный под окна,небо, в бурю крашеное, —все было так подобрано и подогнано,что волей-неволей ждалось страшное.Тогда разверзлась, кряхтя и нехотя,[10]пыльного воздуха сухая охра,вылез из воздуха и начал ехатьтихий катафалк чудовищных похорон.Встревоженная ожила глаз масса,гору взоров в гроб бросили.Вдруг из гроба прыснула гримаса,после —крик: "Хоронят умерший смех!" —из тысячегрудого мехагремел омиллионенный множеством эх[20]за гробом, который ехал.И тотчас же отчаяннейшего плача ноживрезались, заставив ничего не понимать.Вот за гробом, в плаче, старуха-жизнь, —усопшего смеха седая мать.К кому же, к кому вернуться назад ей?Смотрите: в лысине — тот —это большой, носатыйплачет армянский анекдот.Еще не забылось, как выкривил рот он,[30]а за ним ободранная, куцая,визжа, бежала острота.Куда — если умер — уткнуться ей?Уже до неба плачей глыба.Но еще,еще откуда-то плачики —это целые полчища улыбочек и улыбокломали в горе хрупкие пальчики.И вот сквозь строй их, смокших в одинсплошной изрыдавшийся Гаршин,[40]вышел ужас — вперед пойти —весь в похоронном марше.Размокло лицо, стало — кашица,смятая морщинками на выхмуренном лбу,а если кто смеется — кажется,что ему разодрали губу.[1915]

Мое к этому отношение

(гимн еще почтее)

Май ли уже расцвел над городом,плачет ли, как побитый, хмуренький декабрик, —весь год эта пухлая мордамаячит в дымах фабрик.Брюшком обвисшим и гаденькимлежит на воздушном откосе,и пухлые губы бантикомсложены в 88.Внизу суетятся рабочие,[10]нищий у тумбы виден,а у этого брюхо и все прочее —лежит себе сыт, как Сытин.Вкусной слюны разлились волны,во рту громадном плещутся, как в бухте,А полный! Боже, до чего он полный!Сравнить если с ним, то худ и Апухтин.Кони ли, цокая, по асфальту мчатся,шарканье пешеходов ли подвернется под взгляд ему,а ему все кажется: "Цаца! Цаца!" —[20]кричат ему, и все ему нравится, проклятому.Растет улыбка, жирна и нагла,рот до ушей разросся,будто у него на роже спектакль-галазатеяла труппа малороссов.Солнце взойдет, и сейчас же луч егоему щекочет пятки холеные,и луна ничего не находит лучшего.Объявляю всенародно: очень недоволен я.Я спокоен, вежлив, сдержан тоже,[30]характер — как из кости слоновой точен,а этому взял бы да и дал по роже:не нравится он мне очень.[1915]

Эй!

Мокрая, будто ее облизали,толпа.Прокисший воздух плесенью веет.Эй!Россия,нельзя личего поновее?Блажен, кто хоть раз смог,хотя бы закрыв глаза,[10]забыть вас,ненужных, как насморк,и трезвых,как нарзан.Вы все такие скучные, точново всей вселенной нету Капри.А Капри есть.От сияний цветочныхвесь остров, как женщина в розовом капоре.Помчим поезда к берегам, а берег[20]забудем, качая тела в пароходах.Наоткрываем десятки Америк.В неведомых полюсах вынежим отдых.Смотри какой ты ловкий,а я —вон у меня рука груба как.Быть может, в турнирах,быть может, в бояхя был бы самый искусный рубака.Как весело, сделав удачный удар,[30]смотреть, растопырил ноги как.И вот врага, где предки,тудаотправила шпаги логика.А после в огне раззолоченных зал,забыв привычку спанья,всю ночь напролет провести,глазауткнув в желтоглазый коньяк.И, наконец, ощетинясь, как еж,[40]с похмельем придя поутру,неверной любимой грозить, что убьешьи в море выбросишь труп.Сорвем ерунду пиджаков и манжет,крахмальные груди раскрасим под панцырь,загнем рукоять на столовом ноже,и будем все хоть на день, да испанцы.Чтоб все, забыв свой северный ум,любились, дрались, волновались.Эй![50]Человек,землю самузови на вальс!Возьми и небо заново вышей,новые звезды придумай и выставь,чтоб, исступленно царапая крыши,в небо карабкались души артистов.[1916]