Том 1. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

От умершего к живому

Скажи ему, что я его люблю, Что я его как прежде понимаю, И, как корабль к чужому кораблю, Взываю в час, когда я погибаю, К нему, к нему, далекому навек, Бегущему по водам Океана, Чтоб отдохнуть на устьях мощных рек, Средь стройных мачт родного каравана, — Меж тем как я, свой образ изменив, Несоразмерив тяжести влекомой, Забыв, что был и я, как он, красив, Склоняюсь к бездне жутко-незнакомой, — И ветры безучастные молю Протяжностью своих предсмертных звонов… Скажи ему, что я его люблю За то, что он — не слышал этих стонов!

Остров Вилиэ-Льявола

Где-то на острове Вилиэ-Льявола, Души

есть, лишь пред собою преступные. Богом забытые, но недоступные Обетованиям лживого Дьявола. Им захотелось разрыва гармонии: — Цели испортив, упиться причинами, Розы любя, в их живом благовонии Смертью меняющей встать над долинами. Смертью пытующей, в вечном течении, Вечною казнью казнить преходящее: — Все в отдалении, все в отвлечении, Ярко одно размышленье глядящее. Ведаю, вы ко всему прикоснулися, Жадные пчелы, стесненные сотами! Что же вы тайны своей ужаснулися, Вы, окруженные стройными гротами? Жизнь разлюбившие, чувством уставшие, Что же самим вы себе прекословите? Все усмехаясь, как что-то понявшие, Что ж бесполезное не ocтaнoвитe? То вы мелькнете воздушною ризою, Светлые духи, с улыбкой беспечною, То улыбаетесь с Моною Лизою, Мир осуждая с игрой его вечною. То прошумите вы звуками Шумана, Стонами Манфреда, неукротимыми, Вновь упадаете, все передумано, Снова смеетесь над снами любимыми. Кинетесь к слову, кричите Верлэнами, И возвещаете сладость молчания. Беспеременные за переменами, Миг вы мучительный, без окончания. Старость возвратная, вечность раскаянья, Для непостижности жертва закланная, Самосжигание, мудрость отчаянья, Противоречие, правда обманная. Без покровительства Бога и Дьявола, Вечно томитесь вы, снам недоступные. О, неподкупные, души преступные, Где-то на острове Вилиэ-Льявола.

После бала

Весь полный розовых и голубых мечтаний, Овеян душностью влюбляющих духов, Весь в крыльях бабочек, в отливах трепетании Полуисторгнутых, но замедленных слов, — Окутан звуками заученных мелодий, Как будто созданных мечтой лишь для того, Чтоб убаюканным шептаться на свободе, О том, что сладостней и вкрадчивей всего, — Весь воплощенная полуночная чара, Как пир среди чумы, манящий с давних пор, Как странный вымысел безумного Эдгара, Для нас пропевшего навеки «Nevermore», — Наш бал, раскинутый по многошумным залам, Уже закончил лик сокрытой красоты, И чем-то веяло холодным и усталым С внезапно дрогнувшей над нами высоты. Да, полночь отошла с своею пышной свитой Проникновеннейших мгновений и часов, От люстры здесь и там упал хрусталь разбитый, И гул извне вставал враждебных голосов. Измяты, желтизной подернулися лица, Крылом изломанным дрожали веера, В сердцах у веек была дочитана страница, И новый в окнах свет шептал: «Пора! Пора!» И вдруг все замерли, вот, скорбно доцветают, Стараяся продлить молчаньем забытье: — Так утром демоны колдуний покидают, Созннавши горькое бессилие свое.

Разлука

(сонет)

Разлука ты, разлука,

Чужая сторона,

Никто меня не любит,

Как мать сыра земля

Песня бродяги

Есть люди, присужденные к скитаньям, Где б ни был я, — я всем чужой, всегда. Я предан переменчивым мечтаньям, Подвижным, как текучая вода. Передо мной мелькают города, Деревни, села, с их глухим страданьем. Но никогда, о, сердце, никогда С своим я не встречался ожиданьем. Разлука! След чужого корабля! Порыв волны — к другой волне, несхожей. Да, я бродяга, топчущий поля. Уставши повторять одно и то же, Я падаю на землю. Плачу. Боже! Никто меня не любит, как земля!

Молитва о жертве

Пилой поющею подточен яркий ствол Еще не выжившей свой полный век березы. На землю ниспроверг ее не произвол, Не налетевшие прерывистые грозы. Она, прекрасная, отмечена была, Рукой сознательной для

бытия иного: — Зажечься и гореть, — блестя, сгореть дотла, — И в помыслах людей теплом зажечься снова. Но прежде, чем она зардеет и сгорит, Ей нужен долгий путь, ей надо исказиться: — Расчетвертована, она изменит вид, Блестящая кора, иссохнув, затемнится. Под дымным пламенем скоробится она, И соки жил ее проступят точно слезы, Победно вспыхнет вдруг, вся свету предана, — И огненной листвой оделся дух березы! Я с жадностью смотрю на блеск ее огня: — Как было ей дано, погибшей, осветиться! — Скорее, Господи, скорей, войди в меня, И дай мне почернеть, иссохнуть, исказиться!

Мимолетное

От острова к острову…

Шелли

Лесные травы

Я люблю лесные травы Ароматные, Поцелуи и забавы, Невозвратные. Колокольные призывы, Отдаленные, Над ручьем уснувшим ивы, Полусонные. Очертанья лиц мелькнувших, Неизвестные, Тени сказок обманувших, Бестелесные. Все, что манит и обманет Нас загадкою, И навеки сердце ранит Тайной сладкою.

Бледная травка

Бледная травка под ветхим забором К жизни проснулась в предутрений час, Миру дивясь зеленеющим взором. Бледная травка, ты радуешь нас. Месяцу, воздуху, Солнцу, и росам Ты отдаешься, как светлой судьбе, Ты ни одним не смутишься вопросом, Не задрожишь в безысходной борьбе. Чуть расцветешь, и уже отцветаешь, Не доживешь до начала зимы. Ты пропадаешь, но ты не страдаешь, Ты умираешь отрадней, чем мы.

Аромат Солнца

Запах Солнца? Что за вздор! Нет, не вздор. В Солнце звуки и мечты, Ароматы и цветы Все слились в согласный хор, Все сплелись в один узор. Солнце пахнет травами, Свежими купавами, Пробужденною весной, И смолистою сосной. Нежно-светлоткаными, Ландышами пьяными, Что победно расцвели В остром запахе земли. Солнце светит звонами, Листьями зелеными, Дышит вешним пеньем птиц, Дышит смехом юных лиц. Так и молви всем слепцам: — Будет вам! Не узреть вам райских врат. Есть у Солнца аромат, Сладко внятный только нам, Зримый птицам и цветам!

Глушь

Луг — болото — поле — поле, Над речонкой ивы. Сладко дышится на воле, Все цветы красивы! Все здесь нежит глаз и ухо Ласкою веселой. Прожужжала где-то муха, Шмель гудит тяжелый. Всюду — божие коровки, Розовые кашки, Желто-белые головки Полевой ромашки. Нежно-тонки очертанья Задремавшей дали… Полно, разве есть страданья? Разве есть печали?

Затон

Когда ты заглянешь в прозрачные воды затона, Под бледною ивой, при свете вечерней звезды, Невнятный намек на призыв колокольного звона К тебе донесется из замка хрустальной воды. И ты, наклонившись, увидишь прекрасные лица, Испуганным взором заметишь меж ними себя, И в сердце твоем за страницею вспыхнет страница. Ты будешь читать их, как дух, не скорбя, не любя. И будут расти ото дна до поверхности влаги Узоры упрямо и тесно сплетенных ветвей, И будут расти и меняться, — как призраки саги Растут, изменяясь в значенье и в силе своей. И все, что в молчании ночи волнует и манит, Что тайною чарой нисходит с далеких планет, Тебя в сочетанья свои завлечет — и обманет, И сердце забудет, что с ними слияния нет. Ты руку невольно протянешь над сонным затоном, И вмиг все бесследно исчезнет, — и только вдали, С чуть слышной мольбою, с каким-то заоблачным звоном, Незримо порвется струна от небес до земли.