Том 1. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Папоротник

Тенью легкой и неслышной Я замедлил у пути, Там где папоротник пышный Должен будет расцвести. Освященный нож доставши, Очертил заклятый круг; Возле скатерть разостлавши, Жду Но чу! Шипящий звук! Это дьяволы толпою Собрались вокруг меня, Смотрят, манят за собою, Брызжут искрами огня. Но бесстрастный, безучастный, Я стою в своем кругу. С этой челядью подвластной Посчитаться я могу. И толпою разъяренной Умножаются они, Страшен лик их искаженный, И сильней горят огни. Но в груди сдержав волненье, Заклинанья я шепчу, Жду заветного мгновенья, И дождусь, чего хочу. Сон придет. Цветок волшебный, Что блестит однажды в год, Златоцветньи и целебный, На мгновенье расцветет. И смущенный, изумленный, Я тогда его сорву Тотчас папоротник сонный Озарит кругом траву Я пройду толпу видений. Без оглядки убегу, И источник наслаждений Возле сердца сберегу. И навеки этот властный, Драгоценный амулет Будет мне светить, как ясный, Но никем не зримый свет. Доверяясь этой жгучей И таинственной звезде, Я пройду, как дух могучий, По земле и по воде. Мне понятны будут строки Ненаписанных страниц И небесные намеки, И язык зверей и птиц. Мир тому, кто не боится Ослепительной мечты, Для него восторг таится, Для него цветут цветы!

Пробуждение

(сонет)

Бог входит в существа, как Солнце сквозь окно, Когда оно встает за гранью кругозора. Откроем занавес, нам всем светить дано, Быть жгучими, любить, быть частию узора. Непогасим огонь внимательного взора, Неисчерпаем блеск того, что суждено. Лик Солнца восстает в безличьи кругозора, И весь различный мир скрепляет он в одно. Туманы превратив в разорванные тучи, Ток огненных полос коснулся вышних гор, И в глубину долин, светясь, глядятся кручи. Там нежный сон садов, там синий свет озер, И пробужденья чувств, несознанно-могучи, Сливают шум листвы в один протяжный хор.

И да, и нет

1

И да, и нет — здесь все мое, Приемлю боль — как благостыню, Благославляю бытие, И если создал я пустыню, Ее величие — мое!

2

Весенний шум, весенний гул природы В моей душе звучит не как призыв. Среди живых — лишь люди не уроды, Лишь человек хоть частию красив. Он может мне сказать живое слово, Он полон бездн мучительных, как я. И только в нем ежеминутно ново Видение земного бытия. Какое счастье думать, что сознаньем, Над смутой гор, морей, лесов, и рек, Над мчащимся в безбрежность мирозданьем, Царит непобедимый человек. О, верю! Мы повсюду бросим сети, Средь мировых неистощимых вод. Пред будущим теперь мы только дети. Он — наш, он — наш, лазурный небосвод!

3

Страшны мне звери, и черви, и птицы, Душу томит мне животный их сон. Нет, я люблю только беглость зарницы, Ветер и моря глухой перезвон. Нет, я люблю только мертвые горы, Листья и вечно немые цветы, И человеческой мысли узоры, И человека родные черты.

4

Лишь демоны, да гении, да люди, Со временем заполнят все миры, И выразят в неизреченном чуде Весь блеск еще не снившейся игры, — Когда, уразумев себя впервые, С душой соприкоснутся навсегда Четыре полновластные стихии: — Земля, Огонь, и Воздух, и Вода.

5

От бледного листка испуганной осины До сказочных планет, где день длинней, чем век, Все — тонкие штрихи законченной картины, Все — тайные пути неуловимых рек. Все помыслы ума — широкие дороги, Все вспышки страстные — подъемные мосты, И как бы ни были мы бедны и убоги, Мы все-таки дойдем до нужной высоты. То будет лучший миг безбрежных откровений, Когда, как лунный диск, прорвавшись сквозь туман, На нас из хаоса бесчисленных явлений Вдруг глянет снившийся, но скрытый Океан. И цель пути поняв, счастливые навеки, Мы все благословим раздавшуюся тьму, И, словно радостно-расширенные реки, Своими устьями, любя, прильнем к Нему.

6

То будет таинственный миг примирения, Все в мире воспримет восторг красоты, И будет для взора не три измерения, А столько же, сколько есть снов у мечты. То будет мистический праздник слияния, Все краски, все формы изменятся вдруг, Все в мире воспримет восторг обаяния, И воздух, и Солнце, и звезды, и звук. И демоны, встретясь с забытыми братьями, С которыми жили когда-то всегда, Восторженно встретят друг друга объятьями, — И день не умрет никогда, никогда!

7

Будут игры беспредельные, В упоительности цельные, Будут песни колыбельные, Будем в шутку мы грустить, Чтобы с новым упоением, За обманчивым мгновением, Снова ткать с протяжным пением Переливчатую нить. Нить мечтанья бесконечного, Беспечального, беспечного, И мгновенного и вечного, Будет вся в живых огнях, И как призраки влюбленные, Как-то сладко утомленные, Мы увидим — измененные — Наши лица — в наших снах.

8

Идеи, образы, изображенья, тени, Вы, вниз ведущие, но пышные ступени, — Как змей сквозь вас виясь, я вас люблю равно, Чтоб видеть высоту, я падаю на дно. Я вижу облики в сосуде драгоценном, Вдыхаю в нем вино, с его восторгом пленным, Ту влагу выпью я, и по златым краям Дам биться отблескам и ликам и теням. Вино горит сильней — незримое для глаза, И осушенная — богаче, ярче ваза. Я сладко опьянен, и, как лукавый змей, Покинув глубь, всхожу… Еще! Вот так! Скорей!

9

Я — просветленный, я кажусь собой, Но я не то, — я остров голубой: Вблизи зеленый, полный мглы и бури, Он издали являет цвет лазури. Я — вольный сон, я всюду и нигде: — Вода блестит, но разве луч в воде? Нет, здесь светя, я где-то там блистаю, И там не жду, блесну — и пропадаю. Я вижу все, везде встает мой лик, Со всеми я сливаюсь каждый миг. Но ветер как замкнуть в пределах зданья? Я дух, я мать, я страж миросозданья.

10

Звуки и отзвуки, чувства и призраки их, Таинство творчества, только что созданный стих. Только что срезанный свежий и влажный цветок, Радость рождения — этого пения строк. Воды мятежились, буря гремела, — но вот В водной зеркальности дышет опять небосвод. Травы обрызганы с неба упавшим дождем. Будем же мучиться, в боли мы тайну найдем. Слава создавшему песню из слез роковых, Нам передавшему звонкий и радостный стих!