Том 10. Пьесы, написанные совместно
Шрифт:
Вот так-то помещичье добро и попадает в наши руки.
Митрофан. А кто ж виноват? Что ж нам, жалеть их, что ли?
Гурьевна. Зачем жалеть; я к слову говорю. Вот уж ты хуторок купил, а там и именье купишь, а потом можно и за барышню посвататься.
Митрофан. Только не очень высокого полету! А я вчера три целковых выиграл.
Гурьевна. В карты? Да я тебя убью!
Митрофан. Нет, на гитаре. Заставляют
Гурьевна. Вот и молодец — деньги-то годятся, а выспаться-то и днем можно. Ты куда идешь?
Митрофан. К писарю; нужно на мужиков условье писать. (Уходит в калитку.)
Гурьевна и Баркалов (выходит из флигеля, несколько румяней обыкновенного).
Баркалов. А! Это вы?
Гурьевна. Я-с.
Баркалов. Зачем пожаловали?
Гурьевна. Насчет делов-с.
Баркалов. К кому же это?
Гурьевна. Конечно, не к вам, а к благодетельнице своей.
Баркалов. А я полагаю, что к приезжим на бедность попросить. Вон мешок-то какой принесла!
Гурьевна. Это вы совсем напрасно.
Баркалов. Не ходи к приезжим господам, не советую, по дружбе не советую. Он индюк, а она рычит, как бульдог, курит трубку, как фельдфебель, очки вот какие, чубук вот какой!
Гурьевна. Да мне все равно, какие бы ни были.
Баркалов. Нет, нет, не все равно. Попробуй-ка ей не понравиться, она сейчас чубук-то и приложит. Она говорит, что от зубов курит, ты ей не верь. Она для того и курит, чтоб на всякий случай чубук под руками был: как что не по ней — она и приласкает.
Гурьевна. Да какое мне дело! Я не к ним, я к Серафиме Давыдовне.
Баркалов. К Серафиме Давыдовне не пущу. Поворачивай оглобли назад!
Гурьевна. Да как же это возможно, бывши в усадьбе, да не показаться. У меня дело до них, за мной присылали.
Баркалов. Никаких дел не нужно; марш обратно; тем же трактом на старое место, откуда пришла!
Гурьевна. Что вы, Степан Григорьевич, проходу мне не даете, завсегда обижаете.
Баркалов. Полно казанской-то сиротой притворяться.
Гурьевна. Что я бедная, так и нападаете! Это вам должно быть совестно!
Баркалов. Ну да, как же, конечно, совестно, очень совестно. А знаете, какая мне счастливая мысль в голову пришла?
Гурьевна. Почем же я могу чужие мысли знать.
Баркалов. Я вас как-нибудь собаками затравлю.
Гурьевна. За это ответите, нынче на всех закон есть.
Баркалов. Это вы совершенно справедливо изволите говорить. (Смотрит на нее.)Позвольте вас поцеловать.
Гурьевна. Всякие я от вас обиды видела, Степан Григорьевич, а уж такой не ожидала. Даже неблагородно.
Баркалов. Да разве я обижаю? Полно притворяться-то. Вас хочет поцеловать молодой человек приятной наружности. Признайтесь, ведь вы давно не испытывали такого удовольствия?
Гурьевна. Тьфу! Тьфу! Прости господи мои прегрешения! Ах, что вы, что вы? Можно ли такие слова девице говорить!
Баркалов. А что ж такое! Ведь я с благородным намереньем! Много ль у тебя денег припрятано? Откровенно скажи, не скрывай.
Гурьевна. Какие у меня деньги! Из-за хлеба на квас перебиваешься.
Баркалов. Когда у вас будет пятьдесят тысяч, я ваш жених, а пока… приди в мои объятья! (Хочет ее обнять.)
Гурьевна. Что вы, что вы, я закричу. Я сама благородная, у меня папенька был чиновник.
Баркалов. Да ведь я жених. Разве я не имею права сказать тебе: милая, очаровательная Гурьевна! — и задушить в своих объятьях…
Те же, Бондырев, потом Бондырева.
Бондырев (входит). Молодой человек, что это вы на старушку-то польстились?
Баркалов. Вы нас не судите, мы старинные приятели.
Гурьевна. Господи помилуй! Да что он это такое?
Баркалов. Я ее люблю за остроумие. Вы ее послушали бы сейчас, она целый уезд перебрала. Вас назвала Индюком; жену вашу — бульдогом и фельдфебелем.
Гурьевна. Я? Да это вы назвали. Что это вы с больной головы да на здоровую?
Баркалов. Видите, вертится! У-у! Язычница! Вы ее также хорошенько, она в наши места вместо сибирской язвы послана. (Уходит.)
Гурьевна. Милостивый государь, вы ему не верьте! Провалиться в преисподнюю, никак вас не называла. Конечно, мне веры нет, я человек бедный. (Плачет в голос.)А с ним без вины виноват будешь!