Том 10. Письма
Шрифт:
Вместо же указанных поправок, о которых фабрика сообщает, что они затребованы вышестоящими организациями, по ходу режиссерского сценария введен ряд изменений, ничего общего с указанными поправками не имеющих.
М. Булгаков. Москва.
М.А. Булгаков - в управление по охране авторских прав [694]
11.02.35 г.
Я ознакомился с письмом I-й Кинофабрики, адресованным в Управление по охране авторских прав.
694
Искусство кино, 1987, № 9. Печатается и датируется по первому изданию.
Сообщаю:
Никакое разрешение на внесение каких бы то ни было поправок к моему авторскому сценарию я не давал, поэтому вся ответственность за такие поправки, сделанные без моего ведома и согласия, ложится на кинофабрику, кому бы она это ни поручала. Тем более что насколько я ознакомился с режиссерским сценарием т. Пырьева (который, как мне известно, является монтажным листом, а не авторским сценарием), внесенные им поправки не имеют ничего общего с теми указаниями, которые мне были сообщены
Таким образом, я считаю:
1. Что фабрика нарушила мое право и существующие законы тем, что без моего ведома и согласия переделала мой сценарий.
2. Что т. Пырьев, автор монтажного листа, никаких прав в результате этих переделок не приобрел и соавтором сценария не сделался.
3. Что фабрика вольна оплачивать его труд по переделке любым порядком без ущемления в дальнейшем моих авторских прав и что, повторяю, всю ответственность за такого рода действия как передо мной, так и перед общественностью и руководящими органами несет фабрика, которую я прошу Управление поставить об этом в известность.
М. Булгаков
М.А. Булгаков - в «Украинфильм» [695]
5.03.35 г.
Убедившись в процессе моей работы над сценарием «Ревизор» по Гоголю, что работа режиссера М. Каростина, постановщика этой фильмы, выходит за пределы чисто режиссерской области, а становится работой авторского порядка, нужной для создания высококачественной сатирической комедии, я прошу «Украинфильм» в договор мой по «Ревизору» в качестве моего соавтора ввести Михаила Степановича Каростина с тем, чтобы авторский гонорар, следуемый мне по договору, был разделен мною с Каростиным пополам.
695
Искусство кино, 1987, № 9. Печатается и датируется по первому изданию.
Здесь же публикатор Г. Файман приводит интересный документ, из которого следует, что отношения между соавторами складывались действительно творческие, дружеские. На комплекте журнала «Искра» за 1861 год Булгаков написал: «Милому Михаилу Степановичу Каростину. М. Булгаков, 8.03.1935 г., Москва.
P.S. Сохраните себя таким, как Вы есть, и, если Вам будут показывать свиные рыла вместо лиц, твердо повторяйте - „вижу свиные рыла!“
Пишу это в память наших мучений над „Ревизором“ с большой верой в Вас.
Ваш М. Булгаков»
Тогда же. Там же.
Фильм по «Ревизору» был начат, но завершению его помешали обстоятельства того времени. В «Правде» были напечатаны в начале 1936 года несколько статей по литературе и искусству. После этих статей еще крепче закручивали «гайки», так, что невозможно было дышать свободным художникам. Г. Файман приводит два выступления, из которых ясно, почему фильм по «Ревизору» был закрыт: «Режиссер Каростин ставит в кино „Ревизора“, - говорил А. Довженко в конце февраля 1936 года в Доме кино. - Я думаю, что такую тему нельзя давать начинающему режиссеру. Постановщик „Ревизора“ должен быть зрелым мастером, которому не нужно в процессе работы учиться правописанию... Статьи в „Правде“ требуют от нас практической работы, а не клятв в верности».
А руководитель ГУКФа Б.З. Шумяцкий, просмотрев фрагменты фильма, заявил, что «постановщик извращает смысл и содержание классического произведения Гоголя», «запутался в формалистической паутине».
Это был приговор, не подлежащий обжалованию.
Здесь же приводится и письмо заместителя директора Управления по охране авторских прав:
Директору Московского кинокомбината, копии: Союз советских писателей (Драм-секция), ГУКФ, тов. Шумяцкому, тов. Булгакову
На Ваше письмо от 31 января с.г. № 31 при этом сопровождаем копии писем М.А. Булгакова от 10 и 11 февраля с.г.
Вполне разделяя соображения, приводимые автором сценария «Мертвые души» - т. Булгаковым Управление по охране авторских прав обращает Ваше внимание, что Кинокомбинатом допущено нарушение законов об авторском праве тем, что поправки и изменения сценария были по поручению Кинокомбината произведены т. Пырьевым без согласования с автором. Оставляя в стороне вопрос о соавторстве тов. Пырьева по сценарию, который, как видно из Вашего письма, никем не возбуждался и сообщение, о котором в печать было дано помимо Дирекции фабрики, Управление по охране авторских прав считает, что каковы бы ни были объем и характер внесенных в сценарий изменений, они должны быть обязательно согласованы с автором сценария, о чем Управление и просит Кинокомбинат.
Вместе с тем Управление считает, что Кинокомбинату необходимо дать в печать сообщение, что помещенная в газете «Вечерняя Москва» от 20.01 с.г. № 17 информация о фильме «Мертвые души» в части указания автора сценария является неточной, так как автором его является только т. Булгаков.
Зам. директора Управления Величкин,
юрисконсульт Городецкий.
Приведу и интервью И. Пырьева, опубликованное в газете «Кино» 4 января 1935 года, положившее начало возникшему недоразумению: «С волнением и тревогой я начинаю труднейшую работу: постановку картины „Мертвые души“ по поэме Н.В. Гоголя. Этим я буду занят весь 1935 год.
Используя материал поэмы, беспощадно вскрывающей низость и гнет николаевской эпохи, я хочу показать миллионам зрителей Советского Союза Россию Ноздревых, Маниловых, Собакевичей и Плюшкиных, веками паразитировавших на спинах крепостных крестьян и потому совершенно разложившихся, потерявших облик человеческого существа.
Чичиков - центральный образ. Одержимый страстью стяжательства, жаждой обогащения, он сочетает в себе хитрость, мстительность и дипломатическую гибкость со звериной хваткой волкодава. Чичиков - мировой образ. Это прототип Ставицкого, Детердинга, Базиля Захарова и прочих хищников, действующих в наши дни на мировой арене капитализма.
Сценарий готов. Он написан известным драматургом М.А. Булгаковым при моем ближайшем участии. Над постановкой вместе со мной работают А. Левшин - режиссер-ассистент, В. Желобинский - композитор, А. Солодков - оператор, П. Павлов - звукооператор, М.В. Бабенчиков - консультант, Н. Минаев - начальник группы».
5 января 1935 года в Доме кино состоялось обсуждение сценария «Мертвых душ», прочитанного И. Пырьевым. Резко отрицательно выступил В. Шкловский: «У меня впечатление такое, что этот опыт инсценировки пока что не удался».
Разговоры о съемках еще некоторое время продолжались, но Пырьев переключился на другую работу - начал снимать фильм «Анка», получивший в прокате новое название - «Партийный билет». Как раз в это время М. Ромм отказался снимать фильм по сценарию Катерины Виноградской, а Пырьев согласился. В тот момент Пырьев выиграл во всех отношениях. Сложная история киносценария «Мертвые души» еще нуждается в уточнениях. Во всяком случае Виноградская не отказала Пырьеву в соавторстве, как
Наша соавторская работа с Каростиным началась 1 февраля 1935 г.
М. Булгаков
P.S. Прошу поставить меня в известность об исполнении этого моего письма.
М. Б.
М.А. Булгаков - А.П. Гдешинскому [696]
Москва. 2. III.1935.
Дорогой Саша!
Спасибо тебе за то, что вспомнил меня, за милое приглашение.
696
Творчество Михаила Булгакова, кн.1, Л., 1991, с. 235-236. Печатается и датируется по первому изданию.
Если ты полагаешь, что проживаешь в Киеве — жестоко заблуждаешься! По крайней мере, киевский адресный стол тебя в Киеве не видит.
Я был в прошлом августе и бабья рука высунула в окошечко бумажку, на которой отчетливо написано, что А.П. Гдешинский в Киеве «не значится».
Теперь вижу, что чертовы куклы в адресном столе, как и полагается, наврали. Ты «значишься», и я рад твоему письму. Я был в Киеве с одной целью — походить по родной земле и показать моей жене места, которые я некогда описывал. Она хотела видеть их. К сожалению, мы могли пробыть в Киеве только пять дней. В «Континентале» мне не дали номера. Хорошо, что приютил один киевлянин.
6.III
Не мог в один присест написать письмо, так как оторвали театральные дела. Итак, был я и на выступе в Купеческом, смотрел на огни на реке, вспоминал свою жизнь.
Когда днем я шел в парках, странное чувство поразило меня. Моя земля! Грусть, сладость, тревога!
Мне очень бы хотелось еще раз побывать на этой земле. Раньше лета, в лучшем случае весной, этого сделать нельзя (сезон). Но думаю, что летом исполню намеченное.
Напиши мне о своей жизни. Женат ли ты? Где работаешь? Если не лень — что-нибудь о стиле жизни в Киеве. Вопрос о поездке не так прост. Если я поеду, то обязательно с женою, и тут всплывают все эти беспокойства с «Континенталем» и прочее. Так напиши же мне о себе!
Твой Михаил.
П.С. Жену мою зовут Елена Сергеевна. И живем мы втроем: она, я и 8-летний Сергей, мой пасынок, — личность высоко интересная. Бандит с оловянным револьвером и учится на рояле.
Порадуй письмом.
М.
Нащокинский переулок, д. 3, кв. 44.
М.А. Булгаков - П.С. Попову [697]
1935 г. 14 марта. Москва
697
Новый мир, 1987, № 2. Письма. Публикуется и датируется по автографу.
Гравидан, душа Павел, тебе не нужен — память твоя хороша: дом № 3, кв. 44. Не одни киношники. Мною многие командуют.
Теперь накомандовал Станиславский [698] . Прогнали для него Мольера [без последней картины (не готова)], и он вместо того, чтобы разбирать постановку и игру, начал разбирать пьесу.
В присутствии актеров (на пятом году!) он стал мне рассказывать о том, что Мольер гений и как этого гения надо описывать в пьесе.
Актеры хищно обрадовались и стали просить увеличивать им роли.
698
Прекрасные отношения, существовавшие между Булгаковым и Станиславским в течение ряда лет, в период репетиции пьесы «Мольер» стали осложняться. Станиславский по-прежнему с чистым сердцем и любовью относился к Булгакову. Об этом, например, свидетельствует следующая запись в дневнике Е.С. Булгаковой (25 августа 1934 г.): «М. А. все еще боится ходить один. Проводила его до театра, потом зашла за ним. Он мне рассказал, как произошла встреча К[онстантина] С[ергеевич]а [...] Речь К[онстантина] С[ергеевич]а в нижнем фойе [...] Когда кончил, пошел к выходу, увидел М. А. — поцеловались. К. С. обнял М. А. за плечо, и так пошли.
— Что пишете сейчас?
— Ничего, Константин Сергеевич, устал.
— Вам нужно писать... Вот тема, например: некогда все исполнить... и быть порядочным человеком.
Потом вдруг испугался и говорит:
— Впрочем, вы не туда повернете!
— Вот... все боятся меня...
— Нет, я не боюсь. Я бы сам тоже не туда повернул».
Но вторжение Станиславского в процесс работы над пьесой после длительнейших репетиций Булгаков воспринимал резко отрицательно. Об этом остром восприятии пишет и Е.С. Булгакова в дневнике. Запись 5 марта 1935 г.: «Тяжелая репетиция у Миши. Пришел разбитый и взбешенный. Станиславский, вместо того, чтобы разбирать игру актеров, стал при актерах разбирать пьесу». 10 марта: «Опять у Станиславского. [...] (Станиславский) начал с того, что погладил Мишу по рукаву и сказал: „Вас надо оглаживать“. Очевидно, ему уже сообщили о том, что Миша обозлился на его разговор при актерах. Часа три торговались. Мысль Станиславского в том, чтобы показать повсюду, что Мольер создатель гениального театра. Поэтому надо вписывать те вещи, которые Миша считает тривиальными или ненужными. Яростный спор со Станицыным и Ливановым. Но Миша пришел более живой, потому что успокоился. Говорил, что Станиславский очень хорошо сострил про одного маленького актера, который играет монаха при кардинале — что это поп от ранней обедни, а не от поздней». 20 марта: «Все это время — то и дело у Станиславского разбор „Мольера“. Миша измучен... (Станиславский) пытается исключить лучшие места — стихотворение, сцену дуэли и т. д. Всего не упишешь. Доходило до того, что мы решали с Мишей вопрос — написать письмо Станиславскому с отказом от поправок, взять пьесу и уйти. Миша все время говорит так: „Я не доказываю, что пьеса хорошая, может быть, она плохая. Но зачем же ее брали?.. Чтобы потом калечить по-своему?“ Но во мне нет сомнений относительно пьесы, и Станиславский вызывает во мне одно бешенство».
Мною овладела ярость. Опьянило желание бросить тетрадь, сказать всем: пишите вы сами про гениев и про негениев, а меня не учите, я все равно не сумею. Я буду лучше играть за вас. Но нельзя, нельзя это сделать! Задавил в себе это, стал защищаться.
Дня через три опять! Поглаживая по руке, говорил, что меня надо оглаживать, и опять пошло то же.
Коротко говоря, надо вписывать что-то о значении Мольера для театра, показать как-то, что он гениальный Мольер и прочее.
Все это примитивно, беспомощно, не нужно. И теперь сижу над экземпляром, и рука не поднимается. Не вписывать нельзя — пойти на войну — значит сорвать всю работу, вызвать кутерьму форменную, самой же пьесе повредить, а вписывать зеленые заплаты в черные фрачные штаны!.. Черт знает, что делать!