Том 10. Рассказы и повести
Шрифт:
— И поезжай!
— За что, дяденька?
— За то!
— Мне бы остаться, дяденька… И тятьку просил остаться… Хучь бы и бондировка… Я бы к тятьке на баксион забегал… Только бондировки не будет… Менщик ловок… Не допустит. Теперь он чекрыжит их, шельмов… Расстрел их, дьяволов, идет!
— То-то еще неизвестно. Ешь себе кавун, Маркушка… И как бог даст!
Бугай снова стал очень серьезен. Он нахмурил брови и стал прислушиваться.
— Слышишь, Маркушка?
— Что-то не слыхать, дяденька!
—
С судов на рейде пробили шесть склянок.
— Едем! — сказал Бугай.
Он отвязал конец, прикрепленный к рыму на пристани, отпихнул шлюпку, сел на среднюю банку, взял весла и приказал Маркушке сесть на сиденье в корме, на руль.
— Умеешь править? — строго спросил яличник.
— Пробовал, дяденька! — ответил Маркушка и самолюбиво вспыхнул.
— Не зевай… Рулем не болтай. На дома держи… Вон туда… Видишь? — сказал, указывая корявым указательным пальцем на белеющееся пятно построек на противоположном берегу.
— Вижу, дяденька! — несколько робея, промолвил Маркушка.
Бугай поплевал на свои широкие, мозолистые ладони и стал грести двумя веслами.
Он греб как мастер своего дела, ровно, с небольшими промежутками, сильно загребывая лопастями воду.
И шлюпка ходко шла, легко и свободно разрезывая синеющую гладь бухты играющей рябью.
Проникнутый, казалось, ответственностью своей важной обязанности, Маркушка, необыкновенно серьезный и возбужденный, с загоревшимися глазами, устремленными вперед, вцепившись рукой в румпель, правил, стараясь не вилять рулем и видимо довольный, что нос шлюпки не отклонялся ни вправо, ни влево.
Рулевой и гребец молчали.
По временам Бугай вглядывал назад, чтоб проверить направление ялика, и удовлетворенно посматривал на серьезного маленького рулевого.
И на середине бухты проговорил с легкой одышкой:
— Молодца, Маркушка! Ловко правишь!
Маркушка зарделся.
В эту минуту он чувствовал себя бесконечно счастливым.
— Встречные шлюпки оставляй влево…
— Есть! Влево! — ответил Маркушка, перенявший обычный матросский лаконизм служебных ответов от отца и других матросов.
И, когда встретил вблизи ялик, Маркушка осторожно переложил руль, и ялик, полный пассажирами, прошел в расстоянии сажени.
— Бугайка! — крикнул яличник. — Солдаты подходят… Раненые!.. Сказывают, француз одолел!
Бугай нахмурился и налег на весла.
Когда шлюпка пристала, несколько яликов, полные солдат, отваливали.
При виде того, что увидал на Северной стороне Маркушка, сердце его замерло.
И он с ужасом воскликнул:
— Дяденька!!
— Видишь: раненные французом! — сердито сказал Бугай.
— А он придет?
Старый яличник не ответил и проворчал:
— И что смотрит начальство! По-ря-дки!
Большое пространство берега перед пристанью было запружено солдатами в подобранных и расстегнутых шинелях. Они были без ружей, запыленные, усталые, с тревожными и страдальческими лицами. Словно испуганные овцы, жались они друг к другу небольшими кучками. Большая часть сидела или лежала на земле. Тут же скучились телеги и повозки, переполненные людьми. Никакого начальства, казалось, не было.
Среди людей раздавались раздирающие крики о помощи, вопли и стоны. Слышались призывы смерти.
Никакой медицинской помощи не было. Военных баркасов для переправы раненых в госпиталь еще не было.
Покорная толпа ожидала… То и дело подходили новые кучки и, истомленные, опускались на землю.
Маленький, заросший волосами военный доктор, сопровождавший первый транспорт тяжелораненых, то и дело перебегал от телеги к телеге и старался успокоить раненых обещаниями, что скоро доставят их в госпиталь. Он встречал молящие, страдающие взгляды и глаза, уже навеки застывшие.
Врач бессильно метался, зная, что помочь невозможно.
И, вспомнив что-то, он подошел к шлюпке Бугая, в которую уже бросилось человек двадцать раненых, и, обратившись к молодому бледному офицеру с повязкой на голове, из-под которой сочилась кровь, проговорил:
— Сейчас поезжайте в госпиталь, Иван Иваныч… Бог даст, рана благополучная… Пулю вынут скоро.
И, словно бы желая облегчить свое раздражение, прибавил:
— Вы видели, Иван Иваныч… Видели, что здесь делается? Час приехали, и нет шлюпок. Ведь это что же? Как я перевезу тяжелораненых… Куда я их дену? Уж десятки умерло… А сколько еще подъедут. Это черт знает какие порядки… Даже корпии не хватило…
Прибежал откуда-то пожилой моряк, смотрел на бухту и ругался:
— Хоть бы вовремя предупредили… Давно бы были пароходы и баркасы, а то… Разве я виноват? Доктор! Вы понимаете, каков штаб у Меншикова!.. Не знал ли он, что будут раненые?!
— Это ужасно… Ведь люди! — возмущался доктор.
Тогда моряк вошел в середину толпы и крикнул:
— За баркасами послано, братцы! Потерпи. Сейчас вас перевезут!..
Но доселе безропотно ожидавшие, казалось, взволновались словами моряка.
Из толпы в разных концах раздались слова:
— Бросили здесь, как собак!
— С раннего утра не ели.
— Хоть бы перевязали… Истекай кровью!
— В город доставьте… Не давайте умирать!
— Он нагрянет…
— Всех нас и заберут!
Раненые зашевелились. Многие стали подниматься.
Тогда моряк во всю мощь своего голоса крикнул:
— Сиди, братцы! Не слушай дураков! Он не придет. Наша армия не пустит.
С этими словами он быстро вернулся к пристани и крикнул Бугаю: