Том 10. Рассказы и повести
Шрифт:
И снова вспыхнул, вспомнив оскорбительную для него встречу с Биркиным, о которой он не сказал вчера жене и которая напомнила Варенцову, что и он «чему-то» сочувствовал и даже об этом читал реферат.
«А теперь какой реферат!?» — подумал он.
— Я не думала, что Биркин так груб… Разумеется… мы незнакомы… И кузиночка Вава хороша! Вот дура!..
— А что?
— Пришла… Все осматривала. Злилась оттого, что она не может так жить… Ее-то друг, — я знаю, какой друг этот приват-доцент, с которым она всюду! — проповедует акриды и мед, и она, как попугай, за ним… «Ах, Лина, какая ты стала буржуазка… Ты совсем изменилась… Вместе
— Потеря невелика! — усмехнулся Варенцов.
— Еще бы! Я прежде думала, что она хоть и дура, но все-таки добрая… А выходит — и злая и… развратная… Удивляюсь, какой осел ее муж… Кажется, доволен своим менажем a trois… Воображаю, что станет она врать на нас…
Варенцов задумался и через минуту проговорил:
— Знаешь ли что я тебе скажу, Лина?
— Что, милый?
— Надо нам вообще быть осторожнее в знакомствах… Все-таки положение! Не следует компрометировать себя человеку, который… — ты понимаешь, Лина? — который может быть со временем государственным человеком и сделать что-нибудь хорошее для России!.. — не без апломба проговорил Варенцов.
— Умница! — восторженно проговорила Лина.
В эту минуту горничная подала Варенцову письмо.
Он взглянул на почерк и сказал:
— От отца.
— Откуда?
— Городское…
— Отчего же он не пришел к сыну?.. Хорош отец!
Варенцов прочел письмо и, передавая его жене, смущенно промолвил:
— Читай, Лина.
Лина прочла необыкновенно грустное письмо ех-профессора… Он писал, между прочим, что не может пока повидаться с ним… а почему?.. Виктор, верно, догадается.
«Я все-таки думаю, — прибавлял отец, — что твоя жена — главная виновница в том, что ты служишь делу, которому не веришь, и будешь равнодушен к правым и виновным».
— Хорош отец!.. — озлобленно проговорила Лина.
— Удивляюсь, что еще не ругается… Он-то что делал и какому именно делу служил?.. — сказал Варенцов.
— Только разорил семью и… давно отшатнулся от тебя, вики…
— Да… Неосновательный и беспутный человек, не понимающий, что у нас иные задачи и мы живем в другие времена! — высокомерно промолвил Варенцов.
— Эгоист твой отец, вот что!.. И смеет думать, что я могу влиять на тебя… Да разве это не вздор, милый?..
И Лина обняла Вики и напомнила, что они сегодня вечером едут на журфикс к директору департамента.
Маленькие рассказы
Господин с «Настроением» *
Пожилая эстонка Христина, перевирающая фамилии с таким же апломбом «горничной за лакея», с каким истинно бесшабашный журналист наших дней перевирает географию, историю и даже арифметику, однажды утром вошла в мою комнату, сделала книксен и торжественно доложила:
— Господин Шивости! — и подала карточку, на которой значилось: «Иван Иванович Шилохвостов».
Фамилия ничего не говорила ни уму ни сердцу.
— Очень желает видеть вас…
— Ведь я просил не принимать по утрам. Меня нет дома!
— О, извините! Я сказала, что вы дома. Он такой хороший господин и так благородно одеты!..
И, вероятно, от удовольствия принять такого хорошего господина и получить двугривенный лицо Христины вспыхнуло, и она не без таинственности прибавила:
— Он сказал: «Одна минута по важному делу!»
— Ну, просите!
Через минуту я увидал безбородое красивое лицо плотного брюнета лет за тридцать в безукоризненном рединготе.
Слегка выкаченные темные глаза не лишены были кокетливой наглости татарина-проводника в Ялте. Пушистая щетка усов, поднятых кверху, придавала физиономии решительный вид. Из-под толстых сочных губ сверкали ослепительно-белые зубы.
— Великодушно простите, что отнимаю драгоценное время у писателя, который творит… Я прошу пять минут… Только пять… Надеюсь, позволите?
Я знал эти «пять минут» незнакомых посетителей и особенно посетительниц, когда они, при малейшей оплошности, начинают знакомить с избранными местами своих рукописей.
Но, по-видимому, гость не походил на начинающего писателя, — карман сюртука не оттопыривался от рукописи. И был загадочен. Сразу отгадать его профессию было трудно.
Он мог быть и железнодорожным деятелем, и благотворителем, и профессиональным шулером, и директором увеселительного заведения.
И я хотел было «позволить» и просить садиться, как господин Шилохвостов уже протянул большую руку с крупным брильянтом на мизинце, крепко пожал мою, плотно уселся в кресле около стола, поставил на него новый цилиндр, и мягкий баритон гостя звучал еще нежнее, когда он, слегка наклоняя коротко остриженную черноволосую голову, проговорил:
— Приехал бить челом, глубокочтимый… С большою просьбой.
Признаюсь, я недоумевал. С какою просьбой мог обратиться к старому писателю загадочный господин?
А он после паузы, во время которой бросил мечтательный взгляд на скромную обстановку кабинета, не без убедительности в тоне прибавил:
— Ведь вы, господа писатели, сила и большая сила. Вы только не понимаете своей силы…
Я пристально взглянул в глаза гостя, и в голове моей мелькнула мысль: «Не сбежал ли он из больницы для сумасшедших?»
Но, казалось, он был в здравом уме и в твердой памяти.
В его глазах стояла снисходительно-любезная улыбка умного человека, встретившего не совсем понятливого слушателя.
И Шилохвостов сказал:
— Во всяком случае, и у нас пресса может быть значительным коэффициентом благожелательного влияния… Несомненно… Разумеется, если уметь пользоваться им умно, в известных пределах и… Позволите курить?
— Пожалуйста!
Шилохвостов пыхнул дымком и продолжал:
— И, конечно, имея в виду le gros public [29] , а не ограниченный круг читателей, которые по старой привычке еще слушают тихие вздохи о шестидесятых годах и робкие надежды на жареных рябчиков, которые вдруг упадут в каком-то неизвестном государстве. Эти немногие либеральные старые дятлы выдохлись… Их «тук-тук» стары, бесцельны и глупы… Не те времена, чтобы большая публика слушала монотонную сказку о белом бычке. Старые песни и старые боги основательно забыты. Теперь новые настроения… Надо воспользоваться ими, и тогда, поверьте, господам литераторам будет и почетно и спокойно. Они станут получать такие гонорары, о коих и не снилось.
29
Широкую публику (франц.).