Том 13. Большая Душа
Шрифт:
Веня вскочил с табурета и взволнованный стоял теперь перед Матреной.
— Мамаше худо?
— Нет, нет, она, кажись, здорова. Говорю, с Лизой во дворе встретилась. Другое что-то…
"Господи, что же другое-то? Неужто же с папой что, недаром два месяца нет от него известий. Давно бы ему, по-настоящему, вернуться на зимовку надо бы, а его все нет".
Эта мысль показалась до того чудовищной Вене, безгранично любившему своего отца, что почти лишила сил мальчика. Он весь ослабел как-то и, согнувшись под тяжестью страшного предчувствия, через силу доплелся до дверей своей квартиры.
Обычно запертая на ключ, она была сейчас открыта настежь,
Этот глухой и слабый голос говорил с трудом, продолжая, очевидно, начатую беседу.
— С этого и началось, Васильевна. Прохватило, то есть, как следует быть, ну, и сшибло с ног, словно подкосило. Сволокли в больницу. Два месяца промаялся там, доктора уж вовсе отчаялись. Чудом от смерти спасся, Васильевна. Слышь, легочное воспаление было, да такое сильное, что и не приведи Господь. И посейчас кашель мучит. В тепле-то еще ничего, а чуть посырее либо похолоднее на дворе — и просто всю грудь разобьет в лучшем виде. Доктора-то наказывали: "Нельзя, говорят, вам на Севере жить. Либо в Крым поезжайте, а нет — куда на юг, в деревню, подальше. Не то, говорят, здесь вам, Иван Дубякин, крышка", значить, капут…
— Иван Дубякин! — как эхо, машинально повторил у порога Веня. — Господи, да неужто это он? Папочка?
Что-то словно подтолкнуло вперед мальчика. Что-то сжало ему горло. Потом отпустило немного и с тихим придушенным криком: "Папа, мой папочка!", Веня вбежал в комнату.
— Венюшка! Божие дитятко! Сынушка мой! — глухо прозвучало ответным криком.
Высокий, очень худой и очень бледный бородатый человек поднялся со стула при виде вбежавшего Вени и прижал его к груди.
— Сынушка мой, родимый мой, а я уже не чаял свидеться!
Крупные слезы катились по впалым щекам Ивана Павловича Дубякина, в то время как счастливая улыбка морщила его сухия синеватые губы. А Веня, целуя отца, с мучительной скорбью отмечал страшную перемену в этом еще недавно бодром, сильном человеке. Теперь перед ним был не его отец, а словно отдаленное подобие, тень отца.
— Да, вот приехал. Помирать домой приехал, сыночек, — звучал глухой, надтреснутый голос Дубякина. — Уж принимай старого тятьку. Небось, служить на прежнем месте-то невмоготу. На юг, сказывали доктора, ехать надо. А для этого деньги нужны, Венюшка. Только где их взять, деньги-то эти? Стало быть, вот и надо думать волей-неволей о гробовой доске.
— Да полно тебе, Иван Павлович, сердце-то нам кручинить, мое да Венино. Милостив Господь, авось, и найдем возможность устроиться как-нибудь на юге, и вылечим тебя, даст Бог. Грех отчаиваться заранее, — тихо проговорила Дарья Васильевна, в то время как у самой слезы так и катились по щекам.
— Полно, Даша, как тут устроишься? Скопленных денег у нас с тобой не имеется, а работать я больше не могу, да и ты устала, родимая… С утра до вечера спокоя не знаешь. Нет уж, видно, посетил нас Господь. Слава Богу еще, что Венюшка наш молодец: жив и здоров. Рад, небось, повидать отца, Венюша?
Большие, синие, такие же, как у сына, глаза Дубякина любовно поглядывали на Веню, и под этим ласковым, любящим взглядом и радостно, и больно сжималось детское сердце в то время как вереница мыслей проносилась в голове мальчика. Как помочь делу? Как и где устроить больного отца? Как дать ему возможность отдохнуть и полечиться?
Вдруг новая мысль мелькнула в голове Вени.
"Дося! Ну, конечно, она, Дося! Только она одна может им помочь. И он-то хорош тоже! Как он мог забыть своего верного друга в такие минуты? Ведь Дося теперь часто бывает у Бартемьевых, у этих богачей и аристократов, а сама Бартемьева души не чает в девочке. Это он и от Аси, и от Жоржа с Сашей сам слышал. Так вот, ежели завтра им съездить к Досе? Как раз завтра, на их счастье, приемный день в пансионе, и они с отцом могут отправиться туда. Сначала он один пойдет, расскажет все Досичке, а там подойдет и отец, благо, он уже знаком третий год с Досей. Может быть, через нее можно будет попросить Бартемьевых в какой-нибудь санаторий, где недорого берут, отца устроить на юге, либо у знакомых ихних у кого-нибудь".
И, не откладывая дела в долгий ящик, Веня тут же поделился этими мыслями со своими.
— А ведь что ты скажешь, Иван Павлович, мальчонка-то, пожалуй, что и правильно рассудил, — одобрила пасынка Дарья Васильевна. — И мой тебе совет: отправляйтесь вы с Веней завтрашний день на острова, на конке, повидайте Досиньку, может, и выйдет что.
— Что ж, можно, отчего не попробовать, коли нет иного выхода, — согласился Дубякин. — Хуже не будет, если и не выйдет ничего.
— А мне кажется, что непременно выйдет. Непременно! — горячо вырвалось у Вени. — Уж раз Дося возьмется за это дело — выйдет непременно. Вот увидишь, папочка!
— Твоими бы устами да мед пить, сынок, — отозвался на этот порыв сына Дубякин. — Ну, коли решили так, и отправимся завтра. А пока что рассказывайте, как вы тут жили без меня?
Ехали долго, на двух конках, и Ивану Павловичу, непривычному к столичной сутолоке, целой вечностью показался этот путь. Наконец, добрались до островов и, сойдя с конки, уже дошли пешком до дачи Зариной.
— Ты подожди меня в передней, папочка, а я, как переговорю с Досей, сейчас же и позову тебя. Так лучше будет. Ладно? — предложил Веня.
— Да ладно уж, будь по-твоему, видно, нынче закон такой вышел, чтобы яйца, значит, уму-разуму курицу учили, — пошутил Ив Павлович, потрепав по щеке своего любимца, — здесь посижу, а ты ступай.
И Вене оставалось теперь только храбро направиться из вестибюля в приемную.
Был вторник, обычный приемный день в пансионе. От двух до четырех воспитанницы Анастасии Арсеньевны принимали своих родственников и знакомых в небольшой уютной гостиной начальницы. Но мало кто приходил навещать девочек, так как, по большей части, пансионерки Зариной были или круглые сироты, или же привезенные из дальних провинций дети. Те же немногие, что имели родных здесь, в Петербурге, сами каждое воскресенье ходили в отпуск домой для свиданья с близкими.
Поэтому небольшая красивая гостиная Анастасии Арсеньевны почти пустовала сейчас. Только за письменным столом у окна сидели две воспитанницы, одетые в общую форму пансиона, и одна из них что-то записывала в лежащей перед ней книге. При появлении Вени та, что сидела по соседству с нею, быстро подняла голову, и Веня узнал в ней Досю.
— Венюшка, какими судьбами? Вот-то умница, что пришел навестить, одобряю, — воскликнула девочка и тотчас же обратилась к своей товарке:
— Это мой друг, Веня, Риточка. Помнишь, я вам так много рассказывала про него? Ну, друзья мои, знакомьтесь. А ведь надо же было мне, как нарочно, дежурить нынче с Ритой в приемной! Рекомендую тебе нашу Риточку, Веня! — На мальчика глянула сейчас пара таких ласковых глаз, и столько сочувствия прочел он в них, что смущение маленького горбуна от присутствия незнакомой девочки пропало мгновенно.